Классическая проза

Калi несамавiтыя рыбацкiя прылады былi выгружаны на бераг, Каламiец адразу ж, пакуль не зусiм змерклася, заняўся сваiмi донкамi, а Юра, скалануўшыся ад рачной свежасцi, пачаў таропка нацягваць на плечы сiнi спартыўны свiтэр. - А як у нас з палiвам сёння, Пятровiч? Стары не адразу адарваў ад таго берага засяроджаны позiрк сваiх выцвiлых, слязлiвых вачэй i вузлаватымi пальцамi вялiкiх спрацаваных рук перабраў роўны рад гузiкаў на зашмальцаваным вайсковым кiцелi. - Трошкi назбiраў. Але мала. …

Яшчэ нешта прыхiльнае ў сэрцы вахцёркi было да iнжынера Шаўрова простага, вясёлага i гаваркога чалавека. Зранку ў гэтым вестыбюлi ён звычайна з'яўляўся першы, бо жыў тут недалёка, за рагом ля аўтобуснага прыпынку. Па-гаспадарску прыстукнуўшы дзвярыма i выцiраючы аб дарожку падэшвы, ён жартоўна кiдаў жанчыне: - Прывет, Фруза! Як жысць маладая? Яна стрымана ўсмiхалася, сарамлiва, па-дзявочы азiрала яго паўнаватую, у шэрым гарнiтуры, постаць i апускала вочы. Здавалася Фрузыне, што iнжынер бачыў…

Яна доўга яшчэ глядзiць на сумны пагорак, гразкую дарогу i бачыць над гэтай мясцiнай цёплы лiпеньскi дзень, высокае яснае неба i густое жыта абапал дарогi. Гэта было ў той, ужо далёкi, памятны год, калi пачалася вайна. I тады яна таксама стаяла тут i з роспаччу ў сэрцы пазiрала на гэты шлях, а ногi яе iмкнулiся бегчы туды, за iм, адзiным сынам, яе Васем. Шпаркай хадой рухавага чалавека ён хутка аддаляўся, па самыя плечы затулены ўмалотнай высокай збажыной, не азiрнуўся, аж покуль не адышоўся далёка.…

— А теперь у него сорок тысяч франков годового дохода, — подхватил Фино, — его сестры, получив богатое приданое, удачно выданы замуж; доходы с поместья он предоставил матери. — Еще в 1827 году у него не было ни гроша, — сказал Блонде. — Так то было в 1827 году, — возразил Бисиу. — Ну, а сейчас, — продолжал Фино, — он вот-вот станет министром, пэром Франции и всем, чем захочет. Года три назад он вполне благопристойно порвал с Дельфиной и женится только тогда, когда ему представится выгодная…

Реставрация вступила в пору своего расцвета, когда весенним днем некая дама в сопровождении служанки и двух мальчиков, младшему из которых было на вид лет восемь, а старшему — лет тринадцать, приехала в Тур, дабы поселиться в этих краях. Гранатник приглянулся ей, и она наняла его. Быть может, больше всего ее привлекла удаленность дома от города. Гостиную она превратила в свою спальню, сыновей поселила в двух комнатах второго этажа, а прислуга обосновалась в комнатке над кухней. Столовая сделалась…

— Нет. — Так вот, это означает, что греки никогда не предлагали хороших дел троянцам без выгоды для себя... Некогда они говорили: «Возьмите моего коня!» Ныне мы говорим: «Возьмите моего медведя!» Что же вы хотите, Улисс-Лаженголь-Элиас Магус? [2] Эти слова дают представление о беззлобном остроумии Фужера и о шутках, имевших хождение в мастерских художников. — Не скрою, вам придется сделать для меня даром две картины. — Ого! — Ну как хотите... я не требую... Вы честный художник. 2 …

В чем же заключается причина этой общей потребности, этого господствующего духа времени, которые все литературы подвели под форму романов и повестей? Поэзия двумя, так сказать, способами объемлет и воспроизводит явления жизни. Эти способы противоположны один другому, хотя ведут к одной цели. Поэт или пересоздает жизнь по собственному идеалу, зависящему от образа его воззрения на вещи, от его отношений к миру, к веку и народу, в котором он живет, или воспроизводит ее во всей ее наготе и истине, оставаясь…

Кое-как разместившись в машине, сидя вплотную один к другому, обнимая друг друга за плечи, они ехали пыльным, кипевшим от солнца днём и беспокоились лишь о том, чтобы не растаял лед, приготовленный для пива. Что было особенного в том дне? Такого, что заставляет память вернуться на сорок лет назад, увидеть былое отчетливо и ярко, как на хорошей фотографии?.. Фотография… За несколько дней до пикника он случайно наткнулся на снимок: отец со своими друзьями по колледжу. Странное, беспокойное чувство…

I Их было по меньшей мере семь-восемь сотен. Среднего роста, но сильные, ловкие, гибкие, способные совершать поразительные прыжки, они кувыркались в последних лучах солнца, которое уже садилось за горы к западу от рейда. Скоро красноватый диск исчез, и темнота распространилась по равнине, окаймлённой горными цепями Соноры, Ронды и пустынной страны Куэрво. Внезапно вся группа замерла. На вершине холма, похожей на спину тощего осла, показался командир. — Свисс… свисс… — он издал свист необычайной…

Стояла темная апрельская ночь. После пасхи в П. приехал цирк и расположился в деревянном строении на берегу речки. У запасных и простых выходов из цирка, как везде опускались к земле грубые деревянные лесенки, на которых располагались днем городские золоторотцы. Одни из них выпивали и закусывали, другие спали, как бродячие кошки, свернувшись калачом на узкой площадке лестницы. Сибиряк избегал подходить к цирку… Цирк тревожил его когда-то веселыми и приятными, а теперь больными воспоминаниями. Однажды,…

Когда ж Эгея сын увидел это вдруг, Горящий с очага схватил он смело сук, На крепкий круп его, не зная тени страха, За гриву ухватясь, крича, вскочил с размаха, Кентавру злую пасть с усильем растянул И смерть с огнем туда без промаха воткнул [1] . В этом отрывке есть то, что составляет своеобразие древних поэтов, – обыденное в великом. К тому же действие живо, все обстоятельства схвачены верно и эпитеты ярки. Чего не хватает ему? Изящной цезуры? А мы предпочтем подобное «варварство» стихам,…

В этом уменье охватить полный образ предмета, отчеканить, изваять его - заключается сильнейшая сторона таланта Гончарова. И ею он особенно отличается среди современных русских писателей. Из нее легко объясняются все остальные свойства его таланта. У него есть изумительная способность - во всякий данный момент остановить летучее явление жизни, во всей его полноте и свежести, и держать его перед собою до тех пор, пока оно не сделается полной принадлежностью художника. На всех нас падает светлый луч…

Именно в связи со своей женой Иван Иванович впервые убил собаку. Это был огромный, запущенный, уже немолодой пес, принадлежащий жильцам со второго этажа. У них, видно, времени не хватало с ним возиться, и утром его выставляли за дверь. Нагулявшись, пес ложился на коврик у порога, впускали его только на ночь, надо думать, чтобы не мешал и не пачкал, вот такое нашли решение проблемы. И добро бы, лежал бы себе потихоньку, но ко всему у него был еще и мерзкий характер. То есть, он, в общем-то, никого…

– Я! – сказал молодой итальянец. – Я получил приказ доставить вас во дворец, – пояснил офицер. – Меня? И чей же… – Особый приказ Их величества императрицы. После этого Томази последовал за офицером, который по аллее парка и коридорам роскошной летней резиденции царицы довел его до двери, перед которой остановился. – Входите сюда, – проговорил он, – госпожа Протасова, гофдама Их величества, поджидает вас, от нее вы услышите остальное. От хитрого итальянца не ускользнуло, что офицер при этом…

— Сударыня, я благодарен вам за искусство, которому вы меня обучили, — сказал он. — Какое такое искусство? — Искусство стать любимым, — с легким грациозным поклоном промолвил в ответ Ланской. — Как это? — недоуменно воскликнула графиня Браниша. — Что за загадки вы мне тут загадываете? — Только что вы преподали мне урок, значение которого для меня трудно переоценить. — Свою отставку с любовной службы мне вы рассматриваете… — Как исключительно полезное наставление, — на полуслове прервал графиню…

— Кто вас выбирал? — Наш полк. — С какой целью? — Мы требуем правосудия для своих товарищей. — Вы просите помилования? — Правосудия. — Будет им правосудие, — побагровев от гнева, воскликнула императрица, — и вам тоже! При следующем комплоте я велю казнить каждого десятого из вашего полка. — Если вы на это отважитесь, — смело заявил выступающий по поручению солдат молодой офицер. — Время покажет, на что я способна, до свидания! — Екатерина повернулась к ним спиной и подошла к окну. — Идите!…

Дон Хуан, этот желанный его сын и герой нашей правдивой истории, был избалован отцом и матерью, как и полагается единственному наследнику громкого имени и большого состояния. Еще ребенком он делал почти все, что хотел, и никто во дворце его отца не решался ему прекословить. Беда только в том, что мать хотела сделать его набожным, подобно ей самой, а отец — таким же храбрецом, как он сам. Мать с помощью ласк и лакомств склоняла его к перебиранию четок, заучиванию литаний [8] и всех прочих обязательных…

— Пойдемте выпьем по бокалу шампанского и вспом­ним старые времена. Или вы предпочитаете коктейль? Наша милая старушка Севилья изменилась, правда? Th'e dan ant и коктейли. Совсем как в Лондоне и Париже. Мы не отстаем. Мы тоже цивилизованные люди. Она повела меня к столику неподалеку от танцую­щих, и мы уселись. Я больше не мог притворяться. Я бы только попал в еще более неловкое положение. — Ужасно глупо, но, боюсь, я не способен припом­нить ни одного человека с вашей фамилией в старой Се­вилье.…

Эта сверхидеальная гостья редко покидала отель. Ее привычки удивительно гармонировали с традициями взыскательных клиентов «Лотоса». Чтобы вполне насладиться благами этой изумительной гостиницы, необходимо игнорировать город, словно он находится от нее в десятках и десятках миль. Хороший тон разрешает краткое посещение соседнего увеселительного сада под покровом вечерней мглы. Но в дневную жару принято оставаться в тенистых пределах «Лотоса» – так форель неподвижно повисает под хрустальными сводами…

Сам Блейни содрогнулся бы, увидев, как Элен дает отпор Джону. Глаза ее пылали гневом, а своим вопросом, за кого он ее принимает, она буквально испепелила его. Джон готов был удалиться. Мужество покинуло его. Он отвесил Элен низкий поклон и залепетал что-то насчет того, что «он над собой не властен», а также «навеки сохранит в своем сердце память о...», в ответ на что она велела ему, не теряя времени попусту, седлать пожарную лестницу и мчать вниз во весь опор. – Я устранюсь, – сказал Джон Дилэни. –…