Советская классическая проза

Наконец тропинка вывела его на вершину горы, и сразу ему открылся восхитительный вид на долину, где белели среди садов домики селения — это и был Бозъял — и бежала быстрая горная речушка. Дальше синели горы, увенчанные снежными венцами. Фарид пожалел, что пленка в редакционном фотоаппарате, взятом с собой, не цветная. Черно-белая не передаст всей этой многоцветной красоты. Ах, красота какая! В таких местах только и жить до ста лет, и до ста пятидесяти можно… Собственно говоря, Фарид, горожанин, в…

И именно эта-то бойкая бабенка первой и увидела нас с Евстолией. Увидела, подбежала, с ходу обняла Евстолию, а затем и меня. — К столу! К столу! — закричала и, подхватив нас под руки, повела в избу. — Вот сюда, вот сюда! На самое почетное место! Столы, расставленные вдоль стен буквой «п», ломились от всякой еды, от печева, от морошки — я в жизни не видал такой отборной, такой зрелой ягоды, да еще в таком количестве: тут она была полными тарелками, большими, как тазы, эмалированными мисками. …

— Пятьдесят пять рублей, — продолжает дядя Ашраф, — это двенадцать-тринадцать пудов пшеницы; заметь: по рыночной цене считаю. Пятьдесят пять рублей — это пятьдесят пять кило сахару! И мы с тобой не для того здесь посажены, чтоб такие деньги зазря получать! Он умолкает, целиком занятый марками. А Курбан все поглядывает в окошко, от клуба доносятся смех, громкие возгласы. Это сейчас самое веселое, самое шумное место в деревне; все остальное уже накрыла вечерняя тишина. Солнце сползло с вершин, поблекли,…

— Поставлю вас на правку волоска и баланса, на эту операцию нам нужны люди, — и тут же опустил инструмент обратно в карман, словно тот помог ему решить вопрос и теперь уже был не нужен. — Реня! — позвал он, поворачиваясь к конвейеру. Зоя понятия не имела, что такое правка волоска, правка баланса, начальник цеха очень строго хмурил брови, и Зоя почувствовала, что радостное настроение, с которым она ехала сюда, начинает падать, а тревога все сильнее нарастает в сердце. Между тем начальник цеха подвел…

Кое-как причесавшись, одергиваю свитер и вышагиваю обратно по коридорам — надо успокоиться. Но разговор с шефом крутится во мне, как магнитофонная лента. Отдельные фразы, интонации, слова — все кажется мне тревожно-значительным. Почему он говорил все время «мы» — «мы доверили», «нас беспокоит»? Значит, у него был разговор обо мне с кем же? Неужели с директором? Как он сказал: «беспокоит» или «удивляет»? «Удивляет» — это еще хуже. А это напоминание о вакантном месте… Его хотела получить Лидия Чистякова.…

"Мы рождены, чтоб сказку сделать былью..." В гостях у инженера погоды. Секрет Медведя. В мире, где нет тяжести. Космические "зайцы". На планете Марс. ОТ АВТОРА Однажды, после того, как я прочла лекцию в кружке по изучению исторического материализма на тему «О производительных силах и производственных отношениях», один из членов этого кружка сказал: — Когда я прочту какой-либо роман или повесть, я долго помню их содержание во всех…

- Айда двое с тобой! - Куда? - За хлебом в Ташкент. Двоим веселее. С тобой что случится - я помогу. Со мной случится - ты поможешь. Все равно, не прокормимся мы здесь. Сережка не сразу поверил. - А если дожжик пойдет? - Дожжик летом теплый. - А если солдаты прогонят? - Мы тихонько от них. Сережка нерешительный. Ковырнул в носу два раза, говорит: - Нет, Мишка, не доедем. Мишка побожился: - Ей-богу, доедем, только не бойся. Теперь красноармейцы везде, они не прогонят.…

Закадычный друг Иван Бочкарев, боцман с миноносца «Счастливый», еще до войны несколько раз ездил в отпуск купаться в теплых сероводородных ключах на Камчатке. Привозил с собой снимки: гейзеры, теплые реки, туманы над распадками… Красотища! Звал с собой, говорил, что горячая камчатская вода ревматизм за месяц смывает как пену. Боевой был моряк, наверное, и сейчас бы тянул нелегкую матросскую лямку, да погиб от фашистской торпеды неподалеку от Шпицбергена, когда проводил в Заполярье транспортные караваны……

Разговаривая сама с собой, Ангелина увидела прислоненную к яблоньке огородную тяпку. Эту тяпку оставила здесь Лидия, шестнадцатилетняя дочь Василия Петровича от первого брака. Вспомнив сейчас о падчерице, Ангелина подумала: а не мстит ли ей жизнь за падчерицу — за то, что она бывает холодна с нею, а иногда и несправедлива? Подумав так, Ангелина многое вспомнила из их отношений и во многом готова была раскаяться, чтобы предотвратить этим возможное поражение грибком стен дома. Грибок мог не пощадить…

Вспоминаю серебряную свадьбу моего болгарского друга Димитрия Методива и его жены москвички Наташи. Приглашенных было человек сто. От имени гостей и друзей поздравил «молодожёнов» один оратор, да сам Димитрий поблагодарил гостей и друзей эа то, что пришли. В остальном – кушайте, дорогие гости, пейте, пойте (если хотите), водите мирные и мудрые (по возможности) застольные беседы между собой, но не насилуйте всех зa столом, не терзайте своими длинными, не всегда интересными речами. Так нет же! Иной…

Глубокой осенью 1917 года и до глухой деревеньки Поповской докатилась весть о великих событиях в Петрограде. Знаменитые ленинские декреты о земле, о мире взволновали крестьян. Солдаты возвращались с фронтов в родные вологодские деревни, устанавливали свою советскую власть. Но вскоре снова наступили тревожные события. Эсеры подняли восстание в Ярославле. Зелёные банды появились в грязовецких и шекснинских лесах. В Архангельске высадились английские и американские войска и двинулись на Вологду. …

– Пошел к черту! – крикнул я. – Ты разве не знаешь, что я в отпуске? – Знаю, кацо, что ты в отпуске, но сам товарищ Леонидзе зовет. Приказал немедленно явиться. Я подставил голову под холодную струю из крана и вскоре уже шагал по пустынному Головинскому проспекту в наше управление, к «грозе морей и океанов» – так звали мы между собой Леонидзе. Чекисты боялись его, но и любили за прямоту и справедливость. – Тебе придется вернуться в Стамбул, – сказал он, заметив, конечно, чю я не совсем в форме.…

Над всем миром развевались знамена горя и, как зарево огромного пожара, стоял стон, полыхали надсадные, рвущие душу крики отчаянья… И лишь в дворцах раззолоченных — Москвы, Парижа и Вены — сверкала музыка, пламенело пьяное веселье и ликовал разврат. — Война до победы! Военная знать и денежные киты дружно сдвигали бокалы с кипящим вином. — Война до победы! А там — на полях — огненные метлы, точно мусор, сметали в братские могилы гамбургских грузчиков и шахтеров Донбасса, кочевников Аравии и садоводов…

— Что тебе сказали в министерстве? — Ничего! — сообщил муж. — Женева провалилась: американцы отмели всякое равновесие в вооружении. Это ясно: равновесие выгодно слабому, а не сильному. — Почему? — не поняла жена. — Потому что Америка богаче нас и хочет быть сильней! И будет! Нам важно теперь качественно опередить ее… Женщина ничего не понимала, но не настаивала в вопросах: она знала, что муж может тогда окончательно замолчать. Дождь свирепел и метал потоки, преграждаемые окном. В такие минуты…

— Тихо ты, блядь! На ногу наступил! Чего скачешь, как блоха по жопе? Пришел — ложись!.. — и утих командиришко, затаился в потемках. Но ему, видать, неловко чего-то было, хотелось воссоединиться с нами, и он подал из темноты голос: — Товарищи! А, товарищи?! — Чего тебе? — Хотите, я вам стихи почитаю? — Чево-о-о? — сразу шевельнулось и село несколько человек. — Стихи почитаю. — и, не дожидаясь ответа и согласия нашего, начал: В полях по-волчьи воет снег в обыденной обиде. Прошло пять лет и…

– Help you?* Я ответил, что имею appointment* : – Мистер Массин? Она кивнула, повернулась и взялась за перила. На левом плече у нее была какая-то наколка, зелено-лиловая. – Джаст э момент, – сказал я и быстрым шагом вышел на солнце. Дверь в ограде я оставил распахнутой на случай, если придется стремительно ретироваться. Еще не поздно, думал я, захлопывая решетчатую дверь. Поднимаясь за этими икроножными мышцами, развил террористический аспект сюжета, который вполне могли передоверить какой-нибудь…

– Сейчас позволяю иногда. В компании. – И-мэйла у вас нет. – Нет. Мы переписывались нормально, от руки, до того как он приехал в Кали, где я тогда жила. Там были вечеринки для мужчин, которые к нам приезжали, а мы – ну, наряжались для этого. – Оглядывая при этом друг дружку? – Точно. Там я и повстречала мистера Зиммера. – Вы так его и называли? – Я никак его не называла. – Миссис Зиммер, – сказала рыжая. – А вам бы понравилось быть миссис Махмуд? – Мне бы в голову не пришло, что вас…

– Велика радость, когда калекой едешь! – отозвался старшина. – Боится, что там здоровый нашелся, – пояснил сержант. – И втемяшилось же парню! Брось тужить, старшина: муж с женой, что мука с водой – сболтать легко, а вот разделить сумей! Сержанту явно хотелось развеселить и ободрить товарища и, подмигнув Саянову, он не унимался: – Жена без нас на сторону глянуть не смей! А самому смазливая бабеночка подвернулась бы, пожалуй, не рассуждал бы, как это жене понравится. Все что ли у вас в Сибири такие…

Легко вскочив, он подбежал к одному из шкафов, распахнул его и с самой верхней полки, куда я еще не мог дотянуться, выхватил большую книгу в синем коленкоровом переплете. — Вот, сейчас… — торопливо листая книгу, торжествующе говорил он. — Сейчас ты такое прочтешь, что забудешь все на свете… Он положил книгу на мои колени. Волнение отца охватило и меня. — «Руслан и Людмила». — Я усмехнулся. — Сказка? — Читай, читай, — торопил отец. — «У лукоморья дуб зеленый…» И дальше пропали все слова,…

Когда дождь; несколько стих, я выполз, Я пошел дальше, наугад, с единственной мыслью найти беседку. Я шел без всяких предосторожностей, шурша подошвами по гравию. Да и что опасаться? Кто станет в такую ночь бродить по парку?… В узкой и темной, как тоннель, аллее, я замедлил шаги, осторожно продвинулся вперед и неожиданно наткнулся на какую-то будку. Вскрикнув от радости, я (прижался к ней. Замерзшими руками нащупав дверь, я нажимаю на нее плечом, дергаю, толкаю – не поддается. Понурив голову, в бессилии…