Советская классическая проза

Прежде чем представить своих героев в крайней ситуации, «Сахнин «заглядывает» в их детство, в их юность, — писал в «Комсомольской правде» Г. Радов, — и нам являются характеры живые и, как все живое, многогранные. Писатель не спешит обличать Владимира Чеботарева: он и смекалист, этот машинист, и трудолюбив, и на самом деле новатор — никуда от этого не уйдешь. Только вот однажды пошел на компромисс с совестью, только вот в другой раз честолюбие одержало верх над товарищеским долгом, только…

А нити бегут и бегут, за красными идут розовые, и цветут перед ней георгины — два георгина. Ну а какой толк, что их два? Каждый вечер, ложась спать, она забирает под одеяло свое платьице что, если рано утром зайдет бадя Георге за топором или за лестницей и увидит, что она еще спит! А днем прячет за зеркалом коробок со спичками что, если придет бадя Георге, свернет цигарку, а матери будет жалко спичку, заставит уголек в печке поискать. Но мялось платье под одеялом, мать находила спички за зеркалом…

Очнулся я, лежа в вязкой холодной глине, пропахшей гарью. Надо мной свисали длинные кукурузные стебли с иссохшими, поломанными листьями, сквозь них просвечивало мутно-серое низкое небо. Не доносилось ни единого выстрела, ни даже шороха. Где же товарищи?.. Я не понимал, было ли это все в вечерних сумерках или на рассвете следующего дня? Бурые кукурузные листья уныло покачивались вверху. Я никак не мог сообразить, почему и эти легкие листья, и мутное небо казались такими грузными, низко нависшими,…

Вестям о мертвых срочность необязательна. К середине января сообщение о торпедирования «Ванцетти» достигло Архангельска и легло на стол начальника пароходства. Он сразу вспомнил, с каким тяжелым чувством отправлял несчастный лесовоз в этот рейс. В мирное время под суд пошел бы за то, что выпустил аварийное судно — корпус помят льдами, котлы дышат на ладан, при встречном ветре и волне ход, по словам капитана, падал до полутора узлов. Он сразу вспомнил капитана-дальневосточника: еще молодой, но уже…

Морозка притянул Левинсона за пуговицу и таинственным шепотом сказал: — Я, брат, уже совсем к Варюхе в лазарет снарядился, а ты тут со своим пакетом. Выходит, ты самая балда и есть… Он лукаво мигнул зелено-карим глазом и фыркнул, и в смехе его — даже теперь, когда он говорил о жене, — скользили въевшиеся с годами, как плесень, похабные нотки. — Тимоша! — крикнул Левинсон осоловелому парнишке на крыльце. — Иди овес покарауль: Морозка уезжает. У конюшен, оседлав перевернутое…

— На выставку? — глотая, промычал Тютиков. — Да. — Хм-м, глупости. Людям жрать нечего, а они — выставку. — Выставка принесет крестьянству большую пользу, — нехотя отозвался Покусаев. — Дурацкие рассуждения. Покусаев дрыгнул ногой и промолчал. — Строят ненужное, лишнее. Вот хотя бы эти комсомолы. Ведь хулиганье! Давно бы прикрыть их надо. — Не трепись. За подобные речи получишь по очкам. — Не я у власти, а то показал бы кузькину мать.…

Спустя время раскрасневшаяся Мавра, с платком, съехавшим набок, торочила на проулке бабьей толпе: — И что он, милушки, нашел в ней хорошего? Хоть бы баба была, а то так… Ни заду, ни пуза, одна страма. У нас девки глаже ее выгуливаются. В стану — перервать можно, как оса; глазюки — черные, здоровющие, стригеть ими, как сатана, прости бог. Должно, на-сносях дохаживает, ей-бо! — На-сносях? — дивились бабы. — Кубыть не махонькая, сама трех вынянчила. — А с лица как? — С лица-то? Желтая.…

Валянціна Андрэеўна заступілася за хлопца: — Не вялікая пані. Як яна, так і да яе. Мы тут усе на «ты». Адна сям'я. Дзяўчына з іранічнай усмешкай зірнула на маці і пайшла па сцежцы да раўчака, што працякаў метраў за сорак ад дачы. Здалёк паклікала: — Наташка! Хадзем на луг! Дванаццацігадовая дачка Ярашаў сядзела на падаконніку, звесіўшы ногі на двор, і чытала, абыякавая да галубоў, да якіх учора яшчэ выяўляла інтарэс і, магчыма, зацікавіцца заўтра. Але сёння ёй было не да галубоў.…

У людей, кажется, есть занятия, и это очень странно. Здесь есть лавки с вывесками Портной, Кондитер, Мясник, Парикмахер. По-польски. Печатными литерами. Книжный магазин. Кинотеатр. Учреждение. И публика на улицах. Их лица — это лица нулей. Все лица — ничто. Это только снится скверный сон богу. Во всех обличьях одно-единственное — пустота». Признаться, я был удивлен этим восприятием. Моя память сохранила совсем иные впечатления от Львова, освобожденного войсками Красной Армии в сентябре 1939 года.…

Нынче глаза у Вани совсем разболелись: все время маячила сетка. Посмотришь на лихача — видишь решетку, густую серо-черную решетку, и лишь за нею — лошадь и сани. Будто лошадь упрятали в тюрьму. На небо глянешь — облака и то плывут за решеткой. Вскоре лоток опустел. В Апраксин двор мальчик возвращался неторопливо. Хоть и сильный мороз на улице, зато нет рядом ни приказчика, ни купца. Никто не обругает, не ударит, не дернет за вихры. Идти с пустым лотком легко и привольно. …В лавке, кроме приказчика,…

Действующие лица Андрей Голубев. Наташа Голубева, его жена. Акт первый Действие начинается с протяжного, нетерпеливого звонка в квартиру Голубевых. У Голубевых трёхкомнатная квартира, однако на сцене мы видим только одну спальню. В спальне темно, сейчас около одиннадцати вечера. На звонок никто не спешит. Еще раздаются звонки – короткие, длинные, игривые, сердитые. Никто не отзывается. Слышно, как ключом открывают замок. Голос Андрея (из прихожей, подчеркнуто нежно). Наташенька!…

— Ничего, это ненадолго. Бог даст, возвернется Никеша. Но слезы, горькие слезы тугим обручем стиснули грудь Глебовны, задавили ее сердце. Постоялка, Ольга Мостовая, и сын ее Алешка были хорошо наслышаны о жестком и суровом характере уральцев. Боязно было думать о жизни в холодном краю, среди чужих людей. Но ее с сыном все-таки пустили под кровлю — и на том спасибо. Ничего Мостовая не просила у сердитой хозяйки, не докучала ей разговорами, а притаилась в отведенной комнатке, по-мышиному…

Новиков-Прибой писал о народе тем языком, которым владеет редкий писатель, — языком народным. Поэтический дар его в истоках своих прикасается к талантам сказителей. И замечательно, что он был непревзойденным рассказчиком и свои написанные произведения никогда не читал по книге, а сказывал наизусть. Все мы видим Алексея Силыча живым в этой роли творца и одновременно исполнителя своих творений перед аудиторией. Слушатели покорялись его рассказам с тем счастливым самозабвением, какое охватывает…

Григорий Афанасьевич, в высоких резиновых сапогах с отвёрнутыми голенищами и в сером дождевике, ходил по берегу и отдавал распоряжения. Васютка всегда немного робел перед большим, неразговорчивым отцом, хотя тот никогда его не обижал. – Шабаш, ребята! – сказал Григорий Афанасьевич, когда разгрузка закончилась. – Больше кочевать не будем. Так, без толку, можно и до Карского моря дойти. Он обошёл вокруг избушки, зачем-то потрогал рукой углы и полез на чердак, подправил съехавшие в сторону пластушины…

Первые повести и романы на осетинском языке появляются в начале тридцатых годов. Подлинная история человечества начинается с Октября семнадцатого года, и писатели направляют свои усилия на создание художественной панорамы возрожденной родины. Этим объясняется их стойкий интерес к событиям кануна революции, самой революции и гражданской войны. В результате добрая половина книг прозаиков оказалась тематически связанной с недавним прошлым, что не разрушало единства литературного процесса, пафосом…

— Са-ам, — заважничал Венка. — Молодец, коли так! А я уж решил — отлажу грузила и отчалю. Отец поудобней уселся на корме, оттолкнулся шестом от коряги, и лодка, плавно качнувшись с борта на борт, заскользила по бирюзовой глади. Венка сплюнул на ладони, взялся за весла. Монотонно запели уключины. Он греб, как отец, — степенно, далеко за спину отбрасывая весла и провожая их до кормы. Молчали. Только однажды, когда рядом хлестко всплеснуло и по воде разбежались в том месте круги, Венка шепотом…

— Рад бы, Михалев, посадить тебя на боевую машину, — говорит Огарков, — но пока не могу. А потом видно будет. Он интересуется моим здоровьем, встречал ли я кого-нибудь из своих однополчан в госпитале, потом спрашивает: — Другие вопросы у тебя ко мне есть? — Просьба есть, товарищ гвардии подполковник. — Слушаю. Я говорю ему, как еще в госпитале решил любыми правдами и неправдами попасть снова в свой родной полк. И вот явился, но с предписанием в другую часть. — Мальчишка! — нахмурил…

ГЛАВА ПЕРВАЯ Вторые сутки непрерывно шел дождь. И хотя кончался сентябрь и листья желтели, дождь был шелковый, как называли его жители Рионской низменности. Словно просеянные сквозь сито, сверху сыпались и сыпались мелкие росинки. Теплыми струйками сбегали они по лицу и рукам, не покрывая кожу рябью, не охлаждая ее. Но невесело было жить под надоедливой моросью, день и ночь дышать паром, поднимающимся над этим влажным краем, покрытым роскошной растительностью. Может быть, и в древние…

Он быстро, почти пугливо оглянулся: — Передумала? — Понимаешь, как получилось… Он слушал нетерпеливо и как будто недоверчиво. — Я непременно вас догоню, — закончила Юля. — Ладно, пока… Конечно, ему сейчас не до разговоров. Но все же чуточку обидно. Юле надо было разыскать представителя Северостроя, предупредить, чтобы не подумали чего-нибудь нехорошего. Но попробуй найди его в толчее и вокзальной сутолоке! После долгих расспросов она увидела наконец представителя. В одной…

И ребятам стало жаль самих себя. Ванек не выдержал, тоскливо протянул: — Если б не приступ у химички… Ведь «скорая» ее увезла… — «Скорая»? И давно? — Федя откусил мундшук папироски и шумно выплюнул. — Утром, — невесело ответил Алеша. — Говорят, часов в одиннадцать. А точно мы не знаем. — Так-так… Приступ? — Валерьянкой поили. — А если я вам скажу, что сидел с нею рядом в учительской. Полчаса назад, а? — Мы ничего не знаем… — Ой, Мышкин! Мышкин — фамилия Ванька, и она у него,…