Классическая проза

Короткая (166 строк) Песнь первая, со всеми ее забавными птицами и паргелиями, занимает тринадцать карточек. Ваша любимая Песнь вторая, а также Песнь третья, этот поразительный tour de force, одинаковы по длине (334 строки) и занимают по двадцать семь карточек каждая. Песнь четвертая совпадает по длине с первой и, так же как она, занимает тринадцать карточек, из коих четыре последние, использованные им в день смерти, принадлежат не к чистовому экземпляру, а к исправленному черновику. Будучи…

Сколь бы избранным Алан себя ни сознавал, добился он в делах житейских не очень многого. Неоспоримо одно: Кэтрин любила его, а он — ее. Правда, когда дело касалось их врожденной избранности, коса находила на камень. Ибо очаровательная Кэтрин, подобно царствующей в улье пчеле, полагала, что только ей должны воздаваться самые высокие почести. Неуступчивый и высокомерный, Алан ни словом не попрекал ее, лишь порой в его взгляде вспыхивали ярость, оторопь и негодование. Это оторопелое негодование было…

Пробил семь часов колокол на церкви Святой Екатерины, ему вторила надтреснутым дискантом Святая Мария, а следом за ними загудели басом кафедральный собор и Немецкая церковь, и вот уже все вокруг гремит и вибрирует от звона десятков колоколов; потом они умолкают один за другим, но еще долго-долго откуда-то издалека доносится голос последнего, допевающего мирную вечернюю песнь, и кажется, будто голос у него выше, звук чище, а темп быстрее, чем у всех остальных колоколов. Молодой человек вслушивался,…

Я потому никогда его больше не видел, что война оторвала меня от типографского дела и обрекла на всякого рода случайные занятия, так что я лишь понаслышке знаю о том необычном заседании директоров двух компаний, из-за которого и разбилось сердце бедняги Мэлинга. Уже примерно с неделю Гитлер вел против Англии «блиц-и-бац-криг», как выражались газеты. Мы, лондонцы, начали было привыкать к тому, что ежедневно бывает по пять-шесть воздушных тревог, но третьего сентября, в годовщину войны, день начался…

Юноши там, в углу, уже не было видно — только спина девушки, худой, неказистой, в черном бумажном платье. На хозяина наводили ужас те четверо у двери; ведь они красные, думал он, у них нет уважения к частной собственности, они выпьют его вино и уйдут, не расплатившись; они надругаются над его женщинами (вообще-то у него была только жена, да и та уже ушла домой); они обчистят его кассу; они и его самого пристукнут, как только он попадется им на глаза. Со страху он решил махнуть рукой на эти три франка,…

Следующий акт тоже был чистейшей комедией. Даже подумать страшно, во что этот человек, стоивший миллион, обошелся своей родине, пока его выдворяли из одной страны за другой. Должно быть, кто-то, кому эта история стала надоедать, допустил оплошность; как бы то ни было, с того берега сюда заслали двух сыщиков, снабдив их давнишней фотографией. С тех пор как она была сделана, он успел отпустить серебряные усы и основательно постареть, так что сыщики не могли опознать его. Они и двух часов не пробыли…

— Что вы думаете о нашем колледже, мисс Фенник? — подобострастно спросил мистер Прискет. — Моя фамилия Кросс, — ответила девушка. — Считаю, что это блестящая идея. Удивляюсь, как дядя до нее додумался. — Отчасти это была моя идея... — Это меня удивляет еще больше, — с твердостью заявила девушка. Мистер Прискет сложил руки на груди поверх своего белого халата и заговорил виноватым голосом, словно оправдываясь перед судом: — Я только указал вашему дяде, что сейчас, когда все колледжи заняты…

— Голые кирпичи, вот и все, что здесь было, — говорил он обычно. Все субботние вечера и погожие воскресные дни за пять лет были потрачены им на этот клочок дерна, окаймляющую его грядку с цветами и единственную яблоню, на которой ежегодно прибавлялось по одному безвкусному красному яблоку. — Да, — говорил он, ища глазами, куда бы еще вбить гвоздь и какую былинку выдернуть, — я многое здесь улучшил. И если бы нам теперь пришлось продавать этот дом, кооператив был бы обязан вернуть нам больше,…

Он понял это очень быстро. Ему приходилось всячески экономить. Вся поездка была риском, отчаянно его пугавшим; нанять еще носильщиков, чтобы его несли в гамаке, было ему не по средствам. После семичасового перехода, вконец измученный, он добирался до деревни, названия которой не знал, но и тут не мог ни минуты посидеть спокойно. Он должен был здороваться за руку с вождем, подыскивать себе хижину, принимать в подарок пальмовое вино, пить которое не решался, покупать рис и пальмовое масло для носильщиков,…

— Благодарю вас, миссис Сэлмон. Встал адвокат — для перекрестного допроса. Всякий, кто, подобно мне, десятки раз присутствовал в качестве репортера на судебных разбирательствах, где речь шла об убийстве, мог бы заранее сказать, какую линию защиты изберет адвокат. И, разумеется, я не ошибся ни на йоту. — Миссис Сэлмон, прежде всего я должен напомнить вам, что от ваших показаний зависит жизнь человека. — Я помню это, сэр. — У вас хорошее зрение? — Я еще никогда не пользовалась очками, сэр.…

Прошло больше месяца с тех пор, как редактор пригласил ее на обед в ресторан Фуке. Раньше они не встречались, но он прислал изящное и учтивое письмо, отпечатанное шрифтом, напоминающим книжный, в котором хвалил ее интервью, опубликованное в другом журнале. Может быть, тон письма был несколько снисходителен, словно редактор вполне осознавал, что возглавляет журнал более высокого интеллектуального уровня, чем тот, для которого писала она. В их журнале, конечно, платят меньше, но это свидетельствует…

Однажды вечером, когда жены отсутствовали, герр Шмидт постучался в дверь герра Мюллера с четырехлитровым кувшином вина под мышкой, и не успел кувшин опустеть даже наполовину, как герр Шмидт нарушил привычное молчание. — Пора кончать, — сказал он, — напиваться в одиночку. К тому же я проспал за этот месяц больше, чем за весь предыдущий год, а это подрывает силы. Могила по нас скучает, — добавил он, сам по привычке зевая от скуки. — А Пюклер? — возразил герр Мюллер. — Нет, уж лучше в могилу. …

— Пятьсот фунтов и половина потиражных — вполне надежный костыль, — ответила она. — А вино хорошее, не правда ли? — Да, неплохое. Мое мнение о юноше начало меняться. Он не был человеком эпохи Нельсона, он был обречен на поражение. Девушка зашла с фланга и снова открыла огонь: — Ты знаешь, что сказал мистер Дуайт? — Кто такой мистер Дуайт? — Милый, ты совсем меня не слушаешь! Это мой издатель. Он говорит, что за последние десять лет не встречал автора, который в первом романе проявил…

Отправившись на кухню за мисс Розамонд, чтобы взять ее наверх, я не очень удивилась, когда Дороти сказала мне, что малышка осталась со старыми леди и не пришла, как я ей наказывала, на кухню после того, как устанет от своего хорошего поведения в большой гостиной. Я сняла верхнюю; одежду и отправилась искать ее, чтобы накормить ужином в детской. Но когда я вошла в ту самую уютную претящую, там сидели две старые леди, тихие и спокойные, изредка обмениваясь словом-другим, и вид у них был такой, будто…

А потом случилось самое худшее из того, что он мог себе вообразить. Один из мужчин подошел к стойке и велел налить четыре стакана коньяка. «Да, да, — забормотал хозяин кафе, возясь с пробкой и моля Деву Марию прислать ангела, прислать полицию, прислать мобильный отряд жандармерии, сейчас, немедленно, до того, как пробка выйдет из горлышка бутылки. — Двенадцать франков». — Вот уж нет, — заявил мужчина. — Мы тут все товарищи. А товарищи должны делиться. Послушай, товарищ! — Он облокотился о стойку,…

Мисс Сондерс проскользнула в кабинет. Казалось, ее так и пригибает к земле. Лет тридцати от роду, с лицом бесстрастным, словно у статуи, изображающей святую, волосами неопределенного оттенка, чистыми синими глазами, она занимала должность помощника личного секретаря, а в графе «Обязанности» ее личного дела значилось одно слово: «Особые». Там же было записано, что мисс Сондерс была старостой в женской школе при монастыре святой Латитудинарии в Уокинге, где три года подряд получала специальную награду…

— Следуйте за мной. — Провожатый первым вылез из кабины. Миссис Картер коснулась руки мужа. — Это не опасно? — Откуда мне знать? — От ее прикосновения его чуть не передернуло. Они прошли в темноте пятьдесят ярдов, остановились у бамбукового забора. Потом их впустили в крохотный дворик с утрамбованной землей и деревянной хижиной. Кто-то, вероятно мужчина, спал под сеткой от москитов. Хозяин пригласил их в душную комнатушку с двумя стульями и портретом короля. Экран размерами лишь ненамного…

— Извините, вы, должно быть, помните меня... Конечно, мы давно не виделись... — Да, твое лицо мне знакомо, дорогой, — кивнула она. — Выпей коктейль. — Ну, я бы не отказался от хереса, миссис... миссис... уж извините, забыл вашу фамилию. — Ты просто душка, но сойдет и Эми. — Как вам будет угодно, — не стал спорить мистер Челфонт. — Вы прекрасно выглядите, Эми. Мне так приятно снова видеть вас здесь, после долгих месяцев... нет, должно быть, прошли годы. Последняя наша встреча... — Я…

На том я их и оставил, потому что в девять вечера начинался сеанс в кинотеатре на площади де Голля. Из кинотеатра я вышел уже в начале двенадцатого, а поскольку ночь выдалась дивная, — если не считать холодного ветра с Альп, — решил вернуться в отель кружным маршрутом, минуя продуваемые со всех сторон крепостные валы. Зашагал по узким грязным улочкам, рю де Сад, рю де Бэн... На тротуарах стояли мусорные контейнеры, тут же гадили собаки, дети писали в сточные канавы. Вдоль домов двигалось белое…

— Так вы не любите Вашингтон? — По правде говоря, я не в восторге от своей страны. Видите ли, я люблю старину. И в Индии, вы не поверите, чувствовал себя как дома, даже с англичанами. И то же самое ощущаю во Франции. Мой дедушка был английским консулом в Ницце. — Тогда Promenade de Anglai [1] была совсем новая, — улыбнулась она. — Да, теперь она состарилась. А вот то, что строим мы, американцы, со временем не становится прекраснее. Крайслер-билдинг [2] , отели «Хилтон»... 1 …