Классическая проза

Такова в прошлом участь не одной Шабельской, а почти всех противников иудо-масонства, выступавших против него с пером в руках. Достаточно вспомнить сравнительно недавнюю смерть от голодного истощения талантливейшей писательницы Крыжановской (Рочестер). Книги её расходились в громадном количестве, но пресса молчала о ней с безграничным упорством. Издатели, печатавшие без разрешения автора труды покойной, наживались на ней, ничего не платя за это… В конце концов, писательница, всю жизнь боровшаяся…

Он разжал ладонь своей костлявой руки. В ней не было ничего. Только тогда я вспомнил, что его рука была все время сжата в кулак. Сурово глядя на меня, он процедил: — Ты можешь коснуться. Я с опаской дотронулся кончиками пальцев до его ладони. Я ощутил что-то холодное, и увидел отблеск. Рука резко сжалась. Я ничего не сказал. Он нетерпеливо продолжал свои разъяснения, будто обращался к ребенку. — Это диск Одина, — сказал он. — У него только одна сторона. Нет другой вещи в мире, у которой была…

Это день, [1] о котором часто думаешь и с которым связаны самые разные воспоминания. С начала октября уже назревали эти события. Передвижения войск, рев самолетов, костры, отдаленная пушечная канонада, взволнованные голоса. Страх и ожидание. Все слилось воедино. Как будто там, где Сава впадает в Дунай, где-то в вышине, развевается, чуть слышно потрескивая на ветру, стяг, невидимый, но огромный, как небо. Его едва слышно, но в высоте над головой различаешь его таинственное биение, непрерывное…

Нет, от судьбы не уйдешь. Впрочем, это еще неизвестно. Ничего неизвестно. Все может измениться: солнце — стать лиловым, дворы — оранжевыми, дома — кроваво-красными... Миче открыла глаза, и по ее щекам покатились слезы. Это окна в церкви были лиловыми, золотистыми и кроваво-красными... А с амвона смотрел ее отец, мертвенно-бледный... Потому что он умер... Он ведь умер — еще два года назад. «Ах, если б отец был жив, если б отец был жив!» — Ты что, Миче? Миче испуганно заморгала. — Господин…

— Лады, — он снисходительно улыбнулся. — Поехали. — А теперь замри, — приказала она. — Не произноси ни слова. Если понадобится, говорить буду я… Хорошо? — Хорошо. — Тогда начнем, — и она исчезла. То есть медленно растаяла у изножия кровати. Сначала она позволила размякнуть костям. Потом голова и волосы последовали вниз за ставшим бумажным телом. Она как бы складывалась слой за слоем, пока за изножием не осталась пустота. — Здорово! — воскликнул он. — Ты же должен молчать. Ш-ш-ш-ш! — Молчу.…

- Волга мая! Не дам! - грозна, з нейкiм незвычайным, адвечным правам на гэткi катэгарычны адказ, сказаў Ярмак Сарокiн. - Васэр, васэр... Гэтага салдата з армii Паўлюса, як i многiх iншых, яму падобных, нашы маракi маглi ўзяць у палон. Аднак у палон яго не ўзялi. Гвардыi старшына Ярмак Сарокiн збегаў у траншэю, вырваў з паходнай запiсной кнiжкi лiсток паперы i, прыладзiўшыся як найзручней на касцы, напiсаў: НОТА ГIТЛЕРАЎЦАМ З НАШАЙ ВОЛГI ВАДЫ НЕ ПIЦЬ! Гвардыi старшына Ярмак Сарокiн.…

Мусiць, мышка магла б яшчэ ўцячы, асаблiва калi ў гэтай гульнi апыналася блiз лапухоў, ды ў яе ўсё не ставала рашучасьцi. Зноў жа, яна была аптымiстка, дагэтуль жа нiчога кепскага зь ёй не здарылася. Але во кошка цi, можа, таму што нагулялася, цi зь якой iншай прычыны, дужа цяўкнула мышку ля шыi - ад болю ў той аж памутнела ўваччу. Кошка тым часам паклала мышку ля ног, азiрнулася па бакох, - падобна, яна адпачывала. Цi можа, разважала, каб пусьцiць мышку? Павiнна была б пусьцiць, бо мышцы было блага,…

Vana h"arra de la Bertelli`ere pida rahamahutu t pillami ek , leide uuremat naudingut kulla vaatlemi e t kui liigka uv~otmi e t. Saumuri linn aga hinda rikku e v"a"artu t vaid i etulekute j"argi, mida and id avalikku ele n"ahtavad varad. H"arra Grandet ai ii tolle uue aadlitiitli, mida meie v~ord u tami maania ei ole kunagi uuteline h"avitama; ta ai k~oige k~orgemini mak u tatud kodanikuk kogu ringkonna . Tema ka utada oli ada vakamaad viinam"age id, mi aagirikkail aa tail and id eit…

Kord naa in ma Roueni t, ku ma tema palvel olin k"ainud Normandia parlamendi 3 "uhe emapool elt vanai alt p"aritud maavaldu e a ju , mille ka utami ~oigu e t ma t"utre ka uk olin loobunud. A u in taga iteele Evreux’ kaudu, ku aat in m"o"oda ka e ime e "o"o, ja j~oud in j"argmi e p"aeva ~ohtupoolikuk ealt umbe viie-kuue lj"o"o kaugu el a uva e Pa y e 4 . K"ulla i e ~oite m"arka in ma "ullatu ega, et elanikud on uure "arevu e ; nad torma id oma majade t v"alja ja jook id umma "uhe…

Вследствие всего этого скромный автор наш просит всех и каждого "делать свои заметки сплошь на всю его книгу, не пропуская ни одного листа ее" и "читать ее не иначе, как взявши в руки перо и положивши лист почтовой бумаги", а потом пересылать к нему свои заметки. Итак, мы не можем теперь вообразить себе всех русских людей иначе, как сидящих перед раскрытою книгою "Мертвых душ" на коленях, с пером в руке и листом почтовой бумаги на столе; чернильница предполагается сама…

Вечером на ужине у знакомых я беспомощно улыбался и говорил, что простужен. Я ел, презирая себя. Пил, мысленно давая себе пощечины. Три человека спорили о новом налоге. Еще три, наклонившись друг к другу, шептали двусмысленности, прыская в соус. Приятная дама с усиками старалась незаметно вытереть локоть, мокрый от жира. Сосед мой, с головой, напоминающей редьку, обратился ко мне: – Вы слышали, как блистательно я защитил интересы личности? По этому вопросу у меня лежит совершенно готовая статья,…

Повернув голову, я смотрел на человека с проседью. Широко открытые глаза его остановились на мне с выражением недоумения, какое свойственно внезапно получившему удар человеку. – Я сейчас умру, – хрипло сказал он, – сердце… – Порок? – Да. – Сколько лет? – Четыре. – А завещание? – Нет завещания, – сердито прокричал он, – у меня кролики. Почувствовав жалость, я крикнул: – Остановите. Услышать проводнику что-либо в грохоте цементного тоннеля было немыслимо. Мой спутник сказал: – Отлегло;…

Май 1820

Он проскользнул в заднюю комнатку, где Матрена в это время играла с ребенком на низком турецком диване, и начал с того, что преподнес ей отливающую всеми цветами радуги косыночку. Плутовка сразу смекнула, в чем дело, и, лукаво улыбнувшись, блеснула своими белыми зубками. Управляющий похвалил ее цветущий вид, полюбовался ее роскошными волосами — затем на сцену вышли сережки. Матрена разрумянилась от радости и охотно уселась смирненько, когда ее господин собственноручно начал вдевать их ей в уши.…

Похлопав по спинам лошадей и коров, полюбовавшись ягнятами и поцеловав деньги, Богулеско женился на Теодоре, не издав ни единого звука. О любви между новобрачными не было и речи, об уважении — тем более; таким образом, особенно счастливым брак не был с самого начала. К тому же вскоре после их свадьбы барон Андор привез из столицы молодую жену, и Теодора еще больше прежнего приуныла, понурив голову и опустив бессильно руки. Никто не знал, как она страдала. Прежде всего, она совсем отвыкла от тяжелой…

Никто из присутствующих не усмотрел ничего необычного в этом приветствии, тем более, что Чоглоков считался признанным претендентом на руку красивой купеческой дочери. Ясное чело Маши прикрывала унизанная жемчугом налобная повязка из красного бархата, сиявшая вокруг ее головы подобно иконописному венцу, а сама она была в новом кумачовом сарафане, расшитом по красному полю золотым шелковым узором. Господин Ямроевич воспользовался этим удобным случаем, представившимся его политически значимому красноречию,…

Игорь, князь Северский, желая воинской славы, убеждает дружину идти на половцев и говорит: 'Хочу преломить копие свое на их дальнейших степях, положить там свою голову или шлемом испить Дону!' Многочисленная рать собирается: 'Кони ржут за Сулою, гремит слава в Киеве, трубы трубят в Новегороде, знамена развеваются в Путивле: Игорь ждет милого брата, Всеволода'. Всеволод изображает своих мужественных витязей: 'Они под звуком труб повиты, концом копья вскормлены; пути им сведомы, овраги знаемы; луки…

ГЛАВА ПЕРВАЯ Лори Ли Барксдэйл родилась в Типкине, штат Джорджия, в одну минуту с веком, темной морозной ночью первого января тысяча девятисотого года. В городе звонили колокола, стреляли из пистолетов, заливались свистки, и ровно в двенадцать раздался крик новорожденной. Но кричала она недолго. Мать улыбнулась отцу, взволнованно вошедшему в дом с кухонного крыльца. Старуха — повивальная бабка сказала: «Ох, и хороша же малышка!» Мать роженицы отерла потный лоб и вздохнула: «Слава тебе господи!»…

И тут я увидел, что он плачет. Я в изумлении уставился на него. Отличный слуга, он полгода служил мне верой и правдой, однако всегда казалось, что живет он своем, до странности обособленном, мире. Он одинаково равнодушно принимал от меня как похвалу, так и нагоняй. Мне и на миг не могло прийти в голову, что я для него нечто большее, нежели взбалмошный и довольно бестолковый хозяин, который платит ему жалованье и обеспечивает кров и стол. Я и не подозревал, что он способен испытывать ко мне какие-то…