Советская классическая проза

Семен Батищев все же бросился навстречу Полетаеву, не выдержал. Однако толку-то! Не с его умением бросаться обезвреживать такого форварда, как Полетаев. Скачков, догадываясь, что сейчас произойдет, готов был закричать, чтобы Семен смотрел на мяч, а не на игрока. Ну, так и есть! Полетаев показал, что хочет уклониться влево, и, тут же бросив корпус вправо, разминулся с обманутым защитником. «Ах, Сема, Сема… Вот уж действительно: сила есть, ума не надо!» Проскочив тяжеловесного защитника, Полетаев…

Пока сквозь канцелярские джунгли ты добираешься до смысла, начальство ласково смотрит на тебя и говорит, что ждет результатов в самом близком будущем — скажем, в следующий четверг. Не знаю как у других, но у меня подобные разговоры восторга не вызывают. Тут начальство, словно угадав твои мысли, говорит пару-другую лестных слов о твоих способностях, ссылается на мастерски, по его мнению, раскрытое в прошлом году похожее хищение, вроде бы не совсем к месту упоминает, что ты затянул сроки по предыдущему…

Отделенный Летним садом от Невы, на углу Фонтанки и Мойки стоял замок: его и теперь зовут Инженерным. Замок выкрашен в розовую краску; колонны и украшения фасада из серовато-розового камня. Перед входом в замок Павел поставил охрану: Петра на спокойно идущей лошади – и написал: « Прадеду – правнук». Павел доказывал законность своего пребывания на престоле, думая в этом найти защиту. Замок окружен садом. Тогда еще не было Малой Садовой улицы. Сад шел до Екатерининского канала. Из угловой…

Дьюи пишет: «В узнавании мы прибегаем, как к стереотипу, к какой-то заранее созданной схеме. Некоторые детали или расположение деталей служат ключом к простому отождествлению». Дальше Дьюи пишет: «Простое узнавание удовлетворяется, когда наклеиваются этикетки, или ярлыки, «соответствующие» обозначаемому, нечто такое, что служит цели, внешней акту осознания, подобно тому как комиссионер опознает товары по образцам». Узнаванию Дьюи противопоставляет эстетическое восприятие, причем он утверждает:…

— Позвоните, пожалуйста, еще раз, — попросила Вера. — Мадам, по-видимому, в ванной. — Хорошо, мадам. Пожалуйста. Ответили. — Вера Николаевна, это вы? Я из ванной, — запыхавшимся голосом прокричала Лена. — Я хочу до урока заскочить в «Лафайет». — Скажи, во сколько у нас выезд? — спросила Вера, наливая кофе. — В десять. Я предупредила Виктора Павловича, что приду в «Кур каре» своим ходом. Вера повесила трубку. Кофе остыл, но все равно был вкусным. «Деловая она, эта Лена. Лучшей жены не придумаешь.…

— «Мурманск» снял в самоедском становище на Новой Земле уполномоченного от Островного Хозяйства: это был здоровый, молодой, культурный человек; он прожил год с самоедами: и он сошел с ума: он бросил курить и запретил курить всему самоедскому становищу, — он прогнал от себя жену и запретил самоедам принимать ее, и она замерзла в снегу в горах, когда пешком пошла (собак он не дал ей) искать права и спасения за сто верст к соседним самоедским чумам; он запретил самоедам петь песни и родить детей; когда…

Отряхнув блокнотик, Митя положил его в карман, а вечером на улице показал ребятам. — Послушай, — надоумил его чистильщик сапог Аншован, — по этим бумажкам ведь можно ходить и в театр и в биограф. Скажи, пожалуйста, театр от кого пользуется электричеством? — От нашей электростанции. — Вот видишь! А биограф? А цирк? — Тоже от нас. Они зашли к Аншовану, и он вместо слова «амбулатория» вписал чернилами: «Цирк бр. Труцци» и «на две персоны», а Митя внизу бланка неразборчиво подмахнул за управляющего.…

Лет двадцать—двадцать пять назад дядюшка Абдувахид всякий раз, когда проходил через эту аллею, непременно вспоминал тот холодный февральский день 1944 года и свою трудную поездку в кишлак. Но происходили новые события, набегали, наслаивались, и теперь, с годами, для того чтобы вспомнить те далекие дни, нужен был повод. Вчера такой повод представился. В чайхане группа посетителей читала какое-то решение о строительстве на территории квартала большого двухэтажного магазина. В том решении это место…

– Згода, – і ён паклаў трубку, устаў. За акном ляжаў у ручаінах дажджу Уладзівасток. Віселі над усім нізкія-нізкія грыфельныя хмары. Такія нізкія, што сопкі да паловы хаваліся ў іх, і здавалася, што горад таксама пацее пад шэрай коўдрай. Парка. Мокрая задуха. Свінцова блішчыць Залаты Рог. Дамы, дрэвы, сілуэты караблёў – усё размытае, як на японскіх гравюрах. У доме на рагу, на першым паверсе, свеціць праз акно залацістым пузам каралеўскі пінгвін. Там нейкі музей. I сумна, мусібыць, гэтаму пінгвіну…

- Ах, какой маленький! Как жалко! Зачем его так рано разбудили? Услышав это притворное сочувствие, я начинаю еще сильнее реветь. Только выйдя за околицу, окончательно просыпаюсь, перестаю плакать, озираюсь вокруг. День между тем разгорается. В вышине заливаются жаворонки, дует слабый, прохладный ветерок. Пересекаем небольшое поле, входим в лес, растущий по кряжу реки Суры. Загоняем коров в лес и завтракаем, извлекая содержимое сумок. Все старше меня лет на пять, я самый маленький. О коровах и…

Ждал-пождал старик; напекла ему бабка лепешек, положила в мешок три луковицы, и пошел старик за шестьдесят верст, в город Чермоз, к хозяину Камметаллу заработок получать. Сидит в Камметалле человек гордой наружности, а вокруг него столько бумаги, что целой деревней в год не перекрутить. Посмотрел он на старика и говорит: — Иди, добрый человек, обратно. Зайдешь недели через три. А сейчас нам КРЕДИТЫ НЕ ОТПУЩЕНЫ. Запечалился старик, обул покрепче ноги и поплелся обратно. Вернулся домой и зашел…

— За нас не беспокойтесь, товарищ Краснов! Часовые строго прохаживались вдоль состава. Они и сами были не прочь порезвиться, но устав… От эшелона, пугливо озираясь, уходили двое парней, стараясь незаметно ускользнуть за высокий забор. Передний — в ватнике и лихо сдвинутой на затылок шапке — снял с плеча автомат, без колебания боком протиснулся в пролом, на ту сторону, и требовательно сказал: — Живее, Цыремпил! Второй — парень монгольского облика, скуластый, с насмешливыми черными глазами…

— Ну, уж ладно, на первый раз тебе спущу, потому знаю тебя. А больше с этим художеством мне не попадайся, Яков Елизарович. Мужик ты был — на славе жил… Дружбу терять не будем… Изломай, Прохорыч, — приказал он лесообъездчику. Прохорыч, — здоровый, плечистый, с загорелым лицом, обросшим густой темнорусой бородой, — выворотил жолоб, устланный дерном, и забросил его в ближайший глубокий шурф. — Давай забирай снасть-то, Яков Елизарович! Мы тебя проводим до тракта-то, — так же ласково и ехидно сказал…

…В поздний час гудят гудки, воют мне в смирное ночное окно — об исхоженных пространствах, о бездонной воле — земле. Зовут… …вокзалы, вокзалы! Часть первая Такая была ночь — не спали, стояли огнями все столицы мира. Глыбные здания Петербурга горели насквозь и встревоженно; у военного министерства, у колонн Казанского собора, в смеркающихся там светах Невского, шел народ. В столплении магазинов, комнат, редакций карты Российской империи распято глядели со стен в тысячи впившихся глаз;…

Тогда Песков изменил своему первоначальному решению и пошёл к воротам Выставки. Его снова потянуло к тому, с чем приходилось встречаться в тяжкие годы войны. Здесь, на берегу реки, в тени деревьев, стояли сотни самолётов, пушек, миномётов, танков и всякого другого вооружения. Песков проходил мимо «Мессершмитт-109», — и у него возникали воспоминания, как носились «мессеры» осенью сорок первого года по дорогам Смоленщины; он смотрел на тупорылые «юнкерсы» — и снова вспоминал воющий звук сирен и…

И Нюрка не унывала от того, что в нее не влюблялись. Ну, не любят, так не любят, экая важность, не до этого сейчас. Ведь сама-то она тоже никого не любит. Когда придет время да охота — полюбится, и беспокоиться об этом пока не стоит. На свиноферме у Нюрки было две напарницы: Евлампия Трехпалая, женщина лет сорока пяти, работящая, злая, умевшая криком кричать беспрерывно с утра до вечера, затем молчать по двое, по трое суток кряду; да Пелагея Нестерова, соломенная вдова, брошенная мужем сразу после…

Возле Смольного наткнулся на какой-то отряд. Спрашиваю: где тут записывают, винтовку где можно получить? Здесь и встретился с дядей Васей. Невысокий, коренастый, лет сорока, но уже поседелый. В замасленной куртке, строгий. Смотрит на меня, будто насквозь глазами прошивает, задает вопросы: кто, откуда, слыхал ли про Ленина? — Еще бы не слыхать! Руку за него сколько раз поднимал! — А своих от чужих в бою отличишь? Вот не ожидал! Такой простой вопрос, а как ответить?.. По речам, конечно, отличить…

Вот тело мое, изломанное, битое! Надругались над ним люди достаточно. Ведь главное что — как врезал он кипяточком, под шерсть проело, и защиты, стало быть, для левого бока нет никакой. Я весьма легко могу получить воспаление легких, а получивши его, я, граждане, подохну с голоду. С воспалением легких полагается лежать на парадном входе мод лестницей, а кто же вместо меня, лежащего холостого пса, будет бегать по сорным ящикам в поисках питания? Прохватит легкое, и поползу я на животе, ослабею, и любой…

Ну ведама, Войцік ужо сумняваўся, як ён гэта рабіў не першы раз за дарогу. Да чаго няпэўны чалавек — Бурава часам аж брала злосць, — усё яму здавалася не так, як усім, усё ён разумеў інакш, і такі абачлівы, як раённы стратэг. Бураў пашкадаваў ужо быў, што звязаўся з такім напарнікам, але, мабыць, лепшага не знайшлося, мусіў паехаць з тым, каго далі. Не злазячы долу, яны стаіліся за альховым голлем на ўзлеску, даючы трохі спачыць коням ды і самім перавесці дых — першы раз за сённяшні дзень; Бураў…

Найперш, вядома, яму дужа радасна, што таму ўдалося выжыць з вайны, і ён спадзяваўся, што далей жыццё да яго паставілася больш літасціва. Калі жыве ў такім доме, дык, мабыць, не апошні чалавек у горадзе, можа, нават які начальнік. Хоць, канечне, ён ведаў, што чалавек не вызначаецца толькі сваёй прафесіяй або пасадай, ёсць яшчэ характар, нораў, дабрата ці злосць — гледзячы што пераважае, тое і вызначае чалавечую годнасць. Цяпер гэта, можа, нават больш за іншае было для яго важна, як і для кожнага…