Советская классическая проза

Особенно густо течет солнце над самым полом, таль, где лоснятся дощечки паркета. Тут лучи становятся вязкими, тягучими, их можно зачерпывать горстью, макать в них палец. Но вот среди этих лучей появляется кошка. Она идет по полу, как по луже, ступая медленно и встряхивая поднятыми лапами. Она встряхивает как бы мокрыми лапами, нюхает пол и, пригнув к нему голову, смотрит на меня. У нее зеленые глаза с длинными, торчком, зрачками, — стеклянно-зеленые, жестокие, звериные глаза. И пятнистая шерсть…

А я уже ищу новых развлечений. Хотел было побултыхать ногами в небольшой яме, вымытой струей воды, бьющей из-под дувала, а там, приплясывая, плавают несколько маленьких, с орех, яблок-падалиц. Я невольно останавливаюсь, заинтересованный этой забавой. А яблоки, будто наперегонки стараются, подплывают к водопаду и ныряют одно за другим, подхваченные струей воды. Наконец, терпение мое иссякает. Я наклоняюсь, пытаюсь поймать яблоко. Но меня останавливает строгий окрик деда: — Эй, свалишься, проказник!…

Наиболее спокойные охотники рассуждали так: «Свое все же есть свое, что хочу, то и делаю. Захотел я заехать к родственникам, скажем в Найхин, — и заехал; захотел день погостить в Сакачи-Аляне — погостил. Попробуй-ка на русской лодке заехать в Найхин, ан нет, не заедешь: она останавливается только в больших русских селах. Свое все же есть свое». Охотники ехали по своему желанию без хозяина-торговца. Поэтому они могли заезжать в любые стойбища, гостить по нескольку дней; по решению большинства, могли…

Носков бежал к дому, согнувшись, неловко зажав живот руками, и чувствовал, как что-то горячее и липкое просачивается сквозь судорожно сжатые пальцы. Он боялся взглянуть, он знал — это кровь. У него еще хватило сил взобраться на крыльцо, невидящими пальцами нащупать дверь... Но подняться по лестнице Михаил уже не смог. Поплыли перед глазами огненные круги, ударил в уши тугой набатный звон — он рухнул на ступеньки лицом вниз, задыхаясь, жадно хватая помертвелыми губами ставший почему-то разреженным…

Приходилось переписывать некоторые бумаги по нескольку раз и Котляревскому, но не потому, что не видел ошибок. Тут была горькая обида, она жгла, мучила: родное слово смеют не признавать! Однако он упрямо вставлял это «злополучное» слово в бумагу, переписывал и снова оставлял его. А как хотелось схватить ту самую бумагу и запустить в физиономию Новожилову. Но в таком случае он оставил бы канцелярию. И все же, доведенный до отчаяния, он, может быть, в одно прекрасное время так бы и поступил, отвел…

Публика Женькина рассаживается по земле полукругом. . Ленка бежит за куклой, оставленной под деревом, кладет ее на колени, поднимает на оратора серые, внимательные глаза, часто шевелит губами. Губы ей мешают. Она то сожмет их плотно-плотно, то чуточку приоткроет, оближет языком, мигнет подряд два раза и опять смотрит внимательно напряженно. -- Ну, уселись? -- спрашивает Женька, отставляя вперед левую ногу в подсученной штанине. Но тут перебивает Борька. -- Постой, Женька, ты нынче кто? Троцкий?…

65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 Г. Ломидзе Художественная история народа Роман-трилогия "Слово арата" Салчака Тока заслуженно пользуется известностью. Книга переведена и издана на многих языках народов СССР и мира. В чём же обаяние этой трилогии, какие крылья подняли её на столь заметную вершину? "Слово арата" по своей художественной структуре примыкает к романам автобиографическим. Их появилось…

Я вспомнил, как однажды, до ранения, когда я еще служил в четвертой роте, наш командир, опальный маркиз, убежденный роялист, сказал нам, что считает за счастье охранять Шмен де Дам, Дорогу Дам, потому, что она была проложена для проезда Дам Франции — дочерей Людовика XV. — Вы все-таки попали в бессмертные места, друзья мои, — прибавил он. — На этом плато, между Реймсом, Лаоном и Суассоном, развернулись величайшие события древней истории Франции. Здесь Юлий Цезарь разбил легионы гало-белгов. Здесь…

Наташа деловито провожала поезда глазами, держа в руке свой неизменный желтый флажок, и думала о том, что многие пассажиры даже не подозревают, что их своевременный приезд и даже судьба зависят от нее, Наташи Ягодко, никому неведомой стрелочницы. А порой ей становилось даже страшно. А вдруг что случится? И тогда она снова и снова проверяла расписание, хотя уже знала его наизусть, перед каждым пробегом поезда чистила на стрелках перья и стальные подушки. И она так увлекалась работой, что суточное…

Соболь отвечает: — Нет, бурундук, мне не скучно. А ты всё равно умрёшь с тоски. Лучше приходи ко мне завтра: я тебя съем. Бурундук подумал: «Чем гнить в земле, уж пусть лучше съест меня соболь». А так как до завтра было далеко, поскакал бурундук от дерева к дереву, от куста к кусту, заглядывая под коряги и валежины, в расщелины и норы. И вот бурундук встретил медведя. Медведь спал в тени под кустом кедрового стланика. Бурундук схватил его за ухо и стал тормошить. Кое-как разбудил. Тот недовольно…

«Вот так же он будет бегать где-то на Ангаре, — ревниво подумала Аня. — И так же будет волноваться и так же радоваться». Она очнулась, прислушалась. Оружейников что-то ей говорил. — ...Уже осталось немного. От силы — год. Что думаете делать дальше? — Не знаю, — ответила Аня. И ей впервые отчетливо пришло в голову, что он и раньше где-то так же бегал с непокрытой головой по только что осушенным котлованам. У него за плечами несколько строек. Сюда он приехал со Свири. Для него Каховка была…

Я смотрю на поля, на деревья, на недвижно повисшую в воздухе освещённую солнцем пустельгу. Сколько картин, событий, забытых судеб, историй воскрешают эти знакомые с детства места. Вот здесь, над рекою, стоял против церкви большой, с пустыми зарадужелыми окнами, нежилой дом дворян Пенских, и мне вспоминаются слышанные некогда рассказы о грозной барыне Пенчихе, беспощадно поровшей дворовых девок и баб, о полусумасшедшем карлике-барине, ходившем молиться в поле под старый дуб (развесистый дуб этот…

Признание Кирилла для меня очень ценно. Он гордо сказал: «Знай наших». И вообще-то он никак не поймет, что выдержка прежде всего, а потом уж может быть и все остальное. Он вечно суетится, будто на пожаре. А я считаю так: держись спокойно, и все будет в порядке. Некоторые остряки ничего не понимают и смеются над этим. Они прозвали меня Йогом. За мою непроницаемость. Я вернулся в комнату. Посреди комнаты сидел Сусекин и сжимал руками живот. Он взглянул на меня с надеждой. — И у тебя болит? —…

Погружался длинно, едва шевеля ногами, — так, словно на него смотрели со стороны, а когда заметил рапану и протянул к ней руку, то понял, что просчитался: вода слишком приблизила ее, сдвинула в сторону. К верху летел торчком, с журчанием в ушах. От усталости или неудачи раньше времени открыл рот, глотнул тяжелый сгусток горькой воды. Отдышался, поплыл к берегу, вышел на камни. — Не достал? — спросила девочка. После холодной глубины, напряжения виделось четче, красочнее. У девочки — приметил…

Редким сеевом нанесло пыль. Павел вдохнул ее, удивился: нет, это не пыль — это потревоженная, остуженная ночным холодом земля. Она поднялась, чтобы улечься на поля и огороды — свое извечное, первородное место. Мать выгнала из сарая корову, вышла сама. Опустив ведро, принялась неспешно поправлять, подвязывать платок. Видно было, как утомились у нее руки — никак не могли затянуть узел; как натрудилась спина — никак не выпрямится. Сейчас она казалась совсем старушкой. Может быть, мать и в самом деле…

На других собак он не смотрел — это штуки, он грубо подтаскивал их к упряжи, определяя места, всовывал шеи в алыки. Пугливый скулеж, робкие оскалы зубов, крепкий запах псины — возбуждали, счастливо настраивали Тавазгу. От соседнего дома пришел старик Мискун, молча постоял, попыхал трубкой. Когда Тавазга бросил в нарту гарпун, линь, ружье и подстелил шкурку для сиденья, старик сказал: — Едешь? Тавазга должен был промолчать или ответить: «Нет, не еду, кушать буду, водку пить буду, отдыхать буду», —…

Прощались у моря, кормили чаек. Чайки кружились большим белым обручем, схватывали хлеб. 2 Володя впервые увидел Аниту, когда она выходила из моря. Голубой купальник туго ее охватывал, сверкал на солнце. Она прошла мимо, точно голубая стрелка. Легла неподалеку на песок. Подложила под голову ладони. Володя принялся осторожно наблюдать. Откуда эта девушка? Кто она? Даже не заметил, как приплыла, а сразу увидел, что выходит из моря. Значит, не взбивала пену среди камней возле берега,…

Фаина продолжала петь, Галина плакала, а Вася негромко, с присвистом, захрапел, слюни в уголках рта надувались у него пузырьками, лопались и бледными капельками скатывались на капусту. За окном сгущались сумерки, и в них ярче разгорались желтые пятна, падающие из окон. Глухая тишина устанавливалась в Оконешникове и даже неспокойные собаки не нарушали ее своим лаем. Далеко, где-то за селом, тяжело и надсадно выла машина, видно, зарюхался шофер-бедолага в непролазную грязь и теперь рвал мотор, напрягая…

У киосков за мелькающими людьми Бухара, тоже понуро, стояла перед молодым мужчиной, который, видно, на минуту выбежал из дома в одной клетчатой рубахе и без шапки, — он держал в руках, одну на одной, сразу несколько пачек пломбира. Наклонясь к Бухаре, нетерпеливо слушал, потом подставил ей нагрудный карман рубашки, чтобы она сама вытянула оттуда деньги. И она, кажется, взяла сразу бумажкой — должно быть, рубль. Мужчина еще протянул ей брикеты с мороженым, и Бухара — цап! один, а он щелкнул остальными…

— Застынем за ночь на этом чертовом пупке, — сказал Васюков. Может, спикировать в хаты за чем-нибудь? Я промолчал, и он побежал в село. У него была плоская стеклянная фляга с длинным, узким горлом, оплетенная лыком. Он носил ее на брючном ремне, и она не выпирала из-под шинели. Васюков называл ее «писанкой». Я ждал его часа полтора. За это время на нашем чертовом пупке побывал Калач и командир роты. — Окоп отрыть в полный профиль, — распорядился Калач. Отсюда мы уже не уйдем. Когда они…