Классическая проза

Однако следует признать, что этот доктор Шпитц и в самом деле творил чудеса. Вы не можете вообразить, сколько богачей страдает от подавленных представлений! Бедняков они обычно мучат реже. Короче, клиентура у Шпитца была отменная. Ну-с, так вот — после того как у Гирке перебывали уже все светила медицинского мира, пригласили к нему доцента Шпитца; и Шпитц объявил, что это головокружение — явление чисто нервное, и он, Гуго Шпитц, берется избавить от него пациента. Хорошо. Только разговорить этого…

— Оно, конечно, пан Полгар, — сокрушенно отвечает мне капитан, — да только записка написана тем же почерком, теми же чернилами и на той же бумаге, что и шпионские донесения в Цюрих! Просто ума не приложу, что делать, представляете, каково мужчине выдать женщину, которая… гм, которая всей душой… и вообще… она дама, пан Полгар, — вырвалось у него в волнении. — Что поделаешь, капитан, — говорю я ему, — рыцарские чувства тут ни при чем. Ваш долг — велеть арестовать эту женщину и — сообразно с важностью…

Сейчас великомученик сосредоточен лишь на одном: на спасательных работах. Подобно матросу на тонущем корабле, без передышки откачивающему воду, человек, постигнутый воспалением надкостницы, так же без передышки ставит компрессы, полощет рот и мажет десны. Если бы врач рекомендовал ему читать задом наперед «Отче наш», каждые семь минут по три раза плевать на ковер, обвязывать красной ниткой левую ногу, выкрасить кончик носа медным купоросом и каждые четверть часа глотать ложку отвара дикого каштана,…

Из глаз пани Калоусовой закапали горючие слезы, размывая злополучную телеграмму. — С нашей Верой что-то случилось, — прошептала она. — Иначе она ни за что бы не послала телеграмы. — Это мне и без тебя ясно, — выкрикнул Калоус, натягивая пиджак: куда же это годится — в такую ответственную минуту оставаться в одной рубашке?! — Отправляйтесь на кухню, Андула! — приказал он слу жанке и потом трагически произнес: — Телеграмма из Гренобля. Скорее всего, Вера с кем-нибудь убежала. — С…

— Было время, пане добродзею! [2] — говорил он громко сам себе и разглаживал седой ус. Андрий направлялся к старому бересту [3] на вершине холма. С него сползали заводские строения. Налево от него серебряной рябью играл на солнце пруд, будто рыбы купались в нем, а за прудом, на другом холме, пряталась среди деревьев церковь. За берестом лежал внизу широкий зеленый луг, прорезанный излучинами синей реки. Вербы и ракиты серо-зеленым туманом катились по лугу и кое-где закрывали воду. На горизонте,…

По причине выкупа, назначенного за голову, на которую он был уронен, его тайно вывезли из Ирландии на грузовом корабле, рейсом из Голуэя. В Нью-Йорке, где в полную силу действовал Сухой закон, отец решил, что умер и за грехи свои попал в ад, но вскоре нашел спикизи и возрадовался. После странствий по свету и возлияний в Америке и в Англии, на склоне лет отец возжаждал покоя. Он вернулся в Белфаст – там повсюду гремели взрывы. Чума на все ваши дома, сказал он, и обратился с беседой к дамам из Андерсонтауна.…

Я поцеловал мать — единственный ответ взволнованного ребенка! — потом решительно и твердо произнес: — Будь спокойна, я буду хорошо учиться, и, когда вырасту, мы оба будем счастливы! У матери моей была маленькая белошвейная мастерская на углу улицы Лагранж-Бательер. Ее вкус, добросовестность и аккуратность приобрели ей немногочисленных, но избранных заказчиц. Помню я нашу скромную, чистую квартирку, старуху прислугу, принимавшуюся с утра за уборку комнат. Бывало, вскачу я рано и под тем предлогом,…

Изжив свои прежние иллюзии о возможности получить реформы из рук Испании мирным путем, Рисаль осознает необходимость объединения филиппинцев, сплочения национальных сил. Он создает первую национальную политическую организацию — «Лигу Филиппин», но подвергается аресту и ссылке на далекий остров Минданао. Рисаль оказывается оторванным от развивающегося революционно-освободительного движения. Когда в 1896 году на Филиппинах вспыхнуло восстание, колониальные власти поспешили казнить Рисаля. Филиппинский…

*** Ти не можеш віднайти жодного друга, не нашукавши разом з ним і двох-трьох ворогів. *** Більше думай і тоді вирішуй. *** Скільки зла таїться всередині за гарною подобою: гадюка ховається в траві. *** Хто добре запалився, той добре почав, а добре почати - це наполовину завершити. *** О, коли б змога писати так само багато, як і мислити! *** Майбутнім ми маримо, а сучасним гордуємо: ми прагнемо до того, чого немає, і нехтуємо тим, що є, так ніби минуле…

- Сину! Чо­му ти не спиш? - Так… не хо­чу!.. Чо­го, ма­мо, нiч тем­на-не­вид­на? - Так бог дав, ди­ти­но, що тем­но уно­чi… Спи, - ка­жу йо­му, - спи! Вiн i змовк­не… Тiльки дов­го ще нев­по­кiй­но во­ро­чається. Було, як мi­сяць у вi­ко­неч­ко зас­вi­тить, Ва­силько дивить­ся, очей не зво­дя­чи. А я од лю­дей чу­ла, що не­доб­ре, як на сон­них дi­тей мi­сяць сип­ле про­мiн­ням, - то й ук­ри­ваю, бу­ло, їх i на­ка­зую Ва­силько­вi: "Не ди­вись, Ва­си­леч­ку, на мi­сяць, - не го­диться!" Вiн…

Молодиця зва­ла­ся Чай­чи­ха Гор­пи­на, доч­ка - Нас­тя. Не ве­ли­ко­мов­на бу­ла та Чай­чи­ха, не при­вiт­на: якась хма­ра по­ви­ла її на­вi­ки. Чи па­нi сва­риться, чи б'є (бо хоч па­нi i не зла бу­ла, а все ча­сом по­поб'є), чи сам спiд­ни­цю да­рує або хуст­ку - Чай­чи­ха прий­ме усе мовч­ки й одiй­де. Ро­бо­тя­ща, по­кiр­на лю­ди­на здається з неї, по­ки не гля­неш на тi бро­ви здвиг­ну­тi, чор­нi, на тi очi ям­ку­ва­тi, ог­нем блис­ко­тю­чi. Якось бу­ло ме­нi смут­ненько. От я й пла­чу со­бi,…

Чабан їх зачув і зобачив, хоч оком не скинув і ухом не повів. Рясничка швидко опинилася коло Чабанової хати і повіталася: – Добридень, сусідоньку! Як вас Бог милує? – Спасибі, – одказав їй Чабан і повітався з Рясниченком. – Отеє як Мартуся співає! – каже Рясничка. – Пташко моя! Здорова була! Марта почула голос і вітання, виглянула з вікна і привіталася. – А ми оце до гаю ідемо. А ви ще не беретесь? – каже Рясничка. – Кожушки щось спізнились, та нема й коваля, нема й москаля. Чи не побрались…

- Та показують люди ще на старій могилі гроби Басарабів. Вони були ховані за окопом, не на самім цвинтарі. То є тоті гроби і за старим, і за новим цвинтарем, а все самі Басараби там ховані. - А ви ж гадаєте, що піп має право такого ховати на цвинтарі!? Аби давав цілий маєток, то не можна. Відки такого проклятого пхати межи люди!? - Но, но, тепер Басараби поспускають голови вдолину. Такі будуть ходити чорні та невеселі. - Коби цеє не потягнув за собою більше, бо то їх всіх пазить. Дивися,…

- Ва мнов гармати, як грім, гриміли. Тих гармат я збоявся та засунувся назад на піч. Але з жалю за конем я розплакався, а Марія казала: «Ти все дур­ни­й». За це дістала від мене попід ребра і сама зачала ревіти. Мама ледви нас успокоїла. Увійшли браття до хати, на столі стояли колачі такі ве­ли­кі, як вони. Колядують мамі, колядують Марії, а за мною на печі все гармати, як грім, гримлять, і я гину побачити то­го коня, бо то був кінь інший, як оці наші, що тягають плуг. - Брате Семене,…

Катерина схопилась i сiла. - Що воно таке? - Прокинулась? - одказала баба. - Буде тобi забавка - будеш мати кого глядiти... - Пояснює: - Знайшли тобi в коноплях братика. Обiзвався батько: - Вже кому-кому, а Катрi буде з ним роботи. Хоче не хоче - буде за няньку. "Еге! - догадалась Катря, - це ж у нас дитина знайшлася". Батько був веселий, подавав бабi то те, то друге, жартував, допитувався, щоб долю народженому вгадала. Баба завжди до цього - з охотою. Тепер чогось одмовчується... Яка…

Другої днини рано зібрався чисто, приходжу до рапорту. Капітан такий сердитий, недобрий; приходить до мене. - Як зовешся?! - гримнув. - Так і так, - кажу. - На, - крикнув та й шпурнув мені лист у лице. Навіть не подивиться на чоловіка, а хоть подивиться, то неначе собака крізь пліт. Поніс я свій лист до одного фрайтера, що знав читати. - Ану, - кажу, - фрайтер, прочитайте мені оцей лист, будьте такі добрі! - Чому ні, - каже, - прочитаю. Та і став читати. А я слухаю. - «Братику мій…

Бак сидит сейчас рядом со мной. Я пишу, а он тяжело дышит и тычется носом мне в ногу. Его глаза и морда побелели, а взгляд давно уже подернут пеленой, как у всех старых псов. Когда я смотрю на него, у меня сжимается сердце. Мне кажется, что рядом со мной – часть тебя, та часть, которую я люблю больше всего – которая много лет назад среди двухсот обитателей питомника сумела узнать и выбрать самого жалкого и несчастного. За те два месяца, что я бродила по пустому дому, все наши ссоры и годы непонимания…

- Ти сього не зробиш добре,- відтинала, як котре з дітей хотіло їй у чім помагати або спитати. Їй тяжко було догодити, бо вона була з тих, що все ліпше знали. Спече, було, донька Санда хліб, і хоч би як доладно, за приказом матері, то вже він, певно, або занадто «стиснений», його тісто - як груда, або пересолений, або недосолений, або заквасний, або знов із-за повільного тіста із бохонців поробилися розплескані точила з шкірою, що її хіба під жорна клади, або знов так сильно на лопаті підсипаний…

«Песня Марьятты» — одна из первых попыток Лейно осмыслить и воплотить народную поэзию в современном стихе. Позднее он начнет использовать метрику народных рун, так называемый калевальский размер, и достигнет подлинной виртуозности владения этим древним искусством. Его назовут «последним калевалъским поэтом». Пока же он ограничивается аллитерациями, анафорическими повторами в начале слов одной строки, что присуще именно народному финскому стиху и делает его таким завораживающим: «Keinutan kehtoa,…

Літошевський був ще мо­ло­дий: йо­му тільки що ми­ну­ло трид­цять три ро­ки. Він був рівний ста­ном, пос­тав­ний та пле­чис­тий, тем­но-ру­ся­вий та круг­ло­ви­дий, з яс­ни­ми ка­ри­ми очи­ма та пов­ни­ми що­ка­ми. По­жив­ши на доб­ро­му по­жив­ку, сли­ве в роз­коші, він за­рані по­чав повнішать, став тілис­тий, навіть тро­хи ог­ряд­ний. Що­ки ста­ли повні та білі. Делікат­ний рум'янець якось по-па­нянській зак­ра­сив що­ки. Уся пос­тать ста­ла якась ніби м'яка, крих­ка й ду­же ски­ну­лась на пос­тать…