Современная проза

Горожане украдкой выглядывали из всех щелей, закрытых окон и дворов и с интересом ждали появления "татарина" на своей улице. Осыпали его руганью и проклятиями, не забывая перекреститься после каждого бранного слова. Рустам не спеша, ехал по улице в сопровождении своих воинов и посла. Проезжая мимо одного из домов, он увидел девушку, стоявшую на крыльце. Хан остановил коня. Девица и не думала убегать в терем. Держась за резную колонну, она продолжала смотреть в глаза гостю. Тот был высок, с правильными…

Странно: папарацци меня не замечает. Наверное, причина в камуфляжном армейском костюме, который на мне надет. Зеленоватый с примесью хаки, цвет костюма небросок, даже в черте города одетый так человек скрыт от любопытных глаз, он сливается со стенами домов, стволами лип, а если учесть, что я как раз прислонился к стволу, то обнаружить меня довольно трудно. Ствол шершавый, теплый, к нему приятно прислоняться, и если бы не фотограф-некрофил, я бы так и стоял,…

* * * Весной 1989 года мне позвонил приятель. Он сказал, что один его знакомый из Вильнюса привез английскую группу и не знает, что с ней делать. Я согласился подъехать к зданию Ленинградского Дворца молодежи (ЛДМ). Там нас познакомили с группой World Domination Enterpri e . С организацией был полный хаос. Меня попросили с ними поболтаться. Первый вопрос, который мне задали музыканты, — где можно достать травы? Я никогда этим не промышлял и уже несколько лет не курил. Но конечно же эту проблему…

– Понятия не имею, – отмахнулся я и зашагал вперед. На углу 61-й улицы и Парк-авеню Фил Кавильери остановился и заглянул мне в глаза. – Оливер, черт тебя подери, когда ты собираешься снова запустить свой движок?! – Не так уж много времени и прошло, – ответил я. А сам подумал: кто-то из великих философов сказал, что время лечит. Сказал бы он еще, сколько времени нужно, чтобы излечиться! – Два года, – отреагировал Филипп Кавильери. – Полтора, – поправил я. – Ах, да… – ответил он, но…

- Що у вас нового? - запитав по хвилі. - Ви живете на Лазуровому березі? Мені хотілося сказати йому щось заспокійливе. - Знаєте... Якось я бачив вас на набережній... - Треба було гукнути. ...Та масивна постать на набережній, шкіряна сумка через плече, вузька куртка в обтяжку, як у чоловіків під п'ятдесят, що хочуть здаватися молодшими... - Останнім часом я працюю тут, на узбережжі. Намагаюся розпродати партію шкіряного одягу. - І як ідуть справи? - Так собі. А ви? - Я також працюю…

Ни Ангела, ни избранничества. Просто я готовлюсь сейчас к новому рабочему дню — настраиваю себя, медитирую, отпускаю воображение, сны, которые приходят ко мне и наяву. Только и всего. Нет, не только. Я, без сомнения, еще, конечно, и издеваюсь над собой. И с удовольствием. Пытаюсь осадить таким образом свои амбиции. Амбиции должны быть чрезмерны — но не настолько. Я чувствую его! Он здесь! Он разговаривает со мной. Он целует меня. Он сажает меня к себе на спину (если у него, разумеется, есть спина).…

— Нет, нет, извините, вы ошиблись. — Прошу прощения, но… — То есть это я ошиблась. Я не миссис Бак. — Тем более прошу меня простить. И хотя вы сказали, что вы не… — Я была ею. — О-о… — Но больше я не миссис Бак. Морин вешает трубку. Интересно, долго она еще будет отзываться на "миссис Бак"? Поскорее бы избавиться от этой привычки. Теперь у нее другая жизнь, которая вполне ее устраивает. Жизнь действительно другая, свежая и пышущая теплом, как этот пирожок, от которого она откусывает…

В тот вечер, когда нас подвели зеркала, мы уехали в ее маленький городок и провели совершенно счастливые зимние каникулы. Я помню запах кофе, который я варил по утрам, и ее, растрепанную — я не разрешал ей заплетать косички — и счастливую. Тогда я не думал о возвращении домой, я просто умирал от любви и не знал, что она уже приняла решение оставить меня. «Мы давно не поздравляли друг друга с праздниками», — написал я ей почти через полгода молчания. Она не ответила. Я испугался. «Ты можешь со…

Из-за стола поднялся коренастый человек с редкими белокурыми волосами, на нем была джинсовая куртка и очень узкий кожаный галстук. — Моя фамилия Кунхардт, — сообщил он. — Спасибо, что пришли. Предложив Андерсену стул у бело-серого большого стола, он налил себе и посетителю чаю, а затем придвинул заранее приготовленные бумаги, в которых Андерсен узнал свои документы. Было ясно, что их читали или хотя бы пролистали, поскольку из прозрачной папки они были вынуты. Как-то, когда Андерсену в седьмой…

— И вообще, если у человека прыщи, ему и без того плохо… А ты… — Понятно, Ваше Преосвященство. Сними-ка сутану и подай мне колу… — Надеюсь, он еще заставит тебя пострадать, тот парень, из-за которого ты бесишься! — Так ты еще и психолог! И к какой школе ты принадлежишь — Фрейда или Лакана? Скажи поскорее, мне жуть как интересно! Она взяла у него бокал, потянулась, будто хочет чокнуться, и, кружась, исчезла в толпе гостей. Вот удача! Француз! Урод уродом, весь потный. Одет строго: черные брюки,…

И вот катятся дни, он сидит в Токио, в самом центре, из окон видны неоновые рекламы магазинов, гигантских универмагов, набитых товарами вразрыв, а он только облизывается тратя золотые часы на улыбающихся во всю пасть и, как неожиданно оказалось, очень несобранных, порой до растерянности, японцев. «Да у них бардак почище нашего!» — удивлялся Суржиков. В последнем он глубоко заблуждался. Он мерил японцев на привычный аршин, по обычаям страны, где нет ничего своего, кровного, кроме семьи, все общее,…

— Что? — Ну, не знаю что… умер, например. — Лучше бы умер! — сплюнул прямо перед собой Михалыч. — Я на звезды смотрю… падающие. — Нафига? — Две звезды уже упало. Красиво. Дай сигарету, а? — У меня две штуки осталось. — Давай одну на двоих? — Ну на! — Игорек нехотя достал из кармана мятую сигарету. — Я говорю, — затянулся Михалыч, — звезды эти, которые упали. Красивые. — Ну. — Вообще-то все звезды падающие красивые. — Ну. — Чего ты заладил, «ну, ну», я тебе лошадь, что…

— Аристид, — сказал он резким тоном, — извольте немедленно вернуться в свои апартаменты, рысью, понятно? При этих словах кентавр покраснел до ушей, но все с тем же скромным видом приблизился к группе и, остановившись в трех шагах от маркиза, ответил: — Папа, я прошу вас простить меня за огорчение, которое я вам причиню, но вы требуете от меня невозможного. — Невозможного? Что вы хотите сказать? — Папа, я буду в отчаянии, если вы на меня рассердитесь, но поймите меня. Я не хочу больше жить…

Пролог Вот вы скажете мне: «А к чему всякие такие прологи? Зачем время-то терять? Говори нам сразу по существу, если есть что сказать. А нечего сказать – не марай бумагу и не отнимай у нас драгоценное время. У нас вон – газета „Совковский костомолец“ не читана, кроссвордишко не разгадан (кстати, журнальные кроссворды позволяют забыть о кроссвордах жизни), телек зазря надрывается, закуска не приготовлена, бутылка не почата». Правильно. Более чем согласен с вами. Так уж устроен мир, что нет на свете…

Чешский язык ей дался удивительно легко. Она словно вспомнила то, что почему-то забылось, но бережно хранилось памятью. И вдруг – пелена забвения слетела, и Варя ощутила связь со всеми прошлыми веками, оказавшись у самых истоков. Так пришла к ней новая жизнь. Так поняла она, что любовь может таиться повсюду, что смысл жизни заключается не только в любви человека к человеку, но и в другого рода любви: к течению жизни как таковой, со всеми ее магическими и необъяснимыми изменениями. С чешским языком…

Я восемь лет пролежала в этом гараже, прикованная к постели из-за отека легких, который мучил меня в три раза дольше. Я едва способна повернуть голову, потому что при малейшем движении у меня перехватывает дыхание, и я начинаю задыхаться; а это довольно-таки неприятное ощущение или, как говорили в старину, «кошмар непогребенных». Это у меня из-за курения. Я только и знала, что сосать сигареты с самой весны 1945 года, когда это роскошество предложил мне один бородавчатый швед. Огонек сигареты до сих…

Ехал Сунер в бригаду радостный и возбужденный. Ему не терпелось выхватить бич из рук старого Эпишке и огреть им ленивого Серка, еле-еле бредущего по дороге. Помнит Сунер: как только они перевалили холм, Эпишке ткнул его в бок кнутовищем: — Во-он, парень, смотри. Твоя сеялка. Та — что в середине. Красная, баская! — хихикнул он. Эпишке всегда напоминал Сунеру хлопотливую, с остренькой мордочкой белку, торопливо и с оглядкой обирающую вкусную кедровую шишку. — Покажешь, как надо работать, а? Ты…

Надеюсь, скоро случится что-нибудь поинтереснее. Не помешало бы. Пожалуй, вот с чего начнем: я не хочу знать, в какой комнате она повесилась. Однажды какой-то человек, который знал это, начал рассказывать, а я сказал, что знать не хочу. Тот человек был очень мил и недосказал. Так разговор и остался за кухонным столом незаконченным. Мы ужинали, и я к тому же не хотел, чтобы у нас на ужин оказалось ее самоубийство. Не помню, что мы ели, но смерть несчастливой женщины никак не стала бы удачной…

Петер Хандке Дон Жуан «Chi on’io tu non aprai» (Кто я такой, ты никогда не узнаешь). Да Понте [1] Моцарт Дон Жуан всегда искал благодарного слушателя. В один прекрасный день он нашел его во мне. Свою историю он рассказал мне не от первого, а от третьего лица. Так, во всяком случае, приходит мне на ум сегодня. В ту пору я кашеварил какое-то время только для себя одного в своем пристанище вблизи развалин Port-Royal-de -Champ [2] — знаменитейшего в семнадцатом веке, но пользовавшегося…

Муниципалитет, испытывая временные трудности с озеленением, посадил тут две маленькие, ничего не ждущие от жизни белые акации, которые плохо переносят выхлопные газы и делают вид, будто находятся в каком-то другом месте. И это им настолько хорошо удается, что даже создает опасность: дело в том, что движение по улице Вольных Граждан одностороннее, с запада на восток, то есть, по отношению к нам, слева направо; а по Староархивной — сверху вниз (так показано на плане города, однако для нас это выглядит…