Проза

Они довольно долго пробыли в беседке, что не скрылось от проницательного взора любящей мамаши, возвышавшейся наподобие горы на террасе, под сенью холщовых маркиз и вьющихся ипомей. Когда же они вышли из беседки, красивые глаза молодого человека блестели ещё более обыкновенного, а в петлице его летней жакетки красовалась белая роза, которую перед тем все видели у корсажа Верочки. А сама Верочка раскраснелась до невозможности, постоянно опускала глазки и ещё похорошела. На её личике появилось новое,…

Художник улыбнулся. — Ведь я тебя нисколько не заставляю ходить со мной. Чего ж ты? — сказал он. — Что же мне ещё остаётся, скажи на милость? Охоты никакой нет, делать совершенно нечего. Уехать не могу. Умираю с тоски в этой «зелёной глуши», как тебе угодно это называть; зову друга усладить моё одиночество; друг приезжает, схватывает кисти и палитру и удирает от меня в лес… Ведь, согласись, что это именно так случилось… — Соглашаюсь… — Что ж мне делать? Вот я и бегаю за тобой, и помогаю тебе…

Вечерние тени сгущались в роще миртов и лавров; их зелёные кущи сливались в чёрную массу. Но вот они поредели и расступились: он вышел на маленькую поляну. Посреди высокая струя фонтана подымалась из пасти бронзового дельфина, обнявшего сирену; хрустальные брызги беззвучно падали на луг гелиотропов. Большая ваза белела на золотом пьедестале; павлин спал на краю, уткнув голову под крыло и распустив пышный хвост на белый мрамор. Весь сад точно спал волшебным сном. Казалось, что за этими воздушными…

— Голубушка, должно быть, грех велик на душе, или несчастная уж очень, — прошептала около сморщенная старушонка в ватном капоре, утирая нос кончиком платка, засунутого в рукав рыжей кацавейки. Баронессу взяло нетерпение. Ей ещё предстояло обедать, потом спать, потом одеваться и ехать на бал к имениннице. Она не дождалась и уехала. После полуночи она входила в изящную гостиную, драпированную золотисто-жёлтым брокаром, утопавшую в цветах и огнях. На пороге её встретила сама хозяйка, в облаке белых…

— Да полно, тебе, встань! С удовольствием куплю. Только бы домой попасть, — у меня с собой и денег нет. — Я дойду с тобой, сударыня, только не оставь — возьми малинку. — О чём же ты плачешь, бабушка? Я же сказала, что куплю. — Не плачу я, родимая; это так — слеза идёт. Так, стало быть, возьмёшь? — Непременно. Только, видишь ли, я заблудилась тут в лесу, дорогу потеряла. Не знаю, как до дома дойти. Может, ты моему горю поможешь? Оказалось, что старуха хорошо знает местность, и что нам с…

Она засмеялась. Она крепче прижалась к нему. — Нет, нет — живи! Мы устроим это как-нибудь… — Одно средство — сказать всем о нашей… — Ни за что в мире! Теперь совсем не время… Ни за что… — Ты права; лучше подождать. Особенно пока она здесь… — Лидия? Она быстро подняла головку. Месяц осветил нежное личико с глазами газели, тонкие сдвинувшиеся брови и озабоченный, вопросительный взгляд. — Ну да, Лидия… Нечего так смотреть на меня. Ведь ты знаешь, что этого хотел только мой отец. Я ему…

— Фу, ты, Боже мой, глупая голова! Какъ же ты не дашься? — Я бы убегъ! — сказалъ сынъ ршительно. Отецъ развелъ руками и расхохотался. — А, да песъ съ нимъ! Разв съ такимъ дуралеемъ можно говорить? — сказалъ онъ, обращаясь къ ддушк, и поплелся со двора. Этимъ всегда кончались споры отца и сына. Первый каждый разъ бросалъ разговоръ и умолкалъ, увряя, что Мишку нельзя переспорить. Отецъ Лунинъ какъ бы признавалъ свое безсиліе передъ сыномъ, который во всякую минуту выглядлъ колючею травой, тогда…

— А ведь это бегемот. Вот даже и на дощечке написано. — Его зовут и бегемот, и гиппопотам, и нильская лошадь. — Нильская лошадь, вы говорите, господин? А нешто актер Нильской на этой животине ездить будет? — задает вопрос длиннополый сюртук. — На юродивые вопросы я не отвечаю. В бытность в Париже, сударыня, я видел… — В реке Ниле ловится — ну вот и нильская лошадь, — пояснил сюртуку чиновник. — А я думал, что актеру Нильскому для игры такую лошадку приготовили. Их, барин, из Сибири с Ледовитого…

— И меня, егеря, ваша милость, не забудьте. — Выпить дам, но закуски у меня мало. — Закуски мне, ваше благородие, не надо. Я так… Я-то травкой… Вон щавель растет. Кисленьким куда приятно… — В самом деле щавелем хорошо закусить. Давай и мне щавелю, — сказал охотник. — Щавель — первое дело. Пожалуйте… Полковника Кожухова изволите знать?.. Всегда щавелем закусывают. Прекрасный барин, такой барин, что поискать да и поискать. И всякий раз, как на охоту приедет — новая водка и самая что ни на есть…

— Нет ли у вас какого-нибудь совсем линючего, — добавляет муж. — Сами знаете, кухарке подарить надо. Действительно, она такая старательная… Теперь у нее посуда в кухне, самовар — жаром горят… Вы не стесняйтесь, господин торговец, показывайте… Хоть бы ежели мышами проедено было, и то ничего… Далее в товаре роются два мужика и баба. Один мужик потребовал от ситца образчик и жует его, пробуя, слиняет краска или нет. — Нет, родименькие, это все не то, не тот манер… — говорит баба. — Теперича перед…

— Резинковый! Толкуй тут! Нешто резинковые ребята бывают? — А то нет, что ли? И резинковые бабы даже есть. Поди к Кирштену на фабрику — там тебе какую хочешь приготовят: и субтильную, и в два обхвата. — Эко мелево! эко мелево! — воскликнули в один голос купцы. — Не мелево, господа, а самая наисущая правда. Теперича кто буйной политики держится, так лучше резинковой бабы нет, потому эдакую бабу сколько хочешь колоти — изъяну не будет. У нас они, конечно, для господ парикмахеров делаются, чтоб…

— Трошка! Трошка! Как ты можешь так в критику? — Отчего же, папашенька! На то у меня глаза на лбу. Вот о бархатной шубке с собольей опушкой я ничего не говорю, коли она хороша. Ну, да вы наличными подравняйте, так оно и ничего. Летние верхние вещи, Федя, пропусти. Читай дальше спальню… — Кровать двухспальная ореховая под воск с резьбой и к ней тюфяк, два пуховика и шесть подушек. Одеяло атласное розовое… Одеяло байковое. — Это все в порядке? — спросил отец. — Все-с, но только в перине не…

— Ну, и суровщики тоже охулки на руку не положат, чтоб аршин через руку перекинуть и покупателя объегорить, а жены их в чужие карты привыкли глазенапы запускать. — Оставьте, Анна Михайловна! Ну, полноте! Охота ссориться! Лучше мы этот ремиз сначала разыграем, — успокаивает расходившихся дам хозяйка. — Ну, помиритесь, подите и выпейте по рюмочке мадерки на мировую. — Я согласна примириться, ежели ремиз сначала разыграть, — сдается гостья. — Хорошо, извольте. Я не в вас, не корыстная, я для блезиру…

— Каким в поход пошел, таким и из похода вернулся! Все части на своих местах, — дал ответ солдат, хлопнул себя по голым бедрам и, чокнувшись, выпил предложенную ему рюмку. — Вот и прекрасно! — заговорили купеческие тела. — Пусть эта раздевальная для нас Румынией будет, — и направились в мыльную, но вдруг тело с бородой окамелком у самых дверей крикнуло: — Стой! Стой! Пили мы от вас, а теперь выпейте и вы от нас. Давеча была Румыния, а теперь пусть будет переход через Дунай. Нельзя! В мокрую Туретчину…

— Вы это про билеты коннолошадиной дороги? — слышится вопрос. — Про них самых. — Вот не в ту жилу и попали. Англичане такой интерес держут, чтоб тридцать миллионов почтовых марок собрать! Что им коннолошадиные билеты! Какой в них вкус! А кто тридцать миллионов марок соберет и представит ихнему банкиру, то банкир сейчас жениться обещался. Триста миллионов у него. — А ежели мужчина представит? — Эта публикация только для женского пола относится. Одна гувернантка собирала. И уж совсем было собрала,…

— А ты стерпи, — отвечает хозяин. — На то ты и жалованье получаешь. — Вот еще что выдумал! Стану я из-за тебя терпеть! — Дура! Не из-за меня, а из-за курса. Чего ты на меня плачешься! Ты на иностранный курс плачься. Он, мерзавец, всему причиной. — Какой такой курс? Что ты мне зубы-то заговариваешь! Я на пятнадцати местах выжила, так тоже смыслю! Курс! — А вот такой иностранный курс, что на бирже делают. — Так что ж ты быков-то не сеном, а иностранным курсом кормил, что ли? — Э-эх! —…

— Ну, с глухонемых и требовать нельзя… — говорит хозяйка. — Да вы думаете, они сами? Нет, любители какие-то. Где же глухонемым петь! — Да ведь их учат… Они и на фортепианах играют и поют… и на скрипке… — То слепые, маменька… В институте слепых… — поправляет дочь. — Ну, подишь ты, а я перепутала! Закусить?.. — предлагает она гостю. — Ветчинки… — Лучше ложку дегтю, а уж отнюдь не ветчины! Верите ли, один день только поел, а уж… — Да, все жалуются… Впрочем, если с водкой, так ничего… Скушайте…

— Я так слышал от одного барина, что во французских заграницах еще лучшую модель насчет этой самой заманки придумали, — прибавляет чуйка. — Там такие суровские лавки [4] свое существование имеют, что при них буфет, на манер как бы в трактире. И как только мужчина что купил — сейчас ему задарма и в презент рюмку водки подносят, а ежели барыня — женскую сладость либо чашку шиколаду; младенцу — леденец сахарный, а которые мужчины ежели из непьющих, то даровая сигарка преподносится. И называется это…

Молодой человек засучивает рукава пальто и бежит к указанному месту. Девушка бросается за ним. — Петя! Петенька! Брось! Ну что за радость в часть попасть? — кричит она. — Оскорбление женщины! Нет, это я так не оставлю!.. Он останавливается за спиной старика, скрещивает на груди руки и, подняв кверху голову, говорит: — А позвольте вас спросить, господин дерзкий нахал, по какому праву?.. В это время старичок оборачивается, взглядывает на молодого человека, и тот мгновенно превращается как…

В кухню стучится дворник. — Матрена! — кричит он. — У вас, говорят, окорок запекали. Отдай нам кожу с него. Мы в щах варить будем! — Ну, вот еще! У нас и молодцы съедят! — Вот сквалыги-то, а еще купцы! Вот я через это самое солдата твоего в калитку пускать не буду! — А вот за эти срамные слова стащить тебя к хозяину! — восклицает кухарка. — Когда ты у меня солдата видел? Сказывай. В молодцовской одеваются молодцы и тоже сбираются к заутрене. Кто повязывает себе новый галстук, кто фабрит…