Проза

Нмка, красня, протянула пухлую блую ручку. – Разв я похожа на Венеру? – отозвалась она, улыбаясь не только губами, но и ямочками по угламъ рта. – А-га, значитъ миологію-то вы знаете! – поймалъ ее юнкеръ. – Но теперь берегитесь, вы взяли яблоко… – А что-же это значитъ? – Это значитъ, что вы должны завтра взять отпускъ, и мы съ вами встртимся въ Гостиномъ двор. – Фуй, какъ это можно! – Почему-же нельзя? Мы погуляемъ, проведемъ время… – Дти, дти, гд-же вы вс? отчего вы не возитесь? – вдругъ…

– Не все-ли равно! – пожалъ плечами Илья Петровичъ. Ольга Ивановна чуть-чуть улыбнулась и потупилась. – Ну, душечка, – обратилась къ ней Вра Андреевна, – прикажите напоить дтей чаемъ, и не позволяйте имъ долго возиться. Завтра въ классы. До свиданья. Мужъ и жена вышли въ переднюю. Туда же вбжали дти, мальчикъ и двочка, десяти и девяти лтъ. – Тише, тише, не сомните мн платье, – встревожилась Вра Андреевна, выставляя впередъ руки и вытягивая шею, чтобы поцловать ихъ на нкоторомъ разстояніи. –…

Она, наконецъ, встала, оправила примятыя складки платья, и прошла въ кабинетъ. Она вошла туда какъ разъ въ ту минуту, когда Валковъ и его партнеры, докончивъ шесть робберовъ, мнялись мстами, чтобъ зассть еще на три. И опять машинальный взглядъ равнодушно-серьезныхъ глазъ, и ничего больше. – Знаешь, ты меня просто пугаешь: у тебя такой болзненный видъ! – подскочилъ къ ней мужъ, когда она врнулась въ гостиную. – Подемъ лучше домой! – Хорошо, подемъ. У меня, въ самомъ дл, голова болитъ. Погоди,…

– Ну, теперь надо ждать. Я думаю такъ сдлать: мы будемъ выходить изъ дому по очереди. Если безъ васъ кто придетъ, я выйду переговорить; если безъ меня – вы переговорите, – предложила сосдка. – Вы кофе пили? – Нтъ еще. А вы, Рузова? – Садитесь, будемъ вмст пить. За кофе об сосдки возбуждены и говорятъ на перебой. – Вы счастливица, замужемъ были, вамъ не страшно поступить въ чужой домъ, – позавидовала девушка. – А я ужасно боюсь: вдругъ ко мн приставать станутъ. – А вы смотрите только,…

– Если хорошій теноръ, такъ не прідетъ, – скептически отозвался Перволинъ. – Ну, а затмъ кто? – Много еще будетъ. Хоръ балалаечниковъ будетъ. – Какъ, балалаечники? – почти испугался Перволинъ, вспомнивъ опять генерала Трезубова, который говорилъ, что готовъ ни пить, ни сть, а только слушать балалаечниковъ. – Да. Не т, конечно, знаменитые, а другіе, новенькіе. Новый хоръ составился, изъ членовъ бумагопрядильнаго потребительнаго общества. Но совершенно также хорошо играютъ, какъ и андреевскіе.…

– О, вы неспособны къ такой мстительности… – Но вы стоите, честное слово. Послушайте, въ субботу мы перезжаемъ въ Петергофъ. Въ воскресенье вы должны у насъ обдать на дач. А до субботы вы задете взять петергофскій адресъ. У насъ полный безпорядокъ, пріемовъ больше нтъ, но васъ я приму. Даете слово? – Съ величайшимъ удовольствіемъ. Кто-то обгонялъ сзади, надо было уступить дорогу. Шорная пара подхватила впередъ. – Смотрите же, въ воскресенье! – крикнула дама, привтливо кивая головой. Повацкій…

Узнавъ, что Володи еще нтъ, Марья Андреевна взяла другое зеркало, поменьше, и стала разсматривать себя въ него сзади, повернувшись спиной къ туалету. Лиза совсмъ влзла на подоконникъ и слдила, какъ въ обоихъ зеркалахъ отразился дивно расчесанный затылокъ мамаши. – Marie, когда же наконецъ? – послышался совсмъ сердитый окрикъ мужа, и его недовольное лицо показалось изъ-за отодвинутой шторы. – Иду, – отвтила съ легкимъ вздохомъ жена. Вс, наконецъ, услись за столъ. Какъ разъ въ эту минуту на ступенькахъ…

Наталья Андреевна немножко смутилась, но тотчасъ нашлась. – Я у газетчика газету брала, и бросила ее въ парк, – отвтила она. – Напрасно бросила. Я могъ бы посл обда почитать. Да что же это обдать не даютъ? Ужъ и кухарка твоя тоже не зачиталась-ли газеты? – ворчалъ Иванъ Филофеевичъ. – Ботвинья-то съ лососиной будетъ у насъ сегодня? – Ботвинья? Почему же ботвинья? Сегодня вовсе не такая жаркая погода! – возразила Наталья Андреевна. Сообщеніе это очень разочаровало Ивана Филофеевича. Онъ всю…

– Ну, чтожъ? Папенька такой серьезный человкъ, онъ можетъ сочинить. И тогда мы богатые будемъ. Но хотя Макаръ Андреевичъ имлъ вс данныя для того, чтобы сочинить воздухоплавательную машину и даже улетть съ ней на сверный полюсъ, идея эта не приходила ему въ голову. Удрученное состояніе его духа разъяснилось иначе. Однажды, когда жена его, Александра Петровна, вышла къ нему поутру поздороваться, и по обыкновенію протянула губы, что-бы обмняться съ нимъ супружескимъ поцлуемъ, онъ тихо, но ршительно…

Петръ Петровичъ ужаснулся. – Да что, твой хозяинъ съ ума сошелъ, что-ли? – накинулся онъ на дворника. – Намъ это неизвстно, – спокойно отвтилъ тотъ. – Намъ только сказано, оповстить жильцовъ. Кому, значитъ, не нравится, такъ чтобъ съзжали. – Ну, такъ скажи, что мн не нравится, и я съду. – Мы это очень понимаемъ. И вотъ, съ этого дня жизнь Петра Петровича Гладышева была окончательно отравлена. Еще раньше, чмъ онъ предпринялъ поиски за квартирой, онъ уже ощутилъ отраженіе калабановской политики…

– Моя идея заключается не только въ томъ, чтобы жить вмст; я имю въ виду извлекать изъ этого кое-какія выгоды, – отвтилъ онъ. – Во первыхъ, живя вдвоемъ, мы будемъ платить только первые мсяцы, а потомъ бросимъ это глупое занятіе. – Э? – повторилъ Бобылковъ. – Само собою, – продолжалъ Варгасовъ. – Контрактъ подпишемъ мы оба – это непремнное условіе. Каждый по очереди будетъ просить отсрочки и уврять, что черезъ недлю деньги будутъ уплачены. Затмъ, когда дло дойдетъ наконецъ до суда, насъ опять…

– Взгляни, – сказал человек в плаще, – взгляни на это место: таким видел я весь Петербург! Вот, Ермолай Андреянович, что значит сила высокого разума и могучей воли! Знаешь ли, что со временем имеет быть на местах сих? – Вонючее болото и кочки! Э! Что ты ни толкуй, ученый графский секретарь, а Питер ваш лужа лужею; богат, как говорили старики наши, только слезами. Народ морить да деньги губить на этом пустыре! То ли дело Москва белокаменная? Уж подлинно променяли вы кукушку на ястреба. – Глаголы…

При таком состоянии государства самозванцу нетрудно было склонить на свою сторону народ и бояр. Одни из мщения, другие в надежде лучшей участи, некоторые из корысти, большая часть по легковерию приняли его сторону. Разосланные повсюду приверженцы Лжедимитрия разглашали басню о чудесном избавлении царевича Димитрия Иоанновича: говорили, что он, спасенный Божиим промыслом от злобы Годунова, вступил в отеческую землю принять достояние своих предков, карать похитителя и управлять Россиею по соизволению…

Конечно же, нам не раз пришлось подыскивать ему работу. Он был официантом в сосисечной, драил писсуары в больнице для гаитянских беженцев, работал гладильщиком на фэктори (или фабрике) нью-йоркского мидлтауна, билетером в кинотеатре на 42-й улице… А что, скажете — пусть плещется в наших бассейнах? Вот так, за красивые глаза (а он и впрямь не урод, да среди нас, смуглых людей, их и нет, — не то, что среди рыхлых, бледных и непропорциональных созданий, которых здесь пруд пруди), вот именно, за красивые…

Примерно c месяц назад в Триннице в одну харчевню завернула пара местных стражников. Они были так же тупы,  как и пьяны, и еще от одной порции медовухи отказываться точно не собирались. Уже после пятой пьянчуги орали песни и бахвалились собственной важностью, мол, скоро привезут местному барону камень знатный, а они, дескать, будут его охранять. Рубин был чистый, как слеза Трех, да и сам по себе, мол, камень не простой. Что в нем «не простого», эта пьянь вспомнить не смогла, но мне было достаточно…

   - Не совсем. Очнулся сын Рамоса Ровного.    -Это сын купца, который продал все лавки ради излечения слабоумного сынка? Ну и как? Надеюсь лечение прошло успешно. Разум в глазах появился?    - Да как сказать. Слуга сказал, что очнулся и даже что-то говорит, но не по-нашему. Сейчас снова в беспамятстве. Я велел вызвать меня, когда очнётся.    Магистр помолчал минуты три.    - Я так понимаю языков знать дурак не мог.    - Да не то слово. Он и по исварски знал два слова, "есть" и созвучное.…

Слова камердинера меня полностью удовлетворили и успокоили. Я привык доверять мнению этого невысокого человека, обладателя шляпы-котелка, с которой тот не расставался, даже готовясь ко сну. А маленькие глаза старого плута, хитро поблескивали за круглыми очками в золотистой тонкой оправе. Сопровождаемые криком кучера, хлопками плети, подстегивающей и без того взмыленных лошадей, мы продолжали нестись по пустому тракту, вглядываясь в лица друг друга. Творящаяся за окном иллюминация то погружала нас…

Но всё оказалось не так просто, как задумали "делегаты" Земского собора... Мать нового царя - инокиня Марфа ( в миру урождённая Шестова Ксения Иоанновна, 1560 - 1631 гг. ) переехала из Костромы в Москву не только с сыном, но и с двумя своими племянниками Салтыковыми ( Борис и Михаил ), и по сути первые шесть лет правил не столько Михаил Романов, сколько один из братьев Салтыковых - Борис Михайлович ( ум. в 1646 г. ). Официально он занял должность руководителя приказа Большого двора. Такое доминирование…

- Все я ушел. Это уже Леонид Михайлович. - Да если еще что, то обращайтесь. Люба сразу взяла быка за рога - Я беру не дорого, по пятерке за готовый отутюженный наряд, если подшить , ушить еще десятка, пошить на живульках и булавках для фото, без стоимости испорченного материала двадцать, А так по мелочи договоримся, согласны? Мы дружно закивали. - Вот и договорились, ведите своих красавиц , что надо найдем, ушьем, пришьем, отошьем. Она задорно рассмеялась своей шутке. - Ну все меня…

ГЛАВА 1-Я Как многим известно, вампиры не любят свет. Нет, не потому что он их убивает, ранит или причиняет боль. Хотя, в какой-то мере, свет способен ранить вампира, только не его кожу, а глаза, красные глаза, не способные переносить яркие лучи. К тому же, мода кровососов приветствует белоснежную кожу, коей, как ни странно, не обладает ни один из их представителей. В силу этих обстоятельств, вампиры вынуждены носить либо огромные черные шляпы с широкими полями, либо солнцезащитные очки, защищающие…