Современная проза

– Ну, давай хотя бы сделаем звук потише, у меня болит голова и... – Почему ты это делаешь? – Что? – Говоришь о других вещах, когда я говорю о Поле. – Что бы ты хотел на обед? – Мама? – в голосе сына звучали слёзы, и она чуть было не сдалась, была почти готова повернуться к пустому месту рядом с Билли, чтобы сказать что-нибудь ласковое, почти готова была отправиться на кухню за молоком. Она знала, что ей было бы не трудно включиться в эту игру. Она уже это делала. И, порою, ловила себя на…

Алеша перебрался по трапу на грязный пароход. «Когда же его мыть и красить начнут? Никого на палубе не видно. Через неделю же навигация. Работнички!» Алеша подтянул повыше брюки-дудочки, чтобы не задеть ржавчиной, попереступал по-жеребячьи через неприглядные железяки, обрезки, бухты, ведра, сунулся по правому борту в каюту капитана. Закрыто. — Чаво нада? — хрипловато акнули сбоку. Из проема матросских кубриков поднималась голова в облезлой серой шапке. — Капитана. — Нету яво. Я тута.…

— Писатели? Нагибин? — воскликнул он то ли с восторгом, то ли с удивлением и откинул со лба мокрую, тяжелую прядь волос, в которой пробивалась седина, но она не удержалась и снова сползла на потный, красный лоб в тяжелых складках и с белым рубцом шрама. — Да я ведь читал повесть «Председатель», — всполошился он. — Может, напишет о наших болотах? Утиный лет слабоват, что греха таить, но бекаса до черта. Но осенью я устрою вам важнецкую охоту. — Он на секунду задумался, чем бы нас приветить. Тяжелой…

Дорогу в коридоре мне всегда уступали, ибо мы с Сеной несемся по школе как обожженные, людям выгоднее пропускать нас, чем лежать в больнице со сломанной ногой. Что сказать, о нас все знают. На бегу я раскрыла рюкзак и выудила свой скейтборд, запрыгивая на него на ходу. Хвост пристроился где-то на плече, а челка забивалась под козырек кепки, ноги плавно балансировали на скейтборде, скользя по школьной плитке. Со сторон слышались какие-то голоса и приветствия, я просто улыбалась, надеясь, что они…

Внимание привлечь удалось, только падением не крепости, а моим. Я свернулась калачиком и закрыла голову руками, жмуря глаза. Остальные поступили так же. Поднимая все многолетнюю пыль и грязь, декорация свалилась со сцены. Серый туман немного улегся. Покашливая и разгоняя от лица пыль, Фиона встала на ноги. Она отряхнула свои обтягивающие джинсы, сиреневую кофточку и, сверля глазами, искала меня в облаке пыли. -Грейс! Ой-ой. Кажется, пора уходить. Протянув руку, я нащупала ремешок своей сумки…

— Все заменить, все заварить, нет тепла, нет воды, и всюду течет. Вы поставьте нам трубы большего диаметра. Углов с удовольствием пришиб бы такого знатока! Течет — так оно и должно течь; труба не тянутая, а гнутая, сварная, чуть надави — вот и потекла. Из труб отопления моют полы, только успевай добавлять в котел свежака — где тут тепло будет, камень растет внутри труб. Тут хоть сотку поставь вместо полдюйма — через полгода то же будет. — Эх, знатоки! Хозяйка садика не очень пришлась Семену…

В рассказе «Музыканты», также выдержанном в ироническом ключе, патриархальная провинция воспринимается сквозь призму сознания столичного интеллигента, прибывшего в качестве почетного гостя на музыкальный конкурс, объявленный в его родном городке, мало чем отличающемся от деревни. Конкурс превращается в своеобразное состязание между столичными критиками и участниками конкурса, претендующими на место в городском музыкальном коллективе. Впрочем, все иронически изображенные выкрутасы молодых талантов,…

Это странно, потому что за три года благотворительных обедов падре Альмида ни разу не отвлекал Танкредо ни во время, ни после еды, ни в часы отдыха. На этот счет он дал строгие указания: «В обеденное время Танкредо не беспокоить». Как-то во вторник, в день слепых, он даже рассердился на трех Лилий, когда они, не успел Танкредо закончить свою работу, попросили его помочь на кухне: они хотели переставить холодильник, вычистить угольную печь, раздвинуть четыре электроплиты, чтобы как следует подмести…

В свои набеги они отправляются поодиночке, сопутствуемые лишь непрерывным басовитым гуденьем собственных крыльев. Их сложные, или фасеточные, глаза все на свете воспринимают в виде мозаики. Куда бы ни устремился их взгляд, всюду находит он составленную из пазлов картинку. В мелких шовчиках, раздробленную, но всегда слитную. И если цветочное царство прорежет солнечный луч, перед ними вдруг точно вспыхивает витраж в тонких свинцовых переплетах. В порыве небескорыстной признательности они совершают…

Хорошая история должна кончаться. Хорошую книгу нужно уметь оставлять. Все продолжения, написанные авторами — лишь жалкие попытки вернуться в оставленную реальность. Все будет уже не так. Скучно, убито, холодно. Не плачь, что твой Книжный герой сегодня горит. Не надо грусти, если ты видишь его с другим человеком. Не надо отчаяния, если его тело покоится в земле. Твой Книжный Герой создал из тебя того, кем ты сейчас являешься. И лишь поблагодари его за этого, когда будешь бежать по огромной…

— И еще это… не стекленей… как ты умеешь… — Что? — Ну, как сейчас — я говорю, а ты… Стоишь как памятник… Слышишь? Они все ищут себе нормального человека в пару. Поняла? Все. * * * За мной хлопает дверь — это ветер. Волосы путаются, к губам липнут, плотнее запахиваюсь, ветер в рукава лезет, и чайка кричит. Все-таки остров. В соседнем доме открыли ресторан после ремонта, выставили два стола на улицу — за каждым симметрично сидят два лысых мужика в плетеных креслах и читают. Один — журнал Vogue,…

Всю жизнь уча других, они ухитрились не нажить собственного ума: годами мыкались по чужим углам, не умея добыть своего: топали жалким пешедралом по улицам родного городка, где каждый второй житель был их бывшим учеником. Все их нищие сберкнижечные запасы не выходили за пределы суммы, без которой Володька брезговал выйти за сигаретами, да еще у каждого ли из них была та книжка — вопрос?! Нет, плохо кормят науки, Володька убедился в этом еще в самом невинном возрасте. 2 Сагин покинул храм науки…

1 Остров, где все это случилось, малоизвестен. Он покачивается тонкой скорлупкой на волнах Мексиканского залива, и найти его можно только на самых подробных картах мира. Напрасно вы будете искать его на глобусе: смотрите, сколько душе угодно, вглядывайтесь хоть до ряби в глазах — все равно без увеличительного стекла вам не обойтись. Он совсем недавно поднялся над морем, всего каких-то один-два миллиона лет назад. И ходят слухи, что он может исчезнуть так же внезапно, как и появился,…

      Наконец оба меча в руках мужчины замерли над головой, лезвиями друг к другу, потом одним движением повернулись и руки пошли вниз, грозя разрубить тело, а точнее — две узкие полоски ткани на бедрах танцора…  — Всем стоять! Городская стража! — все обитатели трактира перевели взгляд на сказавшего. И здоровенный мужик сделал шаг назад, в глазах людей горела месть за сорванную надежду… Я смотрел на Яра. Он едва заметно усмехнулся. Так вот ты кого ждал, на самом деле, ручная тварь Артар…

Сначала была река – наверно, Дордонь – заросшие лесом холмистые берега, временами белые скалы наваливались на воду. Потом в одной скале открылся железнодорожный туннель, и мы туда пошли – пешком. Там в темноте кричали маневровые паровозы, или тепловозы, кто их разберёт. И сверкали огромными глазами. Потом тёмная тревожная комната, ночь за окном, и ощущение невероятной зыбкости. Провал. И опять река, всё та же река. И вход в туннель. Катя кинулась в воду, я кричу, зову,– берег крутой…

Мне тревожно и холодно. Я грею себя изнутри, перебирая, словно жемчужины на нитке, прежние воспоминания. «Представляешь, Лунтик, Витька из нашей группы сказал, что меня любит, и когда мы вырастем, то обязательно поженимся! А ещё он поцеловал меня, вот сюда!» - тонкий пальчик с обгрызенным ногтем касается ямочки на щеке. На нём колечко из конфетной фольги, подарок незнакомого мне мальчишки. В комнату никто не заходит. Я терпеливо жду. Вот, наконец, в коридоре раздаётся звук шагов. Я оживляюсь…

Я вышел на перрон. Над рельсами шумели провода, как струны, под которыми, если смотреть снизу вверх, текло осеннее теплое как поцелуй небо. Поставив чемодан у края перрона, я достал сигару и прикурил от спички. В самом начале перрона стоял вороватого вида парень, возле которого мирно свернулась в клубок кошка, на которой не было шерсти, а на шее болтался колокольчик. Парень держал коробку с тортом, в центр которого были воткнуты две вишенки. Позади меня беседовали мужчина и женщина, сидя на карнизе.…

 --Ух ты!--без устали восхищалась Маша.--А можно, я посижу на твоем стуле?--и Топтыгин Бурый остался стоять, а Маша удобно устроилась за столом.  --Ух ты!А можно, я попробую из твоей миски? -- и Белый Умка остался без ужина.  --Вот это да! -- раздался крик из спальни, и Барибал понял, что будет ночевать в сенях Да ладно, понимающе переглядывались медведи, девчонка то еще ребенок совсем. Едва взошло солнце резкий рваный ритм понесся по лесу, заглушая энергичную дробь дятла и…

Итак, шеф по только ему известным соображениям принял меня в агентство. То ли плотно поел, то ли еще по какой причине находился в благостном состоянии духа. Я считаю, что это было дело случая, хотя Примак утверждает, что случайных людей в своей стае он не держит. Он вообще мужик своеобразный. Например, разговаривает он либо на строгом языке кодексов, либо по фене ботает. Потом, незыблемый постулат рыночных отношений: «Клиент всегда прав» для него — теорема, требующая доказательств. И если клиент…

Так что присаживайся, налей себе и слушай. III Меня называют Вандамом. А называют меня так потому, что я делаю двести отжиманий, точно так же, как и Ван Дамм. А сколько отжиманий делаешь ты? Если не желаешь, можешь мне и не говорить. Ты не обязан, но можешь. Просто ты должен об этом знать. Ты должен быть приготовленным. Ты должен тренироваться. И не должен их слушать. Слушать ты должен только себя. Только собственный инстинкт. Не мозги. Инстинкт. Но сейчас послушай…