Современная проза

Я всегда любовалась им – красивый, доброжелательный, хвост калачиком, морда весёлая, кажется, что улыбается. Так началась наша дружба, и, приезжая на дачу, я всегда ждала своего нового приятеля, припасая для него гостинец. И он всегда приходил. С тех пор, как Дик стал жить один, он ни разу не приближался к бывшему жилищу, показывая всем своим видом своё собачье презрение к обидевшим его людям. Все его пути-дорожки проходили мимо. Не побоев и цепи он боялся, он просто вычеркнул этих людей из своей…

Она ехала в автобусе домой и вспоминала эти свои бесплодные попытки, и жарко краснела при мысли, что она так унижалась ради… Собственно, ради чего? Ради удовольствия? Её тело. Вот что двигало ею. Это тело не хотело – почти стих! – не хотело подчиняться мысли, что как женщина она уже кончилась. Оно чего-то там хотело, это странное тело! Хотело дарить себя. Отдавать! Радость обладания! Какие красивые слова. А у неё не было радости. Просто она неинтересна, как женщина, так ей казалось! Вот в…

– Что читаешь? – Я хотел, чтобы голос звучал непринужденно и немного нагло, но из-за дебильного чувства дал петуха. Она глянула на меня искоса, после чего показала обложку книги. Совершенно молча. Булгаков. «Мастер и Маргарита». – О, я читал, – похвастался я, радуясь, что голос пришел в норму. – Рада за тебя, – равнодушно ответила она, не отрываясь от чтения. И ее странный низкий голос что-то сделал со мной. Внутренности прямо-таки выполнили кульбит, кровь застучала в ушах, и стало нечем…

*** В парке было свежо и тихо. Утреннее солнце разливалось по аллеям, на траве искрились капли свежей росы. В воздухе чувствовался аромат цветов, над деревьями стаями взлетали птицы, и их щебетание ласкало слух. Софья любила бродить по пустым аллеям, кормить белок орехами и украдкой наблюдать за детьми, играющими на газонах. Вскоре Софья почувствовала, что устала. У неё закружилась голова, участилось сердцебиение. Первые признаки панической атаки означали, что пора домой. Соня ускорила…

Немцев красные прогнали. Стали нас привлекать к работе и ничего не платили, только палочки ставили. В сорок шестом голод был. Мать тачку взяла, и поехали мы с ней в Воронеж, к своим. Брат на тачке сидит, а мы его везем по очереди. В Воронеже тоже голод. Помыкались там, да так обратно на Донбасс и подались. В сорок седьмом сестричку забрали на работы. Разнарядка пришла – два человека с района. А у нас заступы не было никого. Пальцем показали на сестру, да еще на одну девушку, и их забрали. Потом…

– Ва! – восхищенно говорю я, растягивая в улыбке губы. На улице я был когда-то давно, у папки на руках, но в тот раз она была белой и холодной. Больше никаких мыслей в голове нет, вместо них работают ноги. Они выносят меня на середину, в теплую пыль и я с удовольствием шлепаю по ней вперед, туда, куда чуть опускается дорога. По ее обочинам зеленая трава, мне хорошо и хочется шагать дальше. Ля-ля-ля, – довольно напеваю я, размахивая в такт руками. Потом улица заканчивается, впереди открывается…

Еще в начале войны возле деревни, где жил Ванюшка, поставили завод, на котором местные и городские жители, день и ночь мастерили снаряды. Мать и Ванюшка, которому на тот момент было всего-то восемь лет, тоже пошли туда на работу. Каждый день ранним-ранним утром, он и его мама вставали к станку и ворочали металлические, тяжелые снаряды, зарабатывая себе и маленьким Сашке и Мишке на хлеб. Да, было тяжело, потому что еды не хватало. От голода Ванюшка все время чувствовал слабость. Он быстро уставал,…

Малати отвернулась от сына и смотрела в окно на мелькающие за стеклом деревья и едва сдерживала слезы. Она уже сама не понимала, как будет лучше для всей семьи и ее Артура в отдельности, у которого впереди была вся жизнь. Если бы Раджан был здоров, то никто не был бы против выбора сына идти на инженерно-строительный факультет. Но она замечала, что Раджан все больше лежит на кровати, нежели проводит время в коляске, как раньше. И она чувствовала, как она нужна ему, как он постоянно нуждается в ней.…

«Овердрайв» не читается как обычный текст, он звучит словно музыка. Буквы выстраиваются в ноты, слова – в мелодии, предложения – в симфонии. Мелодичность книге придают многочисленные инверсии, а также своеобразная авторская пунктуация. Вы заметите отсутствие знаков препинания на привычных местах. Благодаря этому появляется ощущение неразрывности и даже бесконечности повествования. Результат такого рода языкового эксперимента – ощущение лёгкости, скоротечности и естественности событий. Тонкое стилистическое…

– Да! Спортсменки! Комсомолки! И просто красавицы! – с выражением сказала Елена, и все засмеялись. Лизавета положила трубку: – Завтра после обеда можно уже забирать справку. – Отличненько! Завтра сфотографируемся, заберем твою справку и поедем в юрку заявление на поступление писать, – Лена протянула Лизе стакан горячего чая. В кабинет зашли Татьяна Ивановна и Лариса Николаевна, они ходили на китайский рынок, там была распродажа зимних колготок и рейтуз. – Девочки, как ваши дела с отчетом…

В сентябре 1996 года в офис этой общественной организации, который находился в старинном здании прямо за Никольским мостом, если ехать из центра города, явился некто Михаил Баев. Ему было тогда чуть больше сорока лет, среднего роста и телосложения. Его Галкин знал как негласного помощника милиции в борьбе с преступностью, а если сказать по простому, как «стукача». От таких людей можно было ожидать любой провокации, и Сергей внутренне напрягся. А вот Баев его не узнал и стал предлагать присутствующим…

Говорили только: это случилось однажды летом. Или же: это случилось весной, много весен тому назад. И оттого все ураганы слились для нас в один большой ураган, а междоусобные войны превратились в одну бесконечную войну. С крещением мы услышали слово Священного Писания, а раньше слышали только ветхие слова друг друга. Эти слова рассыпались в прах, ибо сохраняется лишь то, что записано, а до крещения и письменности не было. А потом на Остров прибыли книги, и мы узнали о событиях, что были до нас,…

– А это… – паренек на секунду замялся, – это дяди Саши… просил в машину бросить. Завтра на три дня уедет из города, а сумки сам носить не любит… – закончил он уверенно, затем коротко глянул на круглое, туго обтянутое форменной курткой с эмблемой ЧОПа брюшко охранника, скривил губы и доверительно добавил: – Поэтому и толстый такой стал. – Ладно, иди, – разрешил охранник. Мелькнула в голове мысль пойти следом за пареньком и проследить за его действиями, но вовремя вспомнил про свою лапшу – пока он…

– Чего это вы?! – Мамо! – ласково гладит её по голове дочь. – Ты про карантин совсем забыла? Радуйся, что тебя на улице ещё на пять тысяч не оштрафовали! Ты же особо охраняемая особа. Возраст «шестьдесят пять плюс». Таких нарушителей сразу пакуют в околоток. – Отойди, Машка! – ору я. – Неизвестно где гражданка шарахалась! Соблюдай дистанцию! Иди, вот, теперь, мой руки! И захвати для мамы перчатки. Они под раковиной лежат. Тут Броня вмешался. Приволок с кухни табурет и ласково предложил: …

В Берлин Катя приехала сразу после майских праздников и за неделю узнала его центр так, что вполне могла бы водить экскурсии. С Леной они быстро нашли общий язык. Несмотря на обилие, казалось бы, подходящих вариантов, поиски затянулись. Чаще всего Катя отсекала «совсем не то» и «не совсем то» еще на уровне фотографий, которые ей подбирала Лена. Придя на просмотр, они очень подробно расспрашивали владельцев и агентов о «подводных камнях» – скрытых недостатках, возможности начала стройки под окнами,…

Артему это, конечно, не нравилось. Он подозревал, что жена банально врет, но до последнего пытался гнать прочь дурные мысли. Он что-то говорил ей, пытался убедить, что надо в первую очередь торопиться домой, что у них семья, но всё было бестолку. С Эльвирой они жили уже девять лет. Правда, с полугодовым перерывом, когда после пяти лет совместной жизни они всё же разбежались, но помыкавшись с полгода поодиночке, вновь сошлись, решив, что вместе им всё же будет лучше. Артем тогда был безумно рад,…

Глаза Инги были скрыты за солнцезащитными очками, но водитель чувствовал, как глаза за ними сверлили его. Мужчина опустил взгляд. И поехал за город. Инга заметно оживилась. – Это "Розовый сад", понимаешь? Когда я услышала их музыку, я заплакала. И я хочу послушать их вживую, а они выступают в старой церкви, переделанной под клуб. Это же здорово. – Я проведу тебя в клуб, но пить ты больше не будешь. Тебе, блин, четырнадцать лет. – Тогда я найду того, кто проведет меня в клуб и выпьет вместе…

Он медленно, боясь поскользнуться на хрусткой ледяной корке, покрывшей тротуар после вчерашней оттепели и утреннего морозца, побрёл к своему подъезду, мысленно продолжая сетовать и на продажную эпоху, и на бестолковую власть, закрывающую школы, библиотеки и литературные журналы, не думающую о воспитании молодёжи и не заботящуюся о стариках. У своего подъезда Борисов остановился и окинул взглядом двор. Некогда зелёный, он, стараньями ушлого управдома, превратился в автостоянку. Нанятые управдомом…

Праздновала я шестнадцатилетие свое трижды. Сначала в школе, в классе. Принесла всем подарочки-сувенирчики и тортик размером с колесо монстр-трака, так в нашей школе заведено. Мне в ответ тоже надарили всякой ерунды. Потом отметили дома, втроем – я, мама, папа. В московской квартире. В той, которая рядом со школой. Была еще деловая, в Москва-Сити, была представительская, набитая всяческой антикварью, около, конечно же, храма Христа Спасителя. И еще несколько квартир, как я потом узнала. Про запас.…

– Ой, – спохватился Степан, – я хотел сказать, ты часто здесь бываешь? – Ты почему спрашиваешь? – удивилась Любава. – Чтобы в следующий раз не пересеклись? Лана закатила глаза и потрясла головой, словно Любава говорит глупости – глупости они и были, но зачем трясти головой-то?.. – Привет, Лана, – отчеканила Любава – слезы уже горели близко-близко к глазам. – А говорила, что твоему имени подойдет только аристократическая фамилия… Лана Шереметева! Лана Трубецкая! А ведь ты даже не Лана, а просто……