Проза

Я поставил точку и закрыл блокнот, сжимая в руке телефон. Мне захотелось поделиться с ней этим письмом, но оно никогда не будет отправлено. Как и несказанные слова, что остались в прошлом и теперь навечно забыты. Спустя десять месяцев и четыре дня состав вез меня сквозь тишину и полумрак в сторону дома. По вагону шорохом расползался сон тех, кто был счастливее меня. У них были свои тайны, свои сомнения, а у меня была своя грусть. Я отвернулся к окну и стал рассматривать капельки воды, собравшиеся…

В магазине царил полумрак. Наверное, хозяин магазина считал, что в помещении с вывеской «Старая книга», не должно быть яркого освещения, это будет диссонировать с понятием «старина, старьё». Полумрак призван был создать особую атмосферу покоя, а плохая вентиляция не позволяла специфическому запаху старой бумаги улетучиваться и наполнить зал свежим воздухом, поэтому у людей, склонных к аллергии, нередко в подобных магазинах начинали чесаться и слезиться глаза, непрерывное чихание гнало их к выходу.…

Тогда все началось и все кончилось. Лето рождения моей дочери и лето смерти нашей нелепой младенческой демократии, которую заспали в колыбели, совпали. Издалека кажется: как же можно сравнивать столь несопоставимые вещи – рождение живого, бесконечно важного и бытование искусственного, общественного, надстроенного. Между тем кто из нас не знает, как бодро искусственное и надстроенное умеет убивать живое. А в то лето я, уложенная на сохранение, была готова не только к родовым, но и к общественным…

I Галина сомневалась. Нет, не в своем выборе – Юрий был замечательным человеком. А в том, что им вообще нужна эта свадьба. Все-таки они оба – уже взрослые люди со своими привычками, со своими ценностями, со своим укладом жизни. Галине тридцать шесть. Она никогда не была замужем, посвятив себя карьере и младшей сестре, так как их родители рано ушли из жизни. Можно сказать, сестра и была семьей Галины, заменяя ей и ребенка, и прочую родню. Она жила жизнью сестры и общественной жизнью, но как-то…

Дом на улице Матросова оказался старой, добротной кирпичной постройкой с шиферной крышей. Внутри – коридоры с множеством комнат, общая кухня, душ и несколько уборных на этаже. В расписанном неприличными словами холле сохранились остатки помещения для вахтеров. Неужели кто-то еще так живет? Алексей Андреевич постучался в деревянную дверь, впрочем, не особенно надеясь на ответ. – Кто там? – раздался молодой и звонкий голос. – Мне бы Юрьева Павла Петровича. Дверь открылась. От ужасной вони Алексея…

…Бесконечно люблю эти утренние минуты в классе. В такое время здесь никого нет, и это немало для пятнадцатилетнего юноши при круглосуточном проживании в большом коллективе. Весь наш взвод разбежался по своим местам уборки, а их в училище не счесть. У окна только я и моя «Аврора», с которой у нас ежедневное утреннее свидание, после чего всегда повышается настроение… И до сих пор повышается, когда теперь по утрам спешу мимо нее. …В Питере сразу после весеннего солнцестояния входят в свои права…

Из года в год, из века в век, я иду за ним по лесу, выслеживаю в туманных сумерках тощий силуэт. Он идет в лес – все дальше и дальше, изредка оглядывается, ищет в зарослях мою ускользающую тень. Иногда – очень редко – наши взгляды встречаются, и мы поспешно отводим глаза. Мы идем друг за другом, он убегает, я догоняю, уже который век. Я давно уже не помню, в чем он виновен передо мной, а он давно не помнит, за что я преследую его. Мы гонимся друг за другом по бесконечному лесу, чтобы забыть,…

А иногда я обижаюсь на него, потому что он не хочет меня поддержать. Потому что не верит в меня. Он как будто не воспринимает меня всерьез. – Знаешь, мне хочется более интересную работу. Я не хочу перекладывать бумажки. Мне интереснее с людьми. Продажи или еще что-нибудь. Пока не знаю точно. – Видишь, ты сама не знаешь, чего хочешь. Тебе будет сложно с людьми. Ты не сможешь. – Почему не смогу? – Ну, это ведь намного сложнее, чем тебе сейчас кажется. Это работа для немного других людей. Для…

Когда буря утихла, и небо начало готовиться к багровому закату, все жители повыходили на улицу и, наблюдая за последствиями шторма, словно спрашивали природу, мол, в чем мы перед тобой провинились, Зелёная? Зачем так пугаешь нас?… Но я была уверена, что происходящее в этот день неспроста. Давно небо не было таким суровым. Всё вокруг словно соболезновало потере Лео… * * * Когда-то, ещё студенткой, в одном из старых библиотечных учебников я нашла открытку с фразой на латинском языке: «Взамен утрате…

На кого? Ну, это мой секрет. На кого мне велели, на того и упаду. Ну что значит, жалко, работа есть работа. Начальству виднее в конце-то концов. Мало ли, может, человек плохой. Да не может, а плохой, если на него упасть велели. Все, кончилась моя смена, можно домой. А что, не век же висеть, вот и пересменка подоспела, теперь другая сосулька повисит. Не бойтесь, она тоже на вас не упадет. А я к Димке пойду. Мы с ним сегодня в кино. А я сосулька. Есть писатели, поэты, президенты –…

Мне нравился немецкий порядок. Мне нравились немецкие офицеры – строгие и недоступные. С ними нельзя заговорить первым, можно лишь отвечать на вопросы. Они не говорили со мной, как рядовые солдаты, зато часто одобрительно похлопывали по плечу. В моей памяти они остались строгими людьми в красивой форме. Но, больше всех нравились летчики Люфтваффе. Их форменная одежда была самой красивой. К тому же только они угощали необычным лакомством – шоколадом. Иногда предлагали сначала полетать, и когда соглашался,…

Он жил без родителей – у дедушки и бабушки, и те, конечно, баловали его, в том числе постоянно давая деньги на аттракционы в парк, мороженное, и вообще, на «погулять». И Вовка подошел к старшим парням и чуть оробев, все же спросил: – На пиво дать? Парни в момент все поняли, и самый длинный из них деловито спросил: – А че надо? Вовка показал на гурьбу пацанов, ничего не подозревавших и продолжающих орать про тили – тесто жених… Длинный вместе с Вовкой подошел к ним, взял самого орущего…

– Смотри, что ты наделал?! – И возмущённо указала рукой в сторону лесной тропинки. – Не волнуйся, он вернётся, – зло прищурив глаза, заметил её друг. – Никуда не денется! – Отвернулся и пошёл в другую сторону. Девушка ещё какое-то время оставалась стоять на месте, не зная куда идти, и, в последний раз с надеждой взглянув в сторону тёмного леса, развернулась и побрела вслед за вторым другом. Глава 1. Конфеты Бабушка ушла в магазин, оставив Соню одну дома. Она особенно не баловала внучку…

– Ты же у меня мужичок? – Мужичок, – ответил я, уже осознавая свою пока еще маленькую мужикастость. – Раз мужичок, значит, сильный. Поэтому, давай потерпи немного, вставай и пошли. Я встал и пошел за отцом. Ведь мужикам, даже еще таким маленьким, иногда приходится терпеть и бороться с обстоятельствами. А с грыжей я поквитался гораздо позже, почти в сорок лет. Детские защемления у меня со временем прошли, и она меня практически не беспокоила. Только иногда яичко слишком высоко поднималось…

– Dove vai? Come ti chiami? 3 Хороший вопрос. Удивительно, что за последние дни собственное имя не пропало из памяти – не растаяло, как тает дивно сливочное мороженое со вкусом нутеллы или нежнейший закат над Везувием. Чуть скривив губы, она качнула головой и почти побежала. – Scu i 4 … – Perch'e? – искренне удивился мужчина. В ухе у него качалась серьга, а глаза из-за синяков казались чуть подведёнными. Лет сорок, не меньше. Второй итальянец, пытающийся с ней познакомиться. Не так уж…

С некоторых пор я сам себе в какие-то моменты виделся вдруг со стороны и не таким, как сам обычно себя представлял, а другим чуть более мелким, с ужимками не к месту, будто постоянно грызущим семечки. Или доглатывающим пережеванное, с лоснящимися губами и подбородком. Для других это в тебе в порядке вещей. Но ты-то знаешь, о чем обычно думаешь вот с этим выражением лица. Все мы привыкли видеть себя более значимыми, чем есть на самом деле. И вот прицепится к нему это преставление себя со стороны как…

Ощущаешь себя так, словно магазин открыт только для тебя одной. Это у меня от мамы. Она так любит людей и этот мир, что общается с людьми так, как будто все они у неё самые близкие и родные. Не зря её назвали Марией. Сколько себя помню, мама с папой помогали абсолютно всем, кто в них нуждался, – чем могли, конечно. Вот и я стараюсь брать с них пример, правда, получается не всегда. Мне много приходится общаться с людьми. Такая работа. Иногда с первой фразы проникаешься человеком, хотя видишь его…

– Это же я в свой день совершеннолетия! Прилизанный, как купец второй гильдии, улыбаюсь во все свое счастливое хлебало. Причем, согласно этому библиографическому хранителю фотографий, в первый раз за все тяжко прожитые годы. А это, извините меня, документ все-таки. Он, снова уставившись в угол, проговорил свои доводы условно сидевшему там слушателю. Затем, еще раз оглядев внимательно всех мальчиков, Кирилл со слабой надеждой, что, может, проглядел у кого-либо из них хотя бы намек на радость, горько…

Этот лес обступает училище, летом укрывая его сочной зеленью, а зимой окружая сугробами с проторёнными сквозь них ровными дорожками, рядом с которыми пролегают лыжные трассы. Недавно мы с давним другом моим генерал-майором Борисом Николаевич Поляковым направлялись в училище на встречу с курсантами. Свернули с МКАД на Золотой километр и не могли не остановиться. Позади остался автомобильный ад, впереди… Было начало осени, и впереди расплескалось зелёное море, ещё не тронутое осенней позолотой.…

И учитывая немаловажный факт того, что мы с вами крутим по сей день своими ножками наш жемчужно-голубой планетарный шарик, можно смело заявить, что наши предшественники справились со своей задачей. Тут, кстати, даже напрашивается свидетельство из нумерологической области, – век девятнадцатый состоит из двух цифр, единички и девятки (о нулях пока умолчим); единичка звучит как манифестация «я», девятка означает завершение. «Я завершаю», – сказал нам данный век, утёр со своего чела многострадальный…