Советская классическая проза

Сынишка Федька — белобрысый подросток, доглядывая за самоваром, гонял вокруг стола, врытого в землю, футбольный мяч. Гонял ловко, но все же мяч ударился о ножку стола и отлетел на клумбу. — Ты что же это делаешь, сорванец? — закричала, высунувшись в окно, бабка, кривя морщинистое лицо под черным платком. — Вот ужо выворотится отец с завода, он тебе перья-то пересчитает. «У-у-у, баба-яга!» — выругался про себя Федька, но, побоявшись, что бабка опять оттаскает за вихры, виновато сказал: — Я…

С этими знакомыми Снами Нераспечатанных Писем он давно уже научился справляться, отгонять их и просыпаться по желанию, но были и другие, тягостные, предательски неожиданные: возникает какая-то квартира, и он почему-то ходит ее осматривает. Все там странное: кухня в громадном зале и при ней тесная, как чулан, квартирка. Но он непреклонно кому-то объявляет: «Это очень удобная, это прекрасная квартира!.. Очень вам хорошо тут будет жить! Вот видите, печка какая! — И дрянная облупленная печурка вдруг…

— Кто там шумит? — спросила Мария Тихоновна так, как спрашивают уверенные в себе люди: всех сразу. — А шут его знает! — отозвался Анисим. — Скачет туда-сюда, как обезьян. — Это агроном из района, — сказал Гриша. — Или новые нормы привез, или Ленку сватать приехал. Побежали за председателем, Павлом Кирилловичем. Вскоре он показался из-за поворота улицы. На нем была белая гимнастерка с зелеными пятнами на плечах и на груди. Он был еще молод, но бородка старила его лицо. Бороду он отпустил недавно,…

Сегодня во время праздного часа Федор Макарыч Костричкин тоже наведывался в зал. Он сердито скосил глаза в сторону Нины Сергеевны, которая довязывала рукав будущей кофты, со значением покашлял, когда проходил мимо дремавшей в кресле Раи Савельевой, но открыто вступать в стычку с мастерами не стал. Может, и во второй его приход все бы кончилось миром, если б Катя послушала Нину Сергеевну и вовремя села в кресло. Но воробей, как назло, не улетал со своего пляжа, и Катя все стояла и стояла у окна, словно…

— Очень рада, что нравится, — скромно отозвалась Тоня и, не удержавшись, прибавила: — Я думаю, в Москве, в Колонном зале, елка не богаче. — Ну-ну, без зазнайства! В Колонном зале, брат, там такое, что нигде не увидишь… Да! — оживился Илларион. — Второклассники, оказывается, тоже игрушки мастерили… Моргуновой братишка целый короб приволок. В дверях показалось курносое смеющееся лицо Степы Моргунова. Мальчуган сиял, но, увидев свою старшую сестру, Лизу, чуть помрачнел, а Лиза сейчас же сурово окликнула…

Наташа, захваченная веселой энергией Аннушки, старалась ни в чем от нее не отставать и поровну делила с ней все тяготы житейских забот — мыла полы, ходила на рынок за продуктами, ухаживала за детьми. С непривычки мучительно болело тело, руки огрубели, нередко от усталости Наташа засыпала прямо за столом. — Малосильная ты, — сожалела Аннушка. — На торфу, видно, не работала? — Нет, не пришлось. Мы с Николаем на филологическом факультете учились. Он аспирант, диссертацию писал… — А я вот…

— Спасибо. Я бросил, — коротко и, в отличие от Кириллова, болезненно отметившего это, без тени заискивания ответил работяга. — Похвально, — равнодушно одобрила женщина, закуривая, — а я вот не могу. Что же, здоровье бережете? — спросила, уже не оборачиваясь и с удовольствием затягиваясь. — Деньги, — ответил коротко. — Деньги? — она насмешливо посмотрела на него. — Сколько ж это получается? — Десять рублей в месяц. Я выкуривал пачку в день. — На что же вы их экономите? — Она немного оживилась,…

— Не иначе, чужаки сблудили, маячненские, поди-ка. Яшка, проверь-ка супони. Чересседельник тоже… Не набить бы холки. Тяжелые возы-то. Да поживей, можа, настигнем. — Если наши — должны догнать. Другой дороги нет, — ответил Яков, поправляя конскую сбрую. — Прорубь еле-еле затянулась. Ах ты, курва! Новенькие сети сблудил… паскудник. — Ладно, тять, расстраиваться. Мы тоже не в пролове. Загоним рыбу повыгодней — и сети будут, и хаир останется немалый… — Деньга бежит, так пусть крадут? Да я за…

— По плотницкому делу можешь? — спросил он. — Все подсвятьинцы плотники, — отозвался Анатолий Иванович. — Я тебя спрашиваю, — сказал Буренков, глядя на сильные руки охотника, сжимающие перекладины костылей. — Ну, могу! — Анатолий Иванович убрал руки с перекладин и теперь опирался на костыли под мышками. — А ты не нукай! Ты в армии командиру тоже нукал? — Могу, товарищ начальник! — по-дурацки гаркнул Анатолий Иванович, его верхняя губа коротко, насмешливо дернулась. Буренков слышал…

Не берусь судить, хорошо ли играл Жюль Вальдек, хотя отчетливо помню, как он играл. Вот уж кто не старался выглядеть универсалом и поспевать всюду: помогать защитникам, оттягиваться в полузащиту, завязывать атакующие комбинации. Нет, он был нападающим в чистом виде, причем именно центрфорвардом, постоянно нацеленным на ворота, был острием атаки и ничем больше не хотел быть. Он хладнокровно оставался в центре поля, когда у ворот «Локомобиля» творилось столпотворение и гол казался неминуемым. Он спокойно…

Девушка нерешительно топталась под дождем. – Да ты что! – рассердился он. – Я ж тебе в батьки гожусь. – Я лучше так… – Девушка взялась за бортовой крюк и встала на подножку. – Так нельзя, – сказал шофер. – Оборвешься, под скат угодишь. Отвечай за тебя. Девушка обежала машину и забралась между задним бортом и фургоном. Там она и притулилась, обхватив руками колени. Шофер пожал плечами, снял с себя кожанку и бросил ей. – Покройся. Когда машина, урча и буксуя, опять поползла в мокрую мглу,…

Олег Смирнов ДАЛЕКО ОТ ВОЙНЫ 1. КАРАНТИН Город, зажатый снежными хребтами Тянь-Шаня, был рассечен надвое течением быстрой горной реки. Говорили, будто река эта способна ворочать многопудовые гранитные глыбы, но сейчас, в конце лета, она мирно журчала среди галечных отмелей, ничем не выдавая своего строптивого нрава. Вот уже четверть часа мы топаем в строю по аллее, обсаженной пирамидальными тополями. Впереди полыхает вполнеба кровавый азиатский закат. Пахнет пылью,…

И вдруг вдали над темной поверхностью Ломенги, как раз посреди нее, замерцал огонек. Неяркий вначале, он, по мере того как темнело, становился все светлей и светлой. «Катер!» — мелькнула у меня радостная мысль, и я побежал вниз по течению реки, к тому месту, где, как мне казалось, удобней всего можно было окликнуть плывущих на катере и где катеру можно было подойти к берегу. Я спешил, учитывая скорость катера и скорость течения, боясь, что не успею добежать и останусь незамеченным. Однако, обернувшись,…

Им оказался идеально лысый человек с сердитым взглядом из-под нависших лохматыми пучками бровей. Манюшка нашла его на первом этаже в окружении толпы мальчишек, одетых в гражданское. Не успела она к нему пробиться — раздался его рокочущий бас: — В одну шеренгу — становись! Моментально оценив обстановку, Манюшка втиснулась в строй. Командный голос Дубкова снова раскатился по коридору, отдаваясь под потолком недовольным эхом: — Р-равняйсь!.. Ты что ногу отставил? Тут тебе не танцплощадка!.. Волос…

Он сошел с поезда, кинув за плечо тощий, заплатанный баульчик. Среди копотно-зловещих руин кое-где маячили новостройки в лесах, но весь город с его черепичными крышами в осколочных шрамах, торчащей вдали готикой разбитого собора, израненный, чадный, какого-то истемна-кровавого цвета еще дышал войной. Казалось, вот-вот грохнет рядом, полыхнет огнем, как было тогда, в сорок четвертом в родном селе, спаленном немцами перед уходом. Даже ойкнуло где-то внутри, под сердцем — давно приглушенный временем…

— Вы из инспекции? — кто-то ее окликнул. Надя смутилась. В манеже репетировали, и ей тотчас показалось, что все обратили на нее внимание. Надя растерялась. — Вы откуда? — снова спросил ее мужчина. Надя боязливо отступила на шаг от барьера. — Она, наверно, что-нибудь под куполом потеряла, — донеслось с манежа. — Верно, девочка, ищи потерянное там, где светлее. Монтер, дай полный свет! — Отставить! — мужчина вопросительно поглядел на Надю. — Я приехала из Москвы. Мне нужен Шовкуненко. Новая…

Гумер вспомнил, как однажды главный механик объединения, вернувшись минут за десять до окончания рабочего дня, тяжело опустился на стул и молча начал выпрямлять смятую крючком папиросу. Вид у него был такой, словно с похорон пришел. Сидит, согнувшись, крупная голова совсем в плечах утонула, курит, глубоко втягивая в себя дым, и смотрит в стену. Гумер, конечно, тоже молчит. А что тут скажешь? Что ни день — авария, что ни день — поломка. Хоть бейся головой об стену — кому чего докажешь? А с него, главного…

— А может быть, Витя, я все-таки провожу? И тебе, и мне будет спокойнее… Но он только укоризненно взглянул на нее: мол, зачем возвращаться к тому, что они уже сто раз обсудили, и она не стала настаивать. Логика его была проста. Ему важно было — так он говорил и себе и ей — ощутить, что он делает этот шаг сам, п о с о б с т в е н н о й в о л е, ему нужно почувствовать ее д о в е р и е, — убеждал он опять-таки и ее, и себя, — а если она пойдет провожать его, словно бы к о н в о и р о в а т ь до самого…

— Подожди, малыш, — Овчаренко кивнул башенному стрелку. Два солдата опустили Вадима на землю, радист подал мешок. От площадки, где остановился танк, к парадной вела дорожка, густо посыпанная крупным морским песком. Камчатов быстро взбежал по ступенькам, распахнул дверь. На улицу вырвался сноп света и острым клином упал на дорожку и деревья. Вадим отстал от полковника, оглянулся. На танке, тесно прижавшись друг к другу, махая шлемами, стояли танкисты. Он шагнул было к ним — обнять их еще раз, пожать…

— Вчера мы с Демидом Семенычем в волисполкоме встретились, — продолжал Баюков, обращаясь теперь к Финогену. — Демид Кувшинов меня спрашивает, для чего я приехал в волость. Я отвечаю ему: «Приехал по своим партийным делам — теперь и я состою здесь на учете». Потом я его спрашиваю: «А ты что тут делаешь, Демид Семеныч?» А он мне отвечает (тут Баюков опять хитро усмехнулся), что приехал нарочно — справиться желает насчет важного общественного дела… — Это уж не насчет ли товарищества нашего будущего?…