Современная проза

Это были первые дни сентября. И в эти же неприступные и многообещающие дни пошел дождь, нагло сменив теплый воздух и обстановку влагой бунтующего неба. КОСТЯ 1 Проснулся. Полный отстой. Не соответствует минимальному жизненному уровню, как сказал бы Ботаник. Еще темно — следовательно, раннее утро. Можно спать дальше, но я не могу. Не хочется. Минус три, за окном мороз. Вот черт, а у меня только летние кроссовки. Ничего, натяну на ноги носки потеплее, и все будет хорошо. Не в первый…

Коридор на втором этаже был ярко освещен. Вход в него преграждал луч фотоэлемента. Мария прикрыла ладонью селеновый датчик, установленный на стене слева. Тут же приоткрылась одна из дверей. Оттуда высунулась темноволосая голова мужчины лет тридцати пяти. Он в замешательстве взглянул на руку Марии, потом перевел взгляд на ее лицо. — Госпожа Савари? Мария кивнула. — Ах, да, я совсем позабыл, что вы прибыли с Севера. Там научились? — Он показал на фотоэлемент. Мария удивленно вскинула голову.…

– Тогда давайте – я к вам в окно залезу. Это же лучше, чем карабкаться до самой крыши. Голова молчит, а, как известно: молчание – знак согласия. С трудом отрываю левую руку от стены и переношу её в сторону. Затем, затаив дыхание, аккуратно передвигаю левую ногу. Уже не чувствую страха. Страх – это ничто по сравнению с обуревающим меня сейчас ужасом. И, как ни странно, виновата в этом появившаяся надежда. Вот оно, спасение – рукой подать; вот он, чёрный квадрат окна в пылающих лучах солнца. Но ведь…

Весеннее солнышко пригревает. Гусеница, волнообразно изгибаясь, движется вверх по изогнутой спинке бульварной скамейки. Когда остается какой-то пустяк до вершины, она срывается вниз, но вскоре делает очередную попытку. Она ничуть не обескуражена падением. Видимо, у нее крепкие нервы и стальная воля. Или же она безмерно глупа. - Чтобы продуктивно обслуживать какую-нибудь идею, всегда должен быть переизбыток желающих! - многозначительно изрекает Малыш. - В этом трагикомедия человеческой истории.…

Маша давно уже не гляделась в зеркало, она только заглядывала в него без всякого любопытства, чтобы расчесать волосы или надеть шапку зимой. Постепенно становились малы одна за другой вещи, хвостик на затылке все уменьшался и поблескивал неровной сединой. В общем, уже не Маша, а Мария Петровна. Так обращались к ней сослуживцы и знакомые, и даже соседи, знавшие ее с детства, почему-то перестроились на новый лад. Соседей было много, и люди они были неплохие, но уж больно уставшие. Даже Борька был…

– Я не мудрец, не мыслитель, не академик, но знаю одно послание. На протяжении всей моей длинной жизни во дворце мне довелось повидать множество разных людей, и как-то раз среди них повстречался один мистик, его пригласил твой отец, а я им прислуживал. Когда он уходил, он подарил мне это послание, в знак благодарности. Старик что-то написал на листке бумаги, тщательно сложил вчетверо и протянул царю. – Не читай, – сказал он. – Откроешь и прочтешь только тогда, когда станет так плохо, что уже ничего…

Королевская опочивальня. Высокие открытые окна, уходящие под самый потолок, несут предутреннюю свежесть, которая не бодрит, не волнует, а раздражает. Прищуренные глаза монарха видят краешек неба без звезд. От этого небо кажется пустым, плоским и отнюдь не бесконечным. Лоскут неба в форме размытого ромба, совершенно черный, чернее шторы, очертания которой угадываются в густом полумраке, безнадежно прозаичен и выглядит не как часть мироздания, а как банальная дыра в стене. Как же медленно течет время……

* * * Ледоруб: Готовясь к этому интервью , мы покопались в нашем архиве. Это ваша двадцать первая беседа с нашим журналом. Своего рода рекорд, которым мы очень гордимся. Дмитрий: Безусловно. Это свидетельство долголетия и популярности вашего журнала. Не думал, что их было так много, но самое первое интервью я помню очень хорошо. Оно случилось тридцать лет назад. Ледоруб: Совершенно верно. Сразу после памятного восхождения на Вершину Мира. Мы также подсчитали , что уже задавали вам следующий…

Кирпичная дорожка привела Влада Гордина к главному корпусу – вытянутому в длину трехэтажному зданию с фальшивыми колоннами по сторонам парадного подъезда. У двери сидела на стульчике какая-то тетка в цветастом фланелевом халате и вязала на спицах. – Сюда? – спросил Влад Гордин. – Сюда, сюда, – взглянув на чемодан в руке Влада, сказала тетка, а потом вернулась к вязанию. Значит, сюда. Пора входить. Просторный вестибюль был забит под самую завязку: люди стояли тесно, кучно. Под портретом Ленина…

Ветер, внезапный и грустный, как вздох приближающейся ночи, зажег рощу шумным, густым пожаром листопада. В несколько минут деревья были раздеты догола, а красно-золотое облако пламени с черными головешками испуганного воронья полетело в сторону города. Вместе с этим шуршащим и галдящим облаком понесло изорванную о шипы нездешнюю душу. Мохнатое, щекочущее, нашептывающее страхи и соблазны облако закружило прозрачную душу, било черными крыльями, пока не распалось: вороны взлетели вверх и, преодолевая…

Конечно, изящнее было бы сравнить процесс рисования с игрой на пианино. Но зачем же лукавить? Больше похоже именно на работу компьютерщика. Человек, заказавший свой портрет, садится на раскладной стульчик, и уличный художник пристально, в течение полуминуты, изучает его лицо. Кисти рук, как у хирурга перед операцией, подняты вверх. Пальцы в нетерпении шевелятся. Больше он на клиента не смотрит. В течение следующих пятнадцати минут руки его, как два проворных паука, снуют по бумаге. Оторваться…

С этими словами он вставил шею голубя между средним и указательным пальцами, сжал кисть в кулак и резко ударил им о колено. Кто знает, сколько убийств было свершено в эту секунду, сколько жизней было буднично похищено у земных тварей. Поднявши с окровавленной листвы обезглавленную птицу, бомж подержал дергающуюся тушку на весу, оттесняя ногой нетерпеливого Митька. Пес проглотил оторванную голову и теперь посягал на все остальное. Ощипывать перья бомж не стал. * * * Это был один из тех…

Усман вышел навстречу подобравшемуся вплотную танку с огнеметом в руках и был смертельно ранен, но успел нажать на курок. Танк загорелся, остановился в метрах двух от упавшего Усмана. Довта тогда ранило, он стал хромать на левую ногу. За несколько дней до того боя Усман сказал: «Довт, у меня дома остался старый отец, мать умерла еще лет пятнадцать назад… Если переживешь меня, присмотри за ним…» Еще до того, как зажили раны, Довт попросил отвезти себя к отцу Усмана. Он оказался очень старым, лет…

Ушла Варвара-пухлощекая от Карюхина, а он забыть ее не может, любовь к ней, как клещ лесной, въелась в его душу. От любви такой тоже запьешь, не только от всеобщего разорения и безделья. Узнав, что Петрухин поехал в неизвестные края, Карюхин сходил в деревню Лыково, поглазел из-за забора на Варвару-черноглазую, свою бывшую сладкую жену, повздыхал, проронил слезу, послал ей воздушный поцелуй, которого она не видела, совсем обсопливился и тоже ушел куда глаза глядят, в дали-дальние искать лучшей доли.…

Упитанный охранник кидает на меня дежурный взгляд — тайна растущих животов, по-видимому, давно не волнует его. Поднимаюсь на третий этаж к своему врачу. Лифт работает, но я хожу пешком. Мне нравится ощущать хрупкую тяжесть завязавшейся во мне жизни. Возле кабинета сомнамбулическая очередь бледных, измученных токсикозами мадонн. — Кто последний? — спрашиваю. — Я, — отвечает высокая конопатая девица. Стоит, облокотившись о стену, читает журнал. Она настолько худа, что живот ее кажется ненастоящим,…

II Пухлогубая продавщица Наиля проскользнула в дверь и встала перед столом. Сообщение о проблемах, возникших в налоговой инспекции, ее не удивило — к ежедневной необходимости так или иначе уклоняться от государственных поборов продавщицы давно привыкли. Но, услышав, что Муртуз вряд ли сможет замять дело с помощью денег, она насторожилась. Короткий взгляд исподлобья — убедившись в правильности своей догадки, Наиля уставилась ничего не выражающими кошачьими глазами в письменный прибор на столе. …

— Разве вы стали бы вызывать меня, если бы это было просто самоубийство? — Разумно, разумно! — кивнул следователь. — Пожалуй, в логике вам не откажешь. Что ж, вы не далеки от истины. Скажем так, его действительно отравили. Николай Иванович глубоко вздохнул. За последние годы он похоронил уже трех друзей — время неумолимо собирало свою жатву. С грустью осознавал он, что и сам давно уже не молод и жизнь уже не радует так, как прежде. — Наверное, я мало могу помочь вам, — произнес он. — Последнее…

— Холодно сегодня, — поёжившись, сказал Ахмед. — К концу недели вроде обещали потепление, — заметил Юнус. — Хорошо бы. А то скоро окоченеем. Улыбнуться на холоде — да с такой физиономией и останешься, пока не согреешься. Дошли до колодца. Осторожно, стараясь не упасть, стали набирать воду. Ахмед замешкался — никак не мог устоять на скользком льду. — Юнус, быстрее, чтобы нас не постигла участь ребят, которых недавно забрали федералы. Они, кстати, тоже в это же время набирали воду. — За…

— Кто ж их считал? — вяло отбивал я его внезапный натиск. — А я тебе сейчас сосчитаю. — Витька оторвал край газеты и достал ручку, — Вот круг, — это весь твой жизненный опыт, — (теперь он играет в научного руководителя, механически отметил я), — школа: 25 человек в классе + 10 учителей + 10 дворовых приятелей + 15 дополнительных знакомств. Всего 60 человек. — Витька выделил в круге сектор и аккуратно вписал в него число, — Теперь институт. Тут у тебя дела ещё хуже: преподавателей исключаю, это…

«Дожили…» Вот единственная мысль — если только это банальное выражение сокрушенных эмоций можно облечь в гордое слово «мысль», — которая возникает при чтении первых же страниц этой книжицы, чтобы не покидать читателя уже до конца. Слава богу, что издание лишено фотографий. Но и без них четыреста страниц дешевой бумаги, скрепленных скверным клеем и вышедших в некоем сомнительном Средне-Уральском Книжном Издательстве (чего стоит уже одна аббревиатура!..), стали очередным скандальным бестселлером, выделяющимся…