Современная проза

Джек часто задумывался, как собаки становятся бездомными, но не понимал своих собратьев, ведь у него был хозяин, да ещё какой! Правда, старик был уже не тем, каким его помнил Джек пару лет назад. Ежедневные многочасовые прогулки по полям и лесам превратились в небольшие вылазки на соседнюю улицу, где Джеку удавалось попугать местных кошек и найти что-нибудь вкусненькое, когда они проходили мимо мусорных баков, но не больше того. Джек никогда не винил хозяина, он помнил полные приключениями дни, когда…

– Не знаю, как ты, а я уверен, что сегодня все будет. – Да должно бы. Куда уж дольше? – Нет, не должно бы , а я уверен . Ему хотелось, чтобы его предчувствие было весомей жениной умозрительной логичности. Она это поняла и вместо того, чтобы продолжать разговор, тем более, что смысла в этом не было, сказала: – Ну ладно, иди. Я позвоню, если что. И он отправился на трудовые подвиги. Дмитрий Михайлович работал в издательстве, где редактировал детские журналы для мальчиков. Ну еще книжки…

По утрам я еду на работу с товарищем. Он немного работал в России и понимает простейшие фразы. «Почитай мне или спой по-русски», – просит он. И я читаю и пою на широком автобане ранним утром «в Израиле, на русском языке», как я написала в одном из стихотворений. Так что и аудиторию свою я имею, и десятки тысяч горячо любимых мною читателей, которые заходят на мою литературную страничку в Интернете. Мой второй «израильский» муж понимает понемногу мой родной язык, но не настолько, чтобы понять всю…

Он опять схватил со стола пистолет: рубчатая рукоять привычно впаяласъ в ладонь, хотя он и не очень часто баловал, ее оружием. Но прежняя решимость уже прошла. От нее осталась только обещанная горячность. А душа уже отпылала. И слабая тлелость еще стояла где-то в подложечной глуби организма. Алифашкин воздел глаза на портрет Горбачева. Но тот был прибранно-прилизан, как горница в ожидании знатных гостей. Даже родимое пятно было выведено химической старательностью подхалимствующего фотографа. И неожиданно…

– Я с вами. – Она также была в длинном сарафане: закрытая грудь и открытые плечи. – Никуда я не поеду! – вдруг заявила Лариса. – Пусти, Октябрина, я выйду! – Толкнула подругу в бок. – Сиди! – прикрикнула та и захлопнула за собой дверь. В дороге Лариса помалкивала, зато Октябрина разошлась не на шутку. В затылок водителю обвиняла его, угрожала, называла бездарным водилой. Смотрела на Хавина, но, видя, что тот не склонен пререкаться, недовольно фыркала, раздувала ноздри. И снова сыпала слова…

Яна напоследок нервно подняла вверх крупные ладони. Сделав прощальный жест маме, переступила порог квартиры. Яна уже не видела, что её мама глубоко вздохнула. Сердце Риммы Сергеевны сжималось. Всё происходящее казалось чудовищным, хотя Яну уводили не первый раз. Но где-то внутри она понимала, что сейчас для дочери более безопасно тюремное заключение, нежели дрянью травить организм. Всё началось после того, как Давид погиб… И с тех пор Яна свою жизнь пустила под откос. Понятые ушли, следователь…

Сборник открывает небольшой рассказ «Белая дорога». Это повествование о сапожнике Степане, который в лихолетье ходил по всей округе и чинил обувь для селян. Не было лучшего мастера в этих местах. Жизнь его обычна, как у всех: вдоволь в ней было горя (семью потерял в молодости, а новой так и не обзавелся), были и тихие радости от трудов да любви мальцов, что всегда крутились возле его инструмента и которым вырезал он деревянных коников и другие игрушки, когда работал, да признание босоного населения,…

Другие же с пафосом требовали как можно скорее похерить Советский Союз, потому как он стал тормозом на пути к новой жизни. Ну а раз не будет СССР, стало быть уйдет в небытие и его сиятельный президент, кстати, вместе со своей не менее набравшей политический вес супругой. А сейчас в стране существует сложнейший режим управления. То, что повелевает Горбачев, тут же отменяет Ельцин. Причем всем давно стало известно, что ни тот, ни другой не могут профессионально управлять экономикой. Причем…

– Значит, что нужно? – подторопил с ответом Прялин. – Надежность. Походил он по своему Буденновску, и уже через час созерцательный порыв иссяк, на глаза стали попадаться те предметы, которые не делают красоты, и душа окунулась в скорбь. Бутылку все же Василиса припасла, потому, разливая водку, Максим Иванович сказал: – Не умеем мы уделять внимание реальности. Идеологический диктат не дает. И рассказал, как он ездил в Сибирь на заготовку соломы. Приехали они на прибрежье, непуганое пароходными…

Самостоятельная жизнь, оказывается, прекрасно могла обходиться без меня и моего словарного запаса, оттого, надо полагать, и звалась самостоятельной. В ней хватало двухсот, ну, трехсот символов для делового общения. Я научился помалкивать, и спрашивать, и слушать, а это, ко всему прочему, мало красит учителя. Школа, печальная моя школа, даже не успев как следует узнать, отторгла зародыш будущего Песталоцци раз и навсегда. Нет, я не молчальник – уже в силу того, что экскурсии по городу длятся три-четыре…

Но ходят по нашим городам «чеченцы» – солдаты этой проигранной войны, с горящими глазами, с неутолёнными воспоминаниями о погибших товарищах, с исковерканными судьбами и покорёженной психикой. Живут воспоминаниями рядом с нами беженцы из Грозного и других кавказских городов (а теперь – и с некогда братской Украины), тревожные, близкослёзые, не понимающие, в чём их вина, за что их изгнали с малой родины. Очень точно выразила Верба их восприятие исхода, их обращение к великой стране: Никому…

– Вы разбили лицо и очки, – покачал головой молодой человек. Аня только что не всхлипывала, осматривая разбитые коленки. – У меня есть аптечка, я сейчас принесу, – засуетилась молодая мама, – я всегда беру её с собой, мой малыш частенько падает. Она вернулась с пакетом, из которого стала доставать бутылочки, ватные тампоны, пластырь. – Вот и скорая помощь. Ну, я вижу вы в надежных руках сестры милосердия. А я спешу, простите. Молодой человек ушел, а женщина, смочив тампон, поднесла руку…

Но самая большая сложность началась после десятой страницы – о чем еще писать? Все ж вроде сказано. И я училась этому тоже: сначала словно выжимать из себя каждую строчку, создавать в голове историю, записывать характеры на отдельном листе, наблюдать за реальной жизнью, чтобы давать сюжету полноту и реальность, перечитывать, править, менять местами слова и самое важное – не повторяться. Как можно создать вымышленную историю? Придумать ее, а не выразить свои мысли в дневнике, и не забыть, о чем…

Одним из таких поворотов является война в Чечне, на которой муж старшей дочери попадает в плен к боевикам, где проходит все круги ада. Но позже, освободив его, семья предоставляет «псам войны» возможность вкусить все прелести неписаного закона гор «о кровной мести», но уже на московской земле… История этой семьи является крохотной частью истории бывшей, некогда мощной и угрожающе опасной для всей мировой цивилизации империи, коей являлась страна Советов на протяжении более семидесяти лет. Империи,…

Началось все со «случайных» встреч на улице, потом пошли звонки (эх, где тогда были мобильники, которые очень упростили любовные дела в схожих ситуациях сегодня!). Дальше все пошло по обычной восходящей линии всех романов. Натела сперва пыталась бороться с подсознательным дискомфортом: «как-то-это-все-нехорошо». Потом подавила навязчивые мысли. А спасибо кому? Хору подружек-болельщиц. – Натела, вы с Резо просто рождены друг для друга. Шикарно смотритесь рядом! – восторгалась Нино, квартирантка…

Ольга хмыкнула себе под нос и спрятала голову в сухой кукурузе. А мама, почистив лопату, вдруг строго переспросила: – Ты лучше расскажи, что ты с работой решила? Диплом закинула в шкаф, ползаешь вторую неделю в огурцах, перебираешь фасоль, а отец тебе место в детском саду держит. Что ты смотришь волком? Ну да, пока в прачечной, а там, глядишь, и до воспитательницы доберешься. Оля выпрямила спину и подвигала ногой в галошах. Ее зеленые носки уже давно стали черными, а пальцы слиплись от чернозема,…

И это ёще что. Вслед за английским архиепископом Ричардом Уотли мне хотелось прокричать: меня не устраивает современный прогресс тем, что движется вперёд, а не назад. И я, Гена Пискарёв, «моряк красивый сам собою», гордящейся авторством в книжке, что выпустило тогда издательство «Правда», «Власть над землёй», заколебался. Какая мичуринская самонадеянность – власть над землёй! Вроде бы на самом-то деле земля властвует над человеком. И силён этот человек, пока действует в союзе с ней, соработничает,…

Бойцы испуганно спрятали ноги под стул. – А ну назад! – рявкнул начмед. За лесом зашумела подходящая к станции электричка. Мы с Сергеем обменялись тоскливыми взглядами: домой сегодня попадём поздно. – Бойцы, на полигоне были? – Никак нет! – синхронно мотают головами защитники Родины. – Пчёлы, осы кусали? – Тоже нет. Рассказывают, что проснулись позавчера в казарме, а ноги уже покусаны. Чешутся, сил нет. Терпели, пока стало уж совсем невмоготу. – Чесотка? – робко предполагает Сергей.…

Немного ассимилировавшись, начал искать, чем заняться. И опять же – не стандартно. Семён хотел работать сам. Нет, не бабло рубить, а именно работать, чтобы это приносило удовольствие. Будучи человеком опытным и реально смотрящим на жизнь, он понимал, что ресурсы больше не пополняются, а они не столь велики, чтобы хватило до естественного финала, значит, нужно использовать их для инвестирования и получать доход, покрывающий жизненные затраты. На худой конец. Только вот не верил он банкам, финансовым…

– А что должно случиться? Тысячи подобных украшений были переплавлены, утонули в море, погибли во время великой катастрофы. Одним больше, одним меньше… Марк говорил рассеянно, его внимание было явно поглощено другим, потому-то он и камешек сбил… Эти критские одеяния!.. Длинная пышная юбка скрывала ноги Валерии, но корсаж, плотно облегая тонкую талию и округлые бедра, завершался где-то не там, выставляя на всеобщее обозрение груди, немаленькие, упругие, бронзовые от загара. Плечи были целомудренно…