Современная проза

Некий человек приехал в Хелм, желая задать вопрос рабби Бен Каддишу, святейшему среди раввинов девятнадцатого столетия и, возможно, величайшему moodge средневековья. — Рабби, — спросил этот человек, — где я смогу обрести покой? Великий хасид оглядел его со всех сторон и сказал: — Обернись-ка, что это у тебя за спиной? Человек этот обернулся, и тогда рабби Бен Каддиш как даст ему по затылку подсвечником. — Хватит с тебя покоя или еще добавить? — усмехнулся рабби, поправляя ермолку. В этой…

Невероятным было ощущение преодоленного пространства — и не только как расстояния. Разум понимал и объяснял все, но какая-то — биологическая, что ли, — логика кожи не могла примириться с ощущением таких перемен в столь короткий срок. Окна автобуса, три дня назад, ранним мартовским утром, увозящего их от площади Свердлова в Шереметьево, были облеплены снегом и инеем. И всего через одиннадцать часов, выйдя из самолета в Дакарском аэропорту, они спустя две минуты изнемогали от жары. Невероятными были…

Она чутьем поняла нечто важное, касавшееся ее брата Теда. Это произошло потому, что он стал таким, что у него было такое сердце, сердце, которое могло каждую минуту перестать биться, оставив его мертвым, срубленным, как молодое деревцо. Другие члены семейства Греев, то есть взрослые — мать, отец и старший брат Дон, которому уже исполнилось восемнадцать, — признавали наличие какой-то области принадлежавшей этим двум детям, им одним, но это призвание не было достаточно определенным. В своей собственной…

Одевалась Гвоздина нехотя. Казалось, она хоронит свое созданное для любви тело в саван одежды. Застегнув последнюю пуговицу на груди, Лена потянулась за очками, но, не выдержав тоски обряда, смела с себя все мирские преграды для последнего прощания… Перед уходом Гвоздина обещала вернуться. Это выходило за пределы ее правил, и потому можно было предположить, что связь с орнитологом стала для нее больше, чем простое увлечение. Через десять дней Лена появилась на квартире возле метро Планерная…

— А у вас и правда плохой чай? — спросила она. — Совсемсовсем плохой? — Да нет, нет, чай как чай, я хочу сказать — ничего особенного. — Странный вы человек, официант, — сказала она, — что же вы поносите свой товар?.. Все равно я выпью чаю! Теперь она принялась запихивать все обратно в сумку, и он увидел, что ее руки… ну и что, у каждого есть руки! Весь вопрос — какие. — Молоко или лимон? Она подняла глаза, словно не понимая, о чем речь. Гляди-ка, а он недурен, этот официант, подумала она. Для…

Жил Септимус в городке Севеноукс [1] вместе с женой Нормой и двумя детьми, Уинстоном и Элизабет. Сын и дочь учились в местной государственной школе. Жизнь Септимуса протекала по раз и навсегда заведенному расписанию, подразделы которого были запрограммированы как на мини-компьютере; но сам себе он казался верным хранителем традиций и порядка. Что ещё у него было в жизни, кроме порядка и привычек? Если бы кому-то вдруг пришло в голову совершить покушение на жизнь Септимуса, то для этого понадобилось…

Как раз в то время у нас на работе установили Internet, и я ринулся на поиски Ильи Артемьева в «паутину». Поисковая система выдала три десятка адресов, но почти со всеми связаться не удавалось. Наконец, когда я решил уже окончательно бросить морочить себе голову, чудом наткнулся на небольшую статью: «Илья Артемьев: позор и торжество русской литературы». Не скажу, что я узнал из нее намного больше, чем из пьяных речей приятеля-филолога. Илья Артемьев написал несколько романов и повестей, имеются также…

Незнакомцы замешкались в проходе. Все, кто вполглаза наблюдал в эту минуту за ними, видели, что вещей при них не было никаких, если не считать подозрительного свертка, который нес под мышкою один из вошедших. Сверток на первый взгляд был самый заурядный. Как будто, к примеру, две бутылки водки, упакованные в газету. Да. Обладатель свертка был похож на печника. Точно такой же нанимался прошлым летом делать печи в одном из садовых кооперативов под Калугой. Но хороший это был мастер или так себе, определенно…

И вот так — каждое утро. Просто поражаешься неутомимости и энергии его художнической натуры: ведь в жару и холод, в дождь, в снег, в темень ежедневно! — он совершает по творческому акту. Конечно, занятие искусством, причем нетрадиционным, не кормит его, и ему приходится подрабатывать на стороне и где-то мотаться целыми днями, чтобы содержать себя, семью и, главное, покупать материалы для своих композиций а они нынче дороги. О, как я его понимаю!.. Сначала он оформил все девять этажей, затем принялся…

Шофер нехотя подчинился — притормозил, поравнявшись с женщиной. Она стояла на обочине, равнодушно дожидаясь, пока мы проедем: я хорошо видел ее сквозь окошко, словно в рамочке за стеклом — статную женщину в легком расклешенном платье в мелкий цветочек. Она была босиком, а обе ее руки — предельно заняты: в одной — пузатая сумка, причем вместе с сумкой в руке она держала еще и длинный, хвостатый букет из ромашек, колокольчиков, розовых полевых лилий и иван-чая, а в другой — босоножки, и еще плащ на…

(c) Gra y inc., M-city, 2000 ========================================================================== Andrey V. Padenco 2:5086 4.2000 13 Jun 00 19:11:00 ЕКСЕЛЬ-МОКСЕЛЬ - ЗОЛОТАЯ РЫБКА (с) Андpей Паденко 2:5086 4.2000@fidonet) Жили, значит, старик со старухой у самого синего моря. И жили они, надо сказать, не часто, потому что старуха уж больно страшная была. Такая страшная, что вообще... А еще не жили они друг с другом потому, что это сказка, а в правильной сказке герои не должны…

— Да, ты, совершенно прав человек! — ответил мне посланник божий. Тут в разговор вступил другой — человек в черном. — Он совершенно прав. — Тогда почему ты ничего не делаешь ради спасения ребенка? — обратился я к этому человеку. Насколько я понимаю если этот в белом — посланник господа, то если ты в черном ты засланец сатаны. И тебе должна быть не безразлична судьба этого младенца — продолжил я. — Только я не засланец, а посланец. Я был послан своим повелителем, потому как, ты правильно выразился…

Разумеется, в книжных лавках на Сен-Сюльпис легко встретить и людей совсем иного типа. Тот итальянец, по одежде похожий на английского слугу из хорошего дома, уж точно не принадлежал к породе книжников, томимых вечными вопросами, он был скорее из числа людей, ни в чем и никогда не сомневающихся. На вид я дал бы ему лет тридцать. Он поглядывал вокруг и улыбался бойко и самодовольно, как умеют улыбаться только севильские, неаполитанские или греческие уличные плуты. Облик его меня изумил, но одновременно…

33. Я тут человек новый, хотя знакомых в общем-то уже порядочно. 34. Вот они, знакомые эти, передают друг другу бутылку, темное стекло. 35. «По яйцам врежут, и то не так больно». 36. «Ага, или острой палкой в глаз». 37. «Мокрой рыбой под дых». 38. «Кирпичом по загривку». 39. «Как думаешь, навернется, так сразу и кранты, а?» 40. «Вот бы поглядеть. Кровищи небось будет, никаких платков не хватит». 41. «Ну и говнюк». 42. Высвобождаю левую руку, правая как была. 43. Вверх давай, вверх.…

Стояла прекрасная погода. Я рассеянно поглядывал на свои ульи, на снующих туда-сюда пчёл. Я слышал, как скрипел гравий под торопливыми шагами моего сына, увлечённого какой-то игрой в бегство и погоню. Я крикнул, чтобы он не пачкался. Он не ответил. Всё было тихо. Ни дуновения. Из труб соседних домов прямо вверх струился голубоватый дымок. Доносились звуки, но исключительно мирные: стук деревянного молотка по шару, шорох грабель по гравию, отдалённый треск газонокосилки, колокольный звон моей любимой…

Если бы мы не читали Бернардена де Сен-Пьера, то, вероятно, цветы на подзеркальниках и бульварная зелень нас радовали бы и умиляли. Книгу о любви можно превосходно начать с конфликта между цветами и обществом. К тому же безусловно следует прибавить и то, что общество ломает им же самим возведенные решетки. Комнатные цветы - это отличная цитата из упомянутого писателя, очень похожая на книгу, снятую с полки тихой библиотеки и случайно позабытую на металлургическом заводе. Несомненно, в книге о…

— Великолепно, старина! — воскликнул я. — Великолепно! Уж тут-то успех обеспечен! Это же настоящий номер. Юпп хладнокровно вытащил нож из бруска и, сжав рукоятку, рассек им воздух. — Он и идет, мне платят по двенадцать марок за выход. Между двумя большими номерами меня выпускают на сцену побаловаться с ножом. Но все тут слишком просто. Я, нож, деревяшка — и больше ничего. Понимаешь? Вот если была бы еще полуголая бабенка и ножи свистели бы мимо ее носа, тогда публика пришла бы в восторг. Но попробуй…

В понедельник после обеда и во вторник утром Мурке трижды прослушал оба получасовых выступления о сущности искусства, вырезал слово «бог», а в короткие перерывы вместе с техником молча курил, размышлял о жизненных силах шефа и о низком существе, которое чтит Бур-Малотке. До этого времени он не прочел ни одной строчки Бур-Малотке, не слышал ни одного его выступления. В ночь с понедельника на вторник он видел во сне лестницу, высокую и крутую, как Эйфелева башня, он полез наверх, но вдруг заметил,…

Ребенок непрерывно кричал. Врач вместе с сестрой снял с его ног одеяло и быстро отдал водителю. Врач и сестра переглянулись. Вид мальчика был ужасен: вся нижняя половина тела плавала в крови, короткие холщовые штанишки были изодраны в клочья и клочья эти перемешались с кровью в одну страшную массу. Мальчик был бос. Он кричал непрерывно, с невыносимым упорством, все время на одной ноте. — Живо, сестра, готовьте шприц, живо, живо! — тихо сказал врач. Сестра работала очень ловко и расторопно, но врач…

Автобусы были еще сносны, подземка была просто убийственной. Неужели придется отказаться от поездок в автобусе? Не надо было лезть не в свое дело, это не занятие для человека за семьдесят, да еще в Нью-Йорке. Но мистер Сэммлер никогда не чувствовал своего истинного возраста, никогда не мог понять, что здесь он ни от чего не защищен, ибо нет у него ни общественного положения, ни привилегий отрешенности от мирских невзгод, которую в Нью-Йорке мог дать лишь ежегодный доход в пятьдесят тысяч долларов, —…