Классическая проза

Конец этой истории таков. На рассвете присяжные вышли в зал заседания, и их старшина, дьякон Джаб, прочитал вердикт: «Мы, присяжные в деле штата Кентукки против Джона Уилера и других, тщательно рассмотрев обстоятельства дела и проверив теории и доводы, выдвинутые в процессе судебного следствия, единодушно решили, что игра, известная под названием „семерка“ или „старые санки“, является безусловно не азартной, а научной игрой. Предпринятая нами проверка указанных теорий и доводов выяснила, обнаружила,…

Каждое утро, когда часы бьют девять, он появляется в редакции. Иногда он приходит даже раньше редактора, и швейцар вынужден покинуть свой пост и подняться на несколько ступенек по лестнице, чтобы отпереть ему заветную дверь редакции. Он берет со стола трубку и закуривает; ему, очевидно, невдомек, что редактор может быть тем гордецом (бывают такие!), которому столь же приятно, когда пользуются его трубкой, как если бы кто-то почистил зубы его щеткой. Он разваливается на диване, ибо у человека, бессмысленно…

Наконец он взялся за бритье, вонзившись пальцами в мое лицо, чтобы натянуть кожу, толкая и швыряя мою голову в разные стороны и заботясь лишь о том, чтобы ему удобнее было брить. Пока он выбривал наименее чувствительные места, все шло хорошо, но когда он принялся скрести, драить и дергать подбородок, у меня хлынули слезы. Из моего носа он сделал рукоять, чтобы удобнее было выбрить все уголки на верхней губе, и тут благодаря косвенным уликам я обнаружил, что в числе его обязанностей в парикмахерской…

Так вот, как я уже отметил вначале, вкус на табак – это предрассудок. По части табака нет никаких критериев, я имею в виду – никаких объективных оценок. Привычка – вот единственный критерий, только ею человек и руководствуется, только ей и подчиняется.

Я не могу глядеть на него, не проливая слез, Брайэм Юнг Замечательно крупная четкая печать. Наполеон Моя жена годами страдала веснушками, и, хотя мы принимали все известные нам меры, ничто не помогало. Но, сэр, едва она взглянула на этот план, как веснушки исчезли. Сейчас она страдает только судорогами. Дж. Смит Будь у меня этот план, я бы без труда выбрался из Мена. Базен Я повидал на своем веку немало планов, но ни один из них не был похож на этот. Трошю…

Он изобрел печку, которая за каких-нибудь четыре часа может вас задымить до полного умопомрачения. И какое сатанинское удовольствие он от нее получал, ведь он даже окрестил ее собственным именем! Он всегда с гордостью вспоминал, как впервые пришел в Филадельфию, с двумя шиллингами в кармане и четырьмя булками под мышкой. Но если как следует разобраться, что тут особенного? Так всякий сумеет. Честь внесения рекомендации, по которой армии надобно вернуться от штыков и мушкетов к лукам и стрелам,…

В этих грозных предостережениях есть мораль, или, во всяком случае, есть предостережения в этой грозной морали, – или то, или другое. Не все ли равно, что именно. Не пройдем же мимо, примем это к сведению. Я мог бы рассказать еще больше поучительного об этих своеобразных созданиях природы, но, по-моему, и без того достаточно. Так как я забыл упомянуть об этом раньше, замечу в заключение, что одному из сиамских близнецов пятьдесят один год, а другому – пятьдесят три.

— Вы удивляете меня! Ведь это ж, по-видимому, совершенно невозможно! Молчание. — Кто делает? Молчание. — Господи помилуй! Молчание. — И что только на свете творится!.. Неужто прямо в церкви? Молчание. — И ее мать там была? Молчание. — Господь с вами! Миссис Баглей! Я б со стыда сгорела! Что же они делали? Молчание. — Я, конечно, не могу быть совершенно уверена; ведь у меня нет под рукой нот; впрочем, мне кажется, это будет вот так: тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля, трам-та-рам-ля-ля-ля-ля!…

На деле же она действовала, по-моему, более чем достаточно, ибо половина жильцов съехала, а другая половина последовала бы их примеру, не отделайся миссис Джонс от меня. На следующем своем месте жительства я задержался всего на одну ночь. Миссис Смит заявилась ко мне с утра, пораньше. Она сказала: «Сэр, вы можете уходить отсюда. Вы мне не нужны. У меня был тут один бедняга вроде вас, тоже сумасшедший, он играл на банджо и отплясывал так, что все окна дребезжали. Вы всю ночь не давали мне спать,…

— В дарственной. — В этой дарственной? — Да, в этой самой дарственной, — ответил отец и бросил дарственную запись на стол. — В этом неприглядном на вид документе скрыто больше поэзии, романтики, возвышенных чувств и красочных образов, чем в легендах всех индейских племен, вместе взятых. — Вы так считаете, сэр? А не взяться ли мне за это? Что если я напишу такую поэму? — Ты? Мой энтузиазм погас. Взгляд отца мало-помалу смягчился. — Что ж, попробуй. Но помни — без глупостей. Никаких поэтических…

И так далее в том же духе. Впрочем, я не перечислил даже и половины. Например, требует слова человек, хранящий у себя «зубочистку, которой Чарльа Диккенс ковырял однажды в зубах», и человек, «ехавший как-то раз в омнибусе с Чарльзом Диккенсом», и дама, которую Чарльз Диккенс «великодушно защитил от дождя своим зонтиком», и особа, которая хранит у себя «дырку от носового платка Чарльза Диккенса». Терпение и кротость, добрые люди, ибо я назвал еще далеко не все, что вам предстоит вынести этой зимой!…

Джон Вагнер – старейший житель Буффало, ста четырех лет от роду, – недавно прошел пешком полторы мили за две недели. Он молодец и весельчак, ни в чем не уступает тем старичкам, о которых так упрямо и назойливо твердят все газеты. Прошлым ноябрем он в проливной дождь прошел пять кварталов без плаща, под одним только зонтиком и проголосовал за Гранта, причем заявил, что голосует уже за сорок восьмого президента, – но это, конечно, враки. Копна густых каштановых волос «второго укоса» прибыла для…

– Дау! – Я тоже вышел оттуда сегодня утром». Англичанин зевнул второй раз. «Я не имел удовольствия встретить вас по дороге, сударь! Вы, наверное, прошли через Бальмский перевал? – Ноу! – Может быть через Прарион? – Ноу! – Вчера я перешел через Тет-Нуар, а завтра собираюсь отправиться через Антернский перевал, если найду проводника. Говорят, вам это удалось? – Дау!…» «Дау! Ноу! Черт бы побрал тебя, глупая скотина!» – выбранился я про себя. Потом, решив не медлить дальше, я спросил напрямик:…

Господин, говоривший так, не понравился мне. Не понравился мне и настоятель, видимо разделявший мнение, казавшееся мне чересчур суровым по выражению, а по смыслу – неверным и парадоксальным. Чтобы не спорить и переменить тему, я сказал: «Оставим надгробные надписи. Мы говорили об описаниях, биографиях и портретах писателей…» – Всему этому я верю не больше, чем надгробным надписям. Это впрочем не означает, что не верю совсем. Итак, послушайте! Черти на кладбище Пер-Лашез могли быть в сущности неплохими…

Заняться науками? Пробовал я и это. Начать не трудно, но продолжать… я тотчас же спрашиваю себя, а с какой целью? Моя цель – проживать мои доходы, ездить верхом, жениться, получить наследство. Не затратив никакого труда, чтобы чему-нибудь научиться, я все это получу, даже больше, чем мне нужно. Я имею звание полковника национальной гвардии, меня прочат в члены городского совета, я отказался от должности мэра; почетные назначения так и сыплются на меня. Потом мой гриб не вынес бы большого умственного…

Впрочем, за подобными примерами можно и не обращаться к горбунам. Оглянитесь вокруг! Сколько некрасивых, грубо тесаных лиц, излучающих доброту и нежность! Сколько хрупких тел, таящих в себе душу твердую, как сталь! А сколько могучих костяков, в которых скрыта душа вялая и трусливая! А если даже не глядеть на других – кто не ощущает в себе самом пришельца из иных краев, благородного изгнанника, томящегося в стенах своей тесной темницы? Кто не чувствует порой, что душа его живет своими скорбями и радостями,…

А если предстающие вашим взорам ландшафты – это леса, долины, бесчисленные горы, гигантские ледники, словом, вся природа Альп, то приветливая, то величавая? Если на каждом шагу ее красоты вызывают бурное восхищение и потребность поделиться волнением, переполняющим сердце и столь благоговейно чистым, что можно не сдерживать его чинными правилами светских приличий? Если молодая особа в порыве восторга позабудет править своим мулом и на вас падет приятная забота вести его и сдерживать его шаг? Держа…