Проза

Поворачиваю от вокзала налево, к авеню Жан Мед-сен. Иду и смотрю на пальмы, на растущие под ними на газоне, как сорняки, кактусы, и все вокруг представляется немного ирреальным. Вот так близко, если, конечно, не считать оранжерей, я видела пальмы в далеком детстве, когда была трехлетняя в Гаграх и Сухуми. Но об этом я знаю скорее по рассказам, а в памяти, может быть, сохранилась от сухумского ботанического сада одна огромная Victoria Regia, распластавшаяся на черной воде огромным, как плот, плоским…

Артур, проживший достаточно в этом городе, быстро насытился прогулкой. Я , видавший множество подобных городов с их изобилием магазинов и каменных изваяний-идолов, тоже потерял интерес к бесплодной ходьбе . Решили , что теперь непременно надо посетить местную синагогу. Посреди старинного района, окружённая раскошными особняками, прижатыми боками к друг другу, среди бурой зелени поздней осени стояла она. Хотя, если дать волю фантазии и излагать события аллегорично, я бы написал , что это громадное…

А у этой ещё усы были, не то, чтобы большие, но заметные. На подбородке пушок. Тётенька мало знакомая. Сейчас в тут много переселенческих, всех не запомнишь. А в очереди разговорчики. Про колбасу, по цене – сказочной. Про сыр, от которого в семейном бюджете дыр больше, чем в самом сыре. Кое-кто уже про времена застоя стал поговаривать, про заграницу. И тогда тётенька, что сзади Пети Лапкина, нет-нет, да и подаст голос. – Что заграница? Вы этой загранице сильно-то не завидуйте. Там тоже, не шибко-то……

Не добежав двух шагов до строя, рухнул киргиз, а с ним вместе и угловатый, долговязый Тамм. Словно огромное членистоногое, дробно застучал эстонец по натёртому мастикой полу своими жёсткими конечностями. Даже суровое, обветренное лицо старшины, молдаванина Визитиу, невольно разгладилось и изобразило ухмылку. Разбуженный, но не проснувшийся Тамм спрыгнул со своего второго яруса прямо на судорожно застёгивающегося Эркенбаева, а тот, движимый лишь паническим страхом опоздать в строй, рванул к центральному…

Мы очень хорошо знали друг друга. В классе невозможно что-то скрыть. Всё на виду. Одноклассники воспринимают друг друга такими, какие они есть. Товарищей оценивают по их личным качествам. Конечно, школа для детей – это ещё и школа жизни в коллективе. Мы проходили уроки отношений между людьми, и учителя нам в этом помогали. Между одноклассниками были и ссоры, и драки. Но, постепенно мы становились ближе друг к другу. Этому способствовали многочисленные школьные дела. Мы вместе собирали металлолом…

И дым, и пар, и свист, и крик, и лязг, а кругом в необозримости вселенской – тайга, великая, безбрежная тайга, она горами-волнами накатывается и откатывается, будто ещё может пребывать в сомнениях: отдать ли людям свои приволья и леса? Вдали, отстранённая от всего мира и суетности людской, лучится Ангара. Сковываемая растущей дамбой (перемычкой) в Иркутске, подчиняемая там человеку, здесь она – всецело вольна, величава, привередлива, поворачивая свои воды как ей хочется, по какому-то своему умыслу…

Кто виноват – это потом. Потом я буду пытаться понять, пытаться разложить по полочкам и выяснить, как мы сели на мель. Мы – это поп группа «Великолепная семёрка». Как так случилось, что продюсеры, один за другим, вдруг отвернулись от нас. Вот именно, вдруг! Отвернулись. Не стали замечать. Словно злой фокусник набросил на коллектив черное покрывало. Нет, мы никогда не осаждали сцены Больших и Малых театров. Мы не собирали стадионы. Не доросли. Не косили под «Ласковый май». Но свой благодарный слушатель…

Кровь, текшая по предплечью, оставляла за собой ожоговый след, и кожа покрылась пузырями. Даже слышалось лёгкое шипение, и виднелся едва заметный пар, идущий от руки – Лилиан словно окатили святой водой! Но демоница, стиснув зубы, крепко сжимала кусок плоти, страстно желая раздавить его, даже если оно сожжёт руку! Такая ярость кипела в ней! Сейчас явится мать за ребенком! Что же делать?! От бессилия свободной рукой Лилиан вонзила нож в разорванную грудь младенца, взяла окровавленный трупик и выбежала…

А балкон супружеской спальни был идеален. С него открывался вид на дамбу, защищающую низинный район от паводка. За насыпью плавно поворачивалась река, дальше темнел лесной массив противоположного берега, вечером у горизонта дрожали желтые огоньки региональной трассы. Здесь пахло природой и надеждами. Правда, весной начали убирать гаражи, заполнявшие пустырь между дамбой и домом. Пессимисты утверждали, что тут построят шестнадцатиэтажку, которая встанет окна в окна, загородит и вид и солнечный свет.…

–Это кошмар! – донеслись до меня слова, сказанные с раздражением. Этот же голос саркастически добавил: “Ещё и название придумали: “Тропа Моисея!”. Почти никто не обернулся на него. Все слишком устали, чтобы обращать внимание на чьё-то недовольство. Это бурчание доносилось от одной из туристок, переутомленной длительным ночным восхождением на Синайские горы. Она ругалась на тех, кто отправил её испытывать на прочность силы ослабленного организма. Выглядела она лет на шестьдесят. Её выкрашенные краской…

Мы смутились. Причем здесь режиссер Эйзенштейн, к геологии никакого отношения не имевший, осталось для нас полной загадкой. Уже позже поинтересовавшись историей вопроса, узнали, что и на знаменитом броненосце «Потемкин» были проблемы питания команды, приведшие к бунту. Вволю наглумившись над уже изрядно истощенными студентами, прочитав лекцию о личной гигиене и о том, что тащить в рот все подряд не стоит, Буль сам принялся нас поить вонючей микстурой трижды в день, нежно придерживая каждого…

через лес к больничному двору. Сквозь сосняк проникали ве- черние лучи солнца. Ветви деревьев искусно разрезали их, преображая свет в сумерках. Короткий январский день плыл вдоль Скандинавских гор и промерзших озёр в сторону тепло- го морского течения Гольфстрим. Н. бродил, блуждал, делал все то, чего ему недоставало в шумной Москве. За тот небольшой путь, который он проде- лал сегодня, окружающий пейзаж показался ему непривычно живым и ярким. «Скоро все померкнет, – рассуждал…

– Прости, Сергеич, не понял?! Объясни, будь любезен! – Постараюсь объяснить, Егор Алексеевич. И думаю… уверен, что, выслушав до конца мои аргументы, вы иначе оцените это нелегкое для нас решение. Ну, предположим, что нам удастся собрать часть необходимой для печати суммы денег. Наши друзья обещали добавить. Но! Поверьте, Егор, неприятности начнутся уже на стадии подготовки. Еще до того, как будет отпечатан весь тираж, информация будет слита-передана в пространства интернета и другие средства массовой…

Он знал, о чем она подумала и о чем не хотела бы подумать, гнала прочь. Он блаженно улыбался – может, и нет, разве что от невозможности… но становиться взрослым, прочным, как предмет, пригодным, как и все пригодное, преодолевать препятствия согласно обстоятельствам, зачем это? – Корми Чугнупрэ, – сказала она. Черное, белое, мягкое и пушистое уже входило в комнату, мягко шло, прыгало на диван, зеленые глаза, не обращало на Фила внимания, облизывало лапу со спрятанными когтями, черное, белое,…

Домой приползла на последнем издыхании. Глобус водрузила на круглый стол в проходной комнате и с грустью подумала, что здесь он будет стоять вечно, и чай, кофе, вино и прочее с друзьями-гостями нам уже за этим столом не пить. Вещь, конечно, не слабая, старинная, красивая, но чрезмерно громоздкая и бессмысленная в моей и без того нелепой жизни. Комната золотилась закатным светом. В окне – черемуха в зеленой дымке. Я включила телевизор, чтобы не сидеть в тишине, и заревела. Продолжительное время…

А Юрка превратился в суперзвезду. Что касается Макса, с того самого дня его праздник теперь всегда был с ним – уже прославившегося комика посадили за одну парту именно с Зеленским, который и выглядел, и на самом деле являлся образцом хорошего поведения, разумности и воспитанности. Противоположности притягиваются, поэтому они с Юркой составили идеальную пару – спокойный Максим охлаждал бурлящую эмоциональность Юры, но взамен получал перпетуум мобиле гениальных развлекательных идей. Немного…

Тетушка Феня продиктовала Авроре Ивановне молитву-оберег от Оптинских старцев: «Господи, удостой мне быть орудием мира Твоего, чтобы я любила там, где меня ненавидят, прощала, где обижают, вносила истину туда, где заблуждаются, веру, где сомневаются, надежду, где отчаиваются, радость, где горюют. Свет – во тьму! Господи, удостой утешать, а не ждать утешения, понимать, а не ждать понимания, любить, а не ждать любви, ибо кто дает, тот получает, кто забывает себя, тот обретает, кто прощает, тому простится,…

– Раз… Два… Три… – начал считать он, пытаясь вдыхать воздух не так часто и коротко. – Нет, не так! Десять, девять, восемь… Двадцать, девятнадцать, восемнадцать… Если не поможет, переходи на сотни! – вскричал он. – Она говорила так… Сто девять, сто восемь… Нет! Не помогает! Сто двадцать один, сто двадцать, сто двадцать один… Нет, ошибся! Сто девятнадцать, сто восемнадцать, сто семнадцать… Перед его глазами появлялись цифры красного цвета и, задержавшись на мгновение, плавно отплывали в никуда.…

Тузик после ухода хозяйки совсем сдал, лежал на своем коврике и молчал. Ел с большой неохотой, страдал обострением артрита. Максим Георгиевич варил каши на бульоне – себе и ему. Наложит две одинаковые порции, свою чуть подсолит, ест и нахваливает. Тузик какое-то время смотрел с жалостью, потом тоже принимался за кашу. – Что поделаешь, – вел с ним разговор Максим Георгиевич, орудуя ложкой, – так велел ветеринар. Нужно, говорит, заинтересовать тебя едой. Вот стараюсь, как могу. Ты уж не обессудь,…

Столовая К столовой подъезжает автобус со студентами, из которого достаётся песня «Люди идут по свету…» Студенты выходят из автобуса, продолжая петь. Трое парней заходят в столовую, там три девушки стоят над плитой и на раздаче. Парни подходят к ним. Лето, солнце, молодость – Красота! Парни и девушки в столовой. девушки в белых курточках на стройотрядовках и белых колпаках, ребята шумно и весело заигрывают, девушки кокетничают парни – Как колпаки вам…