Современная проза

– О-о, мадам, вы так богаты! – с нескрываемым восхищением откликнулся веснушчатый клерк, и его пальцы быстро-быстро забегали по компьютерной клавиатуре. – Ну, что ж, все в порядке… Подпишите здесь… И здесь… Большое спасибо. – И вам спасибо. Я настоятельно рекомендую сестре ни в коем случае не изымать вклада из вашего замечательного учреждения… Всего хорошего. Аэропорт Хитроу. Два часа спустя. Зал пассажиров первого и бизнес-классов компании «Британские авиалинии». – Будьте любезны зарегистрировать…

Моя рука была в шести сантиметрах от дверной ручки, когда я отдернул ее. Звук за покосившимися стенами неожиданно изменился. Из стонов в крики, из мычания в вопли. Стулья отшвыривались, а не отпихивались, стол летал от одной стены до другой. Метра три, прикинул я. Может быть, три с половиной. Что-то или кто-то изменил темп внутри хижины, испортил балет, и теперь — теперь не было больше никакого танца, по крайней мере не было звуков и ощущений того танца, который я видел. Осталось только подергивание…

Место преступления (оно особенно важно): ресторан «Театральный» с фасадом в стиле рококо — один из немногих архитектурных памятников, сохранившихся в нашем безнадежно застроенном городе. Ресторан занимает три этажа, что известно далеко не каждому, большинство знает только про два. На первом этаже в нескончаемо долгие утра — у нас рано встают — можно найти заспанных студентов, впрочем и деловых людей тоже, последние часто засиживаются до обеда, а то и позже, затем, после кофе с вишневым ликером все…

* * * В мае восемьдесят восьмого года я закончил седьмой класс, сдал на четверку экзамен по алгебре и навсегда простился с родной школой. С сентября меня ждал другой город и новая неизвестная жизнь. Родители после долгих уговоров разрешили мне провести летние каникулы у бабушки в уютном маленьком Краснославске, где так счастливо и быстротечно прошло мое детство. Нашу огромную краснославскую квартиру в тихом кирпичном центре родители поменяли на двушку в панельном доме на окраине промышленного…

Город похож на театр, сцена которого – бухта Каспийского моря. Дома, как виноградинки фруктовой горы на базарном прилавке, лепятся друг к другу по ярусам чашеобразного склона. На одном из средних ярусов расползлась по холмам крепость Ичери-Шехер, взявшая в оправу шкатулку дворца Ширваншахов; на самом верхнем темнеет тяжелой зеленью кипарисов парк имени Кирова. После заката опасно гулять по его аллеям. Особенно юношам-чужакам, не владеющим местным диалектом. Поэтому, став для безопасности немым,…

Иногда слышится слабый шум поездов, проходящих по долине, вдоль судоходной речки, которую, разумеется, также не видно, но которая может быть обозначена еле слышными пароходными гудками. Видны трос фуникулера и два маленьких красных вагончика, снующие вверх-вниз. Позже, по мере развития действия, появятся новые аксессуары, декорации изменятся. Так, например, во время прогулки Беранже с семейством по склону обрыва мы увидим покрытые цветами розовые руины, границу небытия, серебряный мост, вагончики…

Ш у б б е р т. Важное преимущество самоотречения в том, что оно и в политике, и в мистике. И там и тут оно плодотворно. М а д л е н. Образно говоря, оно позволяет убить двух зайцев сразу. Ш у б б е р т. Вот этим-то оно и хорошо. М а д л е н. Вот именно. Ш у б б е р т. Впрочем, если вспомнить, чему нас учили в школе, то будет очевидно, что подобный способ администрирования — пропаганда невозмутимости — с успехом применялся три века назад, и пять веков назад, и девятнадцать веков назад, и в прошлом…

Ж е н а. Это ничего бы не изменило. Входит Служанка со стаканом воды. С л у ж а н к а. В чем дело? Мадам нехорошо? Д р у г (беря у нее стакан). Оставьте нас, я сам дам ей воды. Ей сейчас станет лучше. Я вынужден был сообщить ей плохую новость. С л у ж а н к а. Что... господин?.. Д р у г. Да. Вы знали? С л у ж а н к а. Нет. Но поняла по вашему виду. Д р у г. Оставьте нас. С л у ж а н к а (уходя, огорченно). Бедный мсье. Д р у г (Жене). Вам лучше? Ж е н а. Я должна быть сильной. Я…

— Не беспокойтесь! Найдутся у меня для вас не только огурчики, но и квашеная капустка. — И после этого кто-нибудь мне скажет, что я не везунчик? — с той же горькой усмешкой спросил Йосл и сам себе ответил: — Везунчик! И еще какой!.. Наслышанная про набожность Гордина мама успокоила его, сказав: — Можете смело кушать. Всё кошерное… — Спасибо, Хене, спасибо… Вы такая же добрая, как моя покойная Нехама. Но я вас тоже хочу успокоить. Наш Великий Бог позаботился о своих избранниках, которые нередко…

-Мы все равно поженимся. – Чуть отступив, Ник посмотрел на меня сверху вниз. – И все же, я бы хотел попытаться убедить его, что я не так уж плох. -Ты самое лучшее, что когда-либо случалось со мной, - я прижалась к знакомому изгибу руки Ника. Никакой другой мужчина не интересовал меня, не важно, как хорошо он выглядел. Улыбаясь, я вновь посмотрела в сторону, проверяя, остался ли голубоглазый мужчина на месте и, непонятно почему, почувствовала большое облегчение, когда поняла, что он ушел.…

Вооружали их в большой спешке на зерновом току какого-то колхоза. Ящики с винтовками сбрасывали прямо на землю, словно нарочно, чтобы раскололись, – тем легче будет вскрывать их саперной лопаткой. Некий порядок соблюдался только вначале. Ротные писари ещё успевали вписывать в красноармейские книжки номера полученных трёхлинеек, а потом всех спешно погнали занимать оборону по линии последних домов колхозной усадьбы. Окопы рыли до темноты, пулеметчики и бронебойщики выясняли свои сектора обстрела,…

Но речь веду я здесь не о нем, не об отце. Открытием была для меня история, рассказанная в песне. История человека. Мужская история. Начальник дает герою пакет, «казенный», как говаривалось с деловитой важностию в те поры. А тот «принял пакет и скорей на коня и по полю вихрем помчался». И вот (рассказывала песня) он мчится, летит, ямщик, на рыжем своем, муругом или соловом, на Гнедко или, может, Серко али Чубарке, а кругом – в небе и в заснеженных приовражных околышах, в клубящемся предрассветно…

– Даун-шиф-те-ром, – отчетливо, как для дебилов, произнесла Илона с прежней испепеляющей ледяной улыбкой. – Если это фамилия такая, то я от своей не отказывался пока. Хотя Федор Романович Дауншифтер звучало бы неплохо. На самом деле, я пытался банально выиграть время. Дауншифтер – что за словцо такое? Мысленно перебрал все возможности английского перевода, но в голову лезла какая-то чушь, связанная с даунами. Мне стало неловко. То гуру, то дауншифтер какой-то. Я давно не испытывал подобного…

Я снял с полки потертый справочник по кораблям всех флотов и народов «Джейнс» и нашел свое судно. Информация была убийственной. Супостатский справочник утверждал, что это переоборудованный китобой. По водоизмещению он незначительно превышал «Санту Марию» Колумба, а по скорости хода не оставлял надежды на реализацию проекта Жюля Верна «Вокруг света за 80 дней». Он был моложе меня, но ненамного. – Кранты, – произнес я вслух и повторил раза три без всякого выражения, хотя несколько крепких выражений…

– Да, внизу я уже заперла… А у вас тоже неплохо со слухом. Слова удаются, однако Зинаида чувствует, что долго ей не выдержать. Влюбленность – ужасная глупость и ловушка… Лицом к лицу не выдержать. Глядь, и впрямь ткнется сдуру носом ему в грудь… в самый его белый плащ. До белого плаща, по счастью, метра полтора. До шеи небось еще дальше. Надо же, чтобы мужик так понравился! Какая-никакая, а все-таки власть, Зинаида не выглядела смышленой. Зато характер. Повернувшись и уже уходя от него, она бросает…

А Саша имел в виду всего-то не принудительное, а свободное, одного лишь прокормления ради ковыряние в ботве, на грядках, на собственном наделе. “Трудись, Ривкин, трудами рук своих на своей земле – и обретешь благодать и умиротворение духа”. Автор “Войны и мира”, если такого и не сказал в своих сочинениях, то вполне мог бы сказать. Все дело было в том, что чахлую, унылую землю вокруг Электроуглей Саша Ривкин не считал своею. Своя – значит, близкая, а иногда и любимая, – а к болотным кочкам и костлявым…

— И прежде всего, — перебил капитана его приятель сеньор Сукре, обращаясь к местным завсегдатаям, которые слушали разговор и недоверчиво усмехались, — нужно избегать пламенных взглядов, мятежных мыслей и прочей горючей гадости, которая в нас до сих пор сидит. Надо быть очень, очень осмотрительными! И старая торговка каштанами со своей жаровней и змеиным языком тоже весьма опасна. Одно ее гадючье слово, и — бабах! — все мы в аду. — За собой бы следили, — проворчал водитель трамвая, попивая орухо.…

Все произошло с поразительной скоростью, и причиной этому стал дом, который мы увидели однажды в полдень, а к обеду мысленно уже поселились в нем. Дом стоял чуть выше узкой дороги, соединяющей два средневековых горных городка: Менерб и Боньё. К нему вела хорошо утоптанная дорожка, бегущая сквозь виноградник, а потом — под сводами старых вишен. Это был настоящий ma , жилище фермера, двести лет назад построенное из местного камня, который за прошедшие годы под влиянием солнца и ветра приобрел волшебный…

– Тебе хорошо со мной? – задает она вопрос, который вот уже три тысячи лет возглавляет посторгазмический хит-парад. – Мне давно не было так хорошо. – Я пытаюсь изобразить самую проникновенную улыбку, хотя мне и в самом деле было очень хорошо. Что делать, уж в такое откровенное время мы живем. Женщины имитируют оргазм, мужчины – комплименты. – Давай покурим? – Она сладко потягивается. – Я в спальне не курю... – А твои девушки? – Даже мои мальчики, зайка. – Я снова улыбаюсь. – Я же тебе сказал,…

Я, честно говоря, сразу поняла, что этот светловолосый и сероглазый красавчик не тот, за кого себя выдает. Вроде и прикид достойный, и пахнет от него чем-то суперским, а все равно – не то. Глаза, что ли?.. Вон, весь самолет – полный расслабон. Кто винишко потягивает, кто вискарик кушает… Лица сытые, довольные, как у нормальных людей, которые после трудов праведных позволили себе отдохнуть. В глазах такая тишь, будто на кладбище. Вечный покой. Картина Левитана. А у этого – рот не закрывается, реснички…