Современная проза

А пока одиночество жестоко косит нас поперёд натуральных болезней: кого их обострением, кого ранним старением, а кого и досрочной потерей личности. Ибо мы не растения. И там, где дано приспособиться организму, никак не выйдет душе, которой нужны не еда, вода и воздух – отношения с другими! Тем более – чутко и глубоко вочеловеченной. Такова наша собственная природа. Заполучить одиночество – ничего проще! Без труда даётся и самое свинцовое – в окружении людьми. Слишком легко сходимся и слишком…

Ловлю себя на мысли, что девяностые пролетели, а я их в Москве вроде как и не заметил. Приходится отшучиваться: – Я думал, ты в честь «Лендровера» назван. – Я даже не знаю имен тех отцовских друзей, давно это было. Скоро дедом стану. Остальное, в сравнении с такой радостью, – ерунда. Скорее бы, уже хочется. Тебе хочется? Киров – Балезино Знакомиться можно в тамбуре или просто проходя по вагону. Медсестра Ольга из Кирова едет с маленькой дочкой в Уссурийск к сестре. Та вышла в Приморье…

На ней были валенки, черная шубка и спортивная вязаная шапочка, из-под которой выглядывали две черные косички с алыми бантами. – А у меня уже каникулы! – весело и трепетно сказал я. – И дома никого. Пойдем кататься? – и показал на коньки. – Здорово! – сказала она. – А у нас только с завтрашнего дня. Вот не везет! Мы медленно пошли к их дому. Она вдруг рассмеялась: – А вот меня возьмут и не отпустят! Давай говорить «ты»? – Давайте. Давай… – поправился я и сказал: – А ты скажи дома… …

Кирилл медленно подошел к Захару и, не говоря ни слова, приподнял его над диваном и поставил на пол. – Слушай, ты! если еще! хоть раз! залезешь в холодильник, – убью! И, чтоб Захар действительно уяснил эту мысль, Кирилл дважды ударил Захара – слева направо и справа налево. Не кулаком, конечно, нет; если б кулаком – худо было бы, а так, ладонью, вроде как слегка постращал Захара. На это Захар смело заявил: – Был, есть и буду Ваш неубиваемый поклонник. Поклонник семейного счастья! Но и жить…

Что-нибудь да всегда мешало начать новую жизнь! Скоробогатов вышел из подъезда, постоял немного в раздумье около дома, посмотрел на освещенные окна своей квартиры: «Расселись там…» Делать было нечего, поплелся в телефонную будку. Каждый раз, особенно в последнее время, он перебарывал себя, когда звонил Алисе Мартемьяновне. Он редко звал ее по имени, почти всегда – Алиса Мартемьяновна, она платила ему тем же, называла Скоробогатов, изредка – Скоробогатик. Да что Алиса Мартемьяновна, все женщины,…

Пашка пытался выровнять отношения, вызывал на откровенные разговоры Свету, но та, от природы не очень многословная, всё больше грустно молчала или отвечала неохотно и односложно. Дома старалась быть как можно меньше, всё своё время проводила на конюшне. Отрепетировав, Пашка бродил по незнакомым улицам гастрольных городов, пытался отвлечься и забыться, пребывая в унынии и отчаянии. Он сходил с ума, не понимая, что происходит. Тут ещё Венька, зараза, крутился под ногами со своими плохо скрываемыми…

Или прямо здесь, взяв айфон, поскольку искать требовалось не картинки, а всего-навсего текст в десяток строк. – Искала, но там фига два найдешь. – Почему? – В какой мы стране живем? – Пока вроде в России. – Вот именно. В стране победившего быдла, которому нужен не французский луковый суп, а макароны и подешевле. Она взмахнула рукой. – В лучшем случае – борщ с курицей. С последним я был согласен. Жители нашего убогого города в еде ничего не понимали. – Этот народ никогда не знал…

Вот уж шестой год Валентин Петрович руководил. Начинал с рабочего. В тридцать девять лет, являясь отцом троих детей, пошел учиться: окончил вечернюю школу, потом – техникум. Три года проработал мастером, и был рекомендован на должность начальника цеха. Валентин Петрович с удовольствием всегда вспоминал, как работал слесарем. Дружным был коллектив, не то что сейчас, и пьяниц было меньше. Последнее время много уволили хороших работников с предприятия за пьянку. Валентин Петрович вынужден был ходатайствовать…

«Это она про меня? Значит, Алёшка…» – И младенец завыл так, что бородач лосем бросился на балкон. 3 Алёшка кормил райскими яблочками любимую лань, когда почувствовал, что на него кто-то смотрит. Всё пристальней… Придирчивей… Наконец, стало невыносимо, он вздрогнул… и проснулся. Страшное бородатое лицо почти касалось его розовых щёчек и нагло сверлило взглядом. – А-а-а!!! – заорал, было, Алёшка, но передумал и попытался пнуть бородатого в глаз. На этот раз у него получилось, и мужчина радостно…

Пустая жатва Была ли Анна Сергеевна Морозова личностью исключительной? Как знать. Эта узкоплечая, нескладная, низенькая женщина в преклонном возрасте не выделялась обаятельными чертами. В ней не присутствовали утонченность, женственность или остроумие. Чувством юмора тоже не обладала. Хитрая? Никогда. Грубая? Тоже нет. А что же тогда в ней было? Работала она в редакции городской газеты "Правда". Трехэтажное здание составляли два этажа кабинетов с узкими коридорами, с фотографиями руководителей…

– Этот дом – большая черепаха, – восторженно пролепетала Алиса, оглядывая голубыми глазами величественный фасад. – Крыша дома – крепкий панцирь, посмотрите, – она ткнула пальцем в воздух и потянула маму за руку. Черепичная крыша напоминала чешуйки. – Мир стоит на трёх китах и на черепахе, ма, это правда? Может быть, наш дом держит весь мир? Может быть, мы – его центр? – Алиса нетерпеливо дёргала ладонь мамы, дожидаясь ответа, а я разглядывал стрельчатые окна. «За такими окнами, – подумал я, – должны…

Прежде чем позволить себе провалиться в оглушающую пустоту сна, он помолился. Попросил Бога сделатьтак, чтобы никогда не встретиться с человеком, изображённым на фотокарточке. Потому что до сих пор не знал, что сделает при встрече. Односельчане знали его как необыкновенно доброго, заботливого, пекущегося о благе других человека… Но только он один чувствовал: та тёмная часть души, которая присутствовала в нём с момента рождения, с каждым днём росла. Медленно, но верно набирала вес и силу. И…

Часто, возвращаясь домой из гостей, родители ссорились. Мать и отец говорили друг другу ужасные слова, и Маша недоумевала: как после таких слов можно продолжать жить под одной крышей, как, спустя уже несколько часов, можно вполне себе мирно беседовать, будто ничего не произошло. Ссоры происходили, как правило, из-за каких-то мелочей: опоздали на электричку – потому что отец долго покупал джин-тоник, вышли не там из метро или что-нибудь ещё в этом роде. Маша думала, что в глазах людей всё это должно…

Отбросив карту, Давид опять давит газ. – Так, я все понял! Это не здесь, возле Яффо! Так что тебе, считай, повезло! – В чем? – Совсем близко к Старому городу. Ты ведь туда потащишься? Наверное, потащусь. Но для начала хотелось бы кинуть кости на мягкое. Дорога была утомительная, с пересадкой в Варшаве, где, ко всему прочему, внезапно расшалились нервы. Я торчал перед телевизором в зале ожидания, наблюдая взрывы в сопровождении тревожного пшеканья диктора. Слово «кассам», однако, распознавалось…

Поленья в печке начали потрескивать, кирпичи покрылись испариной. Из щели над подтопком выбралась тонкая струйка дыма и поползла к потолку; едкий запах горящего дерева вызвал в душе привычную тревогу. На улице просигналила машина, и сердце ёкнуло – беда. Я встал, подошёл к окну. Снег больше не падал, но воздух по-прежнему был перенасыщен влагой и потому казался густым и плотным, как туман, только у тумана цвет однородный, а сейчас сквозь влагу просвечивали синие прожилки, словно вены. У особнячка…

Но если кто-то думает, что я буду 4 часа сидеть и работать, то я очень рад, что мою книгу читают за рубежом, потому что этот кто-то явно живет не в России. Мой план был прост. Ровно в 17:40, когда все уйдут (выждав 10 минут после ухода бывшей жены начальника, которая выжидает 30 минут после того, как уходит начальник в 17:00), я сяду и до 22 00 буду страдать интернетом на месте моей соседки [Сникерс], компенсировать ущерб, понесенный мной от заслуженной отработки и незаслуженного выслушивания напыщизмов.…

В кабинете душно: май вдруг забыл о совсем недавнем похолодании и решил перейти в лето. Вот резко: встал и пошёл! Я, конечно, привычная к перепадам, у нас в Херсоне вечно погода непостоянная. Но на Урале, кажется, всё ещё жестче. Я поднялась со стула, провела ладонями по лицу и сделала глубокий вдох. Ну, насколько позволяли лёгкие и грудь четвертого размера. Работа есть работа. Нечего раскисать! Подумаешь, задержусь. Не в первый раз. Просто надо окно открыть и кофе сделать. И можно жить дальше.…

Хадизат зашла с коляской в кафе, взяла стакан чая и пирожное и расположилась за столом в скверике у входа. С Радейгуль она сдружилась. Поражалась широкой и доброй натуре этой красавицы пуштунки, ее доброте и своеобразному пониманию мира. Николай тоже закончил школу водителей крупнотоннажных грузовиков и работал в той же компании, где работали Денис и Сергей. Друзья-однополчане помогли ему устроиться. Радейгуль часто приходила к Хадизат, а когда муж был в рейсе, частенько заходила к Радейгуль и Хадизат.…

Грачи – потому что черные. Под крышей живут голуби. А грачи в гнездах, на деревьях. С этими так и не произнесенными вслух словами Марека уже седьмой год подряд оказывается перед дерматиновой дверью, обитой круглыми рифлеными гвоздями. Еще один выпал. Теперь будет готовиться вон тот… Дверь неожиданно отодвинулась внутрь. Видно, кто-то открыл, проходя мимо. Еще один мягкий толчок в спину – и Марека внутри. Мама сзади, за ее спиной. – Кто? Кто там? В квартире душно, жужжит вентилятор, пахнет горячей…

Наш совместный стаж составлял пятнадцать лет, но моя любимая женщина оставалась моей единственной желанной. Сейчас я смотрел на нее и не представлял, как проведу эти две недели на Средиземном берегу. На самом деле я ни за что бы не полетел отдыхать один, но как-то незаметно пришла эпоха двадцатилетних. Людям нашего возраста не осталось возможности согласовать отпуска, нам стоило радоваться возможности отдохнуть по-человечески хотя бы порознь. – Я тебя люблю, – сказал я, на капельки не греша…