Проза

Иными словами, ничего удивительного, что вообще-то не падкий до чтения Йорген жаждал разбираться в женских плутнях красавицы Метте, одновременно следя за работающими поставами… вернее, забывая следить за ними. Поскольку он не мог преодолеть более одной-двух страниц кряду, их оставалось еще порядком, тем более что читал он только на размольном этаже. Свободное время у него было занято другим, преимущественно наблюдениями за не менее хитроумными плутнями прелестной Лизы. А когда он работал внизу, на…

Левашов сел писать список «узкого круга», а мы с Орловым и Государем стали выдвигать кандидатов. Набралось человек тридцать (без дам), — все либо «немцы», иль из сильно сочувствующих. Разумеется, такая пьянка не могла обойтись без слабого пола и мы пригласили всех жен и… наших подруг. С их благоверными. Мы ж — не китайцы и знаем кое что о приличии. Список уже закрывался, когда я приметил, что Государь жаждет видеть еще одну даму, но не решается просить нас об этом. Я толкнул в бок графа Орлова.…

Как известно, потери союзников только за весну 42-го года составили 550 транспортов общим водоизмещением два миллиона тонн. В связи с этим операция «Вундерланд» выглядит очень привлекательной. Тем более, что после уничтожения последнего июльского союзнического конвоя противник мнит себя полным хозяином в высоких широтах. Отсутствие у рейдера «Шеер» средств воздушной разведки в условиях арктического бассейна делает всю эскадру слепой: лёд, опасные течения, штормы, туманы затрудняют поиск целей и оценку…

* Прежде чем стать Онокуни, Елизавета предается долгим и несколько путаным размышлениям об особенностях такой странной природной аномалии, как Наталья Салтыкова. Наблюдения, замеры и снятия показаний с приборов ведутся сразу по нескольким направлениям. Данных собрано еще недостаточно, но и те, что есть, свидетельствуют: она имеет дело с феноменом. Феноменальна не только внешность Натальи, но и ее воздействие на людей. Праздношатающиеся одинокие мужчины — не исключение. Кроме них задействованы дети,…

Я - Беларусь... Я - чорная зямля... Я - мацi ўсiх дзяцей маiх. I ўсiх гасцей, што прыйдуць з добрым словам На берагi маiх празрыстых рэк. Нямнога, пэўна, знойдзецца такiх, Што злом мяне успомняць. Толькi тыя, Што смерць прыносiлi ў мае палi I зараз спяць на дне маiх курганаў. Я - перад вамi... Паглядзiце... Рукi... Стагоддзi працы - шрамамi на iх. Я - ў чорным. Але быць бы мне ў барвяным Ад рэк крывi, што працяклi па мне... Якой была я светлаю дзяўчынай! Ў каралах арабiн,…

«Будзе вераб'іная ноч», - падумаў Гораў. Быццам адказваючы яму, адзін з салдатаў уздыхнуў: - Залье нас сёння. Як вясной, будзем куваць на востраве. Процілеглы бераг быў нізкі, толькі на ўзвозе, дзе стаялі хатка паромшчыка і адрына, быў высакаваты пясчаны ўзгорак, упрыгожаны дзвюма хвоямі і дзесяткам чорных вольх. Туды вада не даставала. - Іван, - спытаў салдата Гораў, - ты тут пяты год служыш. Што, шалее ў навальніцу Дняпро? - Рака з характарам, - твар у салдата быў чырвоны, абліты сонцам.…

Але затое абое былі вясёлыя і не баяліся працы. А Янук быў яшчэ й найлепшы паляўнічы, і магнацкі сын яго хацеў у лоўчыя ўзяць ды ажаніць з нейкай там сваёю знаёмай, у якой двор, і зямля, і рэчы дарагія, і, словам, ляжы ды плюй у столь. — Нявартыя гэтыя чароды разам з ёю... гэтай... і аднаго дня волі, — толькі й сказаў Янук. — Нявартыя і адной усмешкі Марты. Прывалок у пустую халупу вялізны ахапак саломы — тут табе і стол, і крэсла, тут і ложак, тут і печ. Ніхто да іх не прыйшоў, збаяўшыся магната,…

Яно бурчала і паўзло, як жывое. І дзікі, нечалавечы жах апаноўваў Алёнку. Яна нават не крычала, яна глядзела ў адну кропку і дрыжала ўсёй скурай. Нарэшце дарослыя заўважылі гэта і сталі выносіць малое на вуліцу пад час работы страхоцця, але адразу, з усёй жорсткасцю дарослых, выкарысталі гэты страх. Прывід Пыласоса вісеў над Алёнкай і тут. Захочацца пайсці ў кусты і надзерці там поўныя жмені зялёных парэчак — і адразу ж гучыць грозны голас: — Нельга. Пыласос!!! Вочы яе адразу акругляюцца…

Если у вас кариес — виноваты коммунисты Демократия по-русски: думай что хочешь, но лучше не говори О демократии либо хорошо, либо ничего За демократию пьют не чокаясь Были коммунисты — пришли похуисты На одну ставку — есть нечего, на две — некогда Обещали демократию — оставили бюрократию Обещали демократию — получили проституцию 12 декобря — День Проституции 12 июня — День Независимости от хорошей жизни Народ не быдло и не дурак Народ слушать не надо, народ у нас глупый…

– Презренный раб божий, раб человеческий… дворовый человек Александр… вечный жидовин, Агасфер [1] треклятый… – О? Александр!.. Признаю, признаю, – говорит дедушка. – Обогреться, переночевать, поди, хочешь, изустал, чай?.. Место будет… Садись, Александр, садись, странник божий… – Дозволяешь, отец? – все еще спрашивает странник, робко озираясь кругом. – Не бойся, не бойся… Входи с богом, располагайся. И вот странник медленно и неуверенно начинает снимать с себя мешок и с тяжелым вздохом…

Дормидон – будто и не ему: знай, перстень вертит. А у самого в голове, как гвоздь: «И как бы это одним махом от мужика оттильдикаться?» Глядь – цыган мимо, свинью на аркане волокет: свинья визжит, упирается, веревка длинная, белая. Увидал Дормидон цыгана с веревкой – как по лбу себя хлопнет: батюшки мои, вот же … И мужику на ухо: – Покупай веревку-то, покупай. Веревка-то какая: нигде такой не найти. Купил мужик. И только, это, вышли с Дормидоном на выгон – ну, который за базаром выгон, –…

Прогнала Мизюмина с глаз долой. Надрызгался в трактире Мизюмин, вернулся домой пьян-пьянехонек, за стены держится … А на стене – ждал Бога таракан Сенька: умиленно слушать, как всякий вечер, что скажет Бог. Горькими слезами хлюпал, шарил рукой по стене почтальон Мизюмин. И ненароком как-то задел пальцем Сеньку, полетел Сенька торчмя головой в тартарары в бездонное. Очнулся: на спине лежит. Берега – гладкие, скользкие; глубь страшенная. Еле-еле, далеко гдей-то потолок виден … И взмолился…

Евгений Замятин Бяка и Кака В печурке у мужика – пух утиный сушился. И завелись в пуху Бяка да Кака. Вроде черных тараканов, а только побольше, рук две, ног две, а язык один – дли-инный: пока маленькие были, сами себя языком, вместо свивальника, пеленали. Хорошенькие такие, богомольные – мужик на ночь – Троеручице поклоны бьет, а Бяка да Кака сзади – спине мужиковой. Днем из избы сор носили; по престольным праздникам, в новых красных рубашечках, мужика поздравляли. И до Масленицы было – как…

Под сороковой день ночью на постоялом лошадей кормили. – Ну, завтра – чуть свет приедем … – И показалось, кривой солдат подмигнул: – Время есть, – может, назад повернуть? – Что ты, кривой, господи помилуй! На самый напоследок – да повернуть? Закрылись веретьем да сверху армяком дьячковым, улеглись в телеге дьячок с дьячихой, погнал лошадей солдат. Дьячиха давно уж храпит, а дьячку – не до сна, сердце колотится, а нарочно глаза закрыл: потуда не откроет, покуда не осияет нестерпимая синь…

И с ухмылочкой ярославской поплелся офеня тихонько за Хряпалой. Не больно оно сладко, конечно: не продохнуть по колена в сугробах этих самых, да зато – верное дело. За ярославским офеней и другие смекнули: глядь, уж за Хряпалой – чисто крестный ход, гужом идут. Разве только дураки какие, вовсе петые, не спопашились за спину хряпалову от Хряпалы спрятаться. Петых дураков Хряпало живо докончил и без пропитания околел, конечно. А ярославский народ зажил припеваючи и господа Бога благодарил: жирная…

Протерли глаза Иваны, глянули под ноги … С нами крестная сила! Дыра – а в дыре небо синее. Вверх глянули: далеко, чуть светится небо синее. С нами крестная сила: проколупали землю насквозь! Сробели, шапки в охапку да наверх драла: Самоглот – Оголтню на плечи, Оголтень – Носопыру, Носопыр – на Соленые Уши, Соленые Уши – на Белены Объелся, так и выбрались. Выбрались – первым делом Переплюю бока намяли. Манатки в котомы да назад в Иваниху: без воды, без инструменту куда же теперь? Только и утехи,…