Советская классическая проза

— Так и сказала? — живо интересуется молодая. — Слово в слово! — Тетка клятвенно стучит в грудь кулаком, распаренным стиркой. — С места не сойти, если вру! — В ее горячности слышна тайная зависть к похвале и к сердечной благодарности учителей Валентине Кротовой. Нестерпимая пытка для матерей школьные родительские собрания, где одних детей перед всеми хвалят, а других перед всеми корят и бранят. — Да уж… Заторопились благодарить! — обижается вдруг молодая, будто и ее младенца, пускающего пузыри,…

В то воскресное утро она купила в ларьке набор — мандарины, лимон и грецкие орехи — и, разумеется, с порога рассыпала весь товар. Лозовой ползал под кроватями, а она молотила языком: — Говорят, к вам в отделение вчера привезли академика. Я только что видела его жену. Пепельная блондика в сиреневом костюме. Очень элегантно! Короткий жакет, юбка впереди на пуговицах. Вылезает из собственной «Волги» и без всяких разговоров через проходную. Я, конечно, спрашиваю санитарку: «В чем дело? Почему вон та…

— Почему? Для чего же тогда сделана форточка? — Чтоб вы знали, Игорь Петрович, если очень захотеть, то через форточку можно переговариваться с теми, кто сидит в соседних камерах, — объяснил Перчик. — А администрации следственного изолятора, сами понимаете, это не по душе. — Но, согласитесь, духота невозможная. — Придется терпеть, — утешил Перчик. — По расписанию в десять у нашей камеры полуторачасовая прогулка, вот тогда подышите чистым воздухом, а цирик тем временем проветрит камеру. …

Гостей — своего бывшего генерала и его молоденькую, подчеркнуто оживленную жену Майю — Степняк встретил возле подъезда и по-мальчишески обрадовался: «Обойдется без нотаций!» Маленькая передняя сразу наполнилась шумом голосов. Майя весело рассказывала, как они чуть не заблудились и тут видят — «вообрази, Надюша!» — шагает Илья Васильевич, да так, словно за ним гонятся фашистские танки. Надя вдруг посерьезнела и, вздернув подбородок, вызывающе сказала: — А танки, Маечка, штука очень страшная.…

Но в Моссовете по этому поводу, как видно, думают иначе и освобождают для дачников даже те казенные дома, в которых постоянно живет обслуживающий персонал: плотники, дворники, жестянщики, десятники, кладовщики, и переселяют их в Люберцы, в новые многоэтажные здания. Одним это нравится, и они весело покидают поселок, но другие чуть не ревут. Вот грозятся выселить Сашку Короля со всеми его детьми, белобрысого, расторопного, старательного голубоглазого мужика. Жить ему в люберецких домах будет труднее,…

— Ну, попался, Олабьев. Теперь не потеряешься, живым или мертвым вернут в гарнизон,— пошутил младший лейтенант. — А можно живым? — обратился я к лейтенанту. Он усмехнулся одной стороной рта, неопределенно пожал плечами. Лейтенантик захохотал, ладонью двинул меня в плечо, с прыжка ловко юркнул в люк. Бронетранспортер взревел, развернулся, в нетерпении затрясся всем корпусом. Из проходной выбежал солдат с бачками и рюкзаком, забросил тару на броню, столкнул в люк, в подставленные руки, вскарабкался…

Человек в касторовом пальто дочитал объявления, поправил пенснэ и не спеша зашагал в противоположную сторону, к центру. Шел, благожелательно поглядывая на прохожих, предупредительно уступал дорогу офицерам, останавливался у витрин. Магазины торговали втридорога, но бойко. Да и было кому покупать! Черт знает, скольких людей согнала революция с насиженных мест! Финансовые воротилы из Питера, московские промышленники, купцы с Поволжья, помещики орловские, курские, самарские, оренбургские… Горели по…

Это у них на факультете высшая похвала. Потом она рассказывает о своих новостях, о том, что ей нравится анатомия, и о том, как некоторые боятся занятий в прозекторской. А я рассказываю о своих, о том, что скоро будет выставка курсовых работ и у меня отобрали три вещи – два плаката и рисунок. И о том, как один парень с моего курса переделал Козьму Пруткова. «Вы любите пастель? – спросили раз ханжу. – Люблю, – он отвечал, – когда я в ней лежу»… Нина сразу начинает давиться от смеха и прыскать чаем,…

В ответ донесся рассерженный голос снохи. — Ах, боже ты мой, спал бы себе, старик, спокойно! Ребенка разбудишь! И что вам собака далась?.. Повоет, повоет и перестанет!.. Но туговатый на ухо Асылбай не унялся. Он начал перестилать постель и, ложась, громко забормотал: — Сохрани бог от напастей! Долго ли до беды!.. Вон как разошелся наш Байдамтал… Того и гляди сорвет люльку с каната… Ищи потом… Ой, наказание аллаха, поясницу ломит, ой, поясница моя!.. На рассвете, когда чуть только забрезжило…

Изъявив желание потрудиться на общее благо, Лущилин не сделал попытки на общих основаниях попроситься в колхоз, а тоже стал брать подряды. Восстанавливая после войны хозяйство, колхоз разворачивал строительство. Мастеров не было. Работая по договору, Лущилин заламывал свои цены. Скажем, за то, чтобы, сложить стены скотного сарая, брал две тысячи рублей деньгами и четыреста трудодней, за распиловку бревна — по пять рублей с погонного метра, за ремонт крыши — тридцать пудов пшеницы. Работа была удобная:…

Было тепло, хотя уже стоял конец осени. Медленное движение воды, тишина сумерек и облегчение, наступившее у людей вслед за рабочим днем, настраивали их на разговоры, и вскоре после первого молчания паром загудел, как большой улей. Только два человека не принимали участия в разговорах: шофер, который, как только отъехали от левого берега, с головой зарылся под капот мотора, и другой, сопровождавший машину мужчина, должно быть, уполномоченный или заготовитель, судя по его брезентовому портфелю с блестящим…

Ну, значит, жди, на девятый день сломается погода, и теперь, что бы ни писали в газетных сводках, что бы ни внушали по радио, Потапыч только посмеивается: «Мелите, мелите, я-то лучше знаю, что будет». Само по себе — обыкновенное дело. Мало ли стариков с разными ревматизмами, у которых ноют в ногах суставы, у которых разламывает поясницу к дождю, мало ли операционных швов, старых ран и культей напоминают о себе к затяжному ненастью. Но ведь это все за день, за два, это не мудрено. Потапычев барометр…

Кутолин Сергей Алексеевич СЕКТОР КРУГА V.  Голод, или кушай кашу, Маша. «Вставай проклятьем заклеймённый  весь мир голодных и рабов».– Интернационал. -Что ты остолбенел, Клим? Старых знакомых не узнаешь. Я – то всё прежний. А ты? Дай, – как на тебя посмотрю… Тебя время меняет. Почтенный старец. А седины мало. Признанный мэтр в своей области. Именно признанный потому, что слишком многие тебя по жизни готовы были в бутылку загнать. Но потому и ценю тебя ценой человеческой души,…

Нагая девочка стояла на холодильнике, прижав локотки к выпяченному животу, и мать с бабушкой не могли не залюбоваться ее упитанным сияющим телом, круглощекой мордашкой, веселыми, темными, как у матери, глазами. И если бы все они как-нибудь увидели себя в ту минуту со стороны, то, может быть, вспомнили Ленкину игрушку-матрешку, разобранную на румяноликие персоны вплоть до последней, самой маленькой, уже неделимой. — А теперь ныряем! — Зоя, одетая в трико и тельняшку, сохранившуюся со студенческой…

…Вот и сейчас, его отделяет от победы всего одно очко, одна хорошея подача, один быстрый выход к сетке, одно-единственное усилие, за которым приз, место в десятке, возможность еще по меньшей мере год эксплуатировать свое грозное имя и брать с Крамера экстрагонорар и, наконец, то, что важнее приза, престижа и денег — отдых, глубокий, спокойный отдых. Если он проиграет, отдыха не будет, он живьем себя съест. Прометей и орел в одном лице, он расклюет собственную печень. Итак, одно последнее усилие,…

Следующий роман Э. Бээкман — «Глухие бубенцы» (1968). Время действия — три дня 1944 года. Отступают оккупанты. Нацистская пропаганда запугивает жителей. Глухой хутор Западной Эстонии. Сюда стеклись беженцы — люди различных социальных слоев, с разными судьбами. Ведущая мысль: в переломный момент истории каждый должен четко определить свою позицию, свое место в жизни и в борьбе. Книга обращена против идеологии национализма и мещанства. 1970 год приносит два совершенно своеобразных, не похожих ни…

Как в прототипах отрицательных героев, так и в отдельных картинках жизни сатирик недостатка не испытывает. Он жизнь знает из первоисточника, коим для него есть ежедневная кропотливая работа в газете. Главное, как говорит сам автор, найти художественный эквивалент увиденному. Говорит сложно, но пишет просто и ясно. Его отрицательный герой Дробанюк — это продукт нашего времени. Это тип, который сформировался уже при нас. Но вот мы почувствовали, что проморгали его рождение как типа негативного, ненужного…

Сейчас вспоминаются эта улица, город, базар, церковь, дамба, ведущая к реке, старый парк в пожухлой сентябрьской листве, Казачий бугор. Будьте же вы благословенны, места, пережившие и Мамая и Гитлера! Может быть, вы сумеете донести до каких-то прекрасных дней в неведомых нам, грядущих веках, до еще не родившихся поколений и всю чистоту золотого песка на Хопре, и зелень листьев берез, и синеву спокойного, мирного неба, и улочку на окраине под названием «Мамаева протока»… Доживите, родные березы, родные…

Так уж вышло, что моя фронтовая судьба оказалась теснейшим образом связана с тремя городами, на груди у каждого из которых засверкала впоследствии Золотая Звезда Героя. И мне всегда приятно сознавать, что в сиянии всех трех этих звезд есть по крупице и лучику и моего ратного труда. Ленинград! Сколько спето о нем песен и сколько написано о нем книг! И вряд ли мне нужно что-либо еще рассказывать о нем. Я просто приезжаю сюда, как в свою юность, горькую, трудную, но удивительно милую и дорогую… Я…

— Племянник? Странно… А когда же ты успел родиться? — В тысяча девятьсот тридцать шестом году. — В тысяча девятьсот тридцать шестом году? — Да. Архип Пантелеевич еще больше морщит лоб. Видно, ему мучительно трудно вспомнить, что в 1936 году у него появился какой-то племянник. — Эй, ты… а к нам почему, а? — Вы сами мне разрешили. — Я? Гм… А ну подойди сюда. Юрик бросал работу и приближался на безопасное расстояние. — Ближе… — Ближе не могу. — Почему? — Боюсь. — Чего же…