Современная проза

Василий Шукшин Сельские жители "А что, мама? Тряхни стариной – приезжай. Москву поглядишь и вообще. Денег на дорогу вышлю. Только добирайся лучше самолетом – это дешевле станет. И пошли сразу телеграмму, чтобы я знал, когда встречать. Главное, не трусь". Бабка Маланья прочитала это, сложила сухие губы трубочкой, задумалась. – Зовет Павел-то к себе, – сказала она Шурке и поглядела на него поверх очков. (Шурка – внук бабки Маланьи, сын ее дочери. У дочери не клеилась личная жизнь (третий…

В нетрезвом состоянии Митька проговаривается, но никто не понимает – о чем он? – Да, знаю! – кричит Митька в магазине. – Но вам не скажу. Фигу вам! – Чего ты, Митька? – Вы по ней ходите. Ногами ее топчете, а дотумкать – вот!.. – Митька стучит себя по лбу и криво улыбается. – Не дано. Вот это вот только и знают люди – бред, глупости. И еще – всякие «хохмы» про Митьку. Вроде этой. Летом Митька уходит с геологоразведочными партиями и ходит до холодов (почему-то он ужасно гордится и важничает: «Я…

– Что же все-таки делать-то? – спросил детина. – Возьмите коньяк. Коньяк без нормы. – Да? – Да. Парень поманил официантку. Та подошла. – Я передумал, – сказал он. – Дайте бутылку коньяка и два… Батя, шашлык будешь? Старичок качнул головой. – Я уже заказал себе. – Два шашлыка, пару салатов каких-нибудь и курицу в табаке. – Табака, – поправила официантка, записывая. – Я знаю, – сказал детина. – Я же шучу. – Все? – Да. Официантка ушла. Детина укоризненно покачал головой. – На самом…

– Ну? – Не скажу. – Нет, скажите. А то так… – А что «так»? – Так опасно. – Да ничего не опасно! – Нет, докажите просто так, без американки. – Только на американку. Хмыря уже ненавидели в автобусе. Один какой-то старенький интеллигентный ревматик сказал себе и соседу рядом, огромному мужчине с юбилейной медалью: – Прямо максималист какой-то: все или ничего. – А? – Да вон… максималист сидит. – Он не максималист, какой максималист. Он прохвост, – огромный мужчина не оглянулся на заднее сиденье. –…

— Оставьте батон, паразиты моей жизни! — кричу я детям и, повернувшись к гостье, говорю голосом высшего с отличием образования, что рада ей бесконечно, все-таки два раза в жизни встречались. Родные, можно сказать. А встречались мы с ней, между прочим, тоже в прихожей, правда, другой, с большим зеркалом в металлооправе и с таким оглушительно правильным отражением, что я его ненавидела и каждый раз вспоминала свою любимую покойную подругу, которая говорила: «Зеркало, дура, должно быть мутным или висеть…

…Мама их умерла в сороковом году. Лиде было восемь лет, Сережке три. Мане тогда был двадцать один год, она училась на рабфаке и жила в рабочем общежитии, готовясь поступить потом в индустриальный институт. Лидина мама очень любила младшую сестру, но считала ее слегка ненормальной. Может, потому и любила как-то особенно нежно. Уже потом, вспоминая детство, Лидия думала: очень это было тогда заметно, что к Мане отношение было непростое. Обыкновенные отношения она вряд ли смогла бы запомнить. А тут…

* * * – Как успехи, Профессор? – Генерал с трудом сдерживал нетерпение. – Какие успехи? – переспросил Профессор Ка, он явно медлил с ответом. – Целых пять лет вы работаете здесь внизу, и никто вас ни разу не побеспокоил. Мы доверяем вам. Но сколько же можно верить на слово?! Пора предъявить работу. В голосе генерала слышалась угроза, и Ка устало махнул рукой, потом улыбнулся: – Вы попали в точку, Генерал. Я намеревался еще подождать. Но вы меня раззадорили. Я сделал…

I Мост Через десять дней после окончания войны моя сестра Лора на автомобиле съехала с моста. Мост ремонтировали, и Лора свернула прямо на оградительный шит. Машина пролетела футов сто, по пути ломая едва оперившиеся зеленью верхушки деревьев, вспыхнула и скатилась в мелкий ручей на дне оврага. Её засыпало обломками снесенного парапета. От Лоры осталась лишь груда обугленного хлама. О несчастном случае мне сообщил полицейский: это был мой автомобиль, что полиция довольно быстро установила.…

Я совсем не уверен в том, что поверья и россказни, которыми полна книга, соответствуют реальным верованиям, когда-то бытовавшим в Македонии. Куда важнее другое: автор в духе всей новейшей европейской прозы рядом с описываемым миром строит другой, воображаемый, который для иных его героев становится едва ли не гораздо более реальным. Это двоякое существование персонажей одновременно в небольшом селе, крепости и монастыре неподалеку от него и в фантастических образах можно считать большой стилистической…

Я совсем не уверен в том, что поверья и россказни, которыми полна книга, соответствуют реальным верованиям, когда-то бытовавшим в Македонии. Куда важнее другое: автор в духе всей новейшей европейской прозы рядом с описываемым миром строит другой, воображаемый, который для иных его героев становится едва ли не гораздо более реальным. Это двоякое существование персонажей одновременно в небольшом селе, крепости и монастыре неподалеку от него и в фантастических образах можно считать большой стилистической…

Возражать бесполезно. И то верно: чем целыми днями бездельничать дома, лучше бродить по токийским улицам. К тому же мне нравилось, смешавшись с городской толпой, слоняться по Токио. Понимая всю бесполезность попыток устроиться на работу, я все же решил попытать счастья там, где, как мне представлялось, был хотя бы проблеск надежды. Узнав, что одной нефтяной компании требуется агент по рекламе, я рискнул пойти туда, надеясь, что для этой должности не обязательно быть недавним выпускником университета.…

С того дня установились между дядей Митей и его тещей замечательные товарищеские отношения. Всегда теща держала его сторону в спорах с женой, и кормила хорошо, и внуков приучала уважать батьку. Вот что значит иметь общий романтический секрет. «Да, – подумал сейчас дядя Митя, глядя на проходящую вдали тещу, – прямо и смех, и грех, и грецкий орех». Тут он увидел идущего к стоянке такси человека в заграничном плаще и с чемоданом в руке. Это был я. – Черный ЗИЛ вас устроит, товарищ? – спросил меня…

Я забыл приглядеть себе место на ночь, и теперь мне приходится шагать через ноги, ящики и чемоданы; в темноте светятся огоньки сигарет, ухо ловит обрывки тихих разговоров: «Коннемара… безнадежно… официантка в Лондоне…» Я забился между шлюпкой и кучей спасательных поясов, но сюда задувает пронзительный сырой вест. Я встаю и иду по палубе парохода, где пассажиры скорее напоминают эмигрантов, чем людей, возвращающихся на родину. Ноги, огоньки сигарет, шепот, обрывки разговоров. Наконец какой-то священник…

Одни собирают почтовые марки, другие бегают по мужикам, третьи сходят с ума по футболу, четвертые пьют по-черному, Ирина Николаевна сватала. И вела своим достижениям строгий учет: сосватано семнадцать пар, ни черта не вышло двадцать четыре раза, разводов у ее питомцев – всего один. Мужчина оказался идиот: видите ли, жена храпит – подумаешь! И еще претензию предъявлял. Но Ирина Николаевна претензию не приняла: – Денег я с вас не брала, нет! Вы молодухой попользовались? Да! А храп – это не недостаток,…

Так я заказала пиццу. Возмездие не заставило себя ждать… Да, зло всегда бывает наказано. Назовите мне хотя бы один кинофильм, где главный злодей, трахнув лупоглазую блондинку, удалится на голубом «ягуаре» с мешком денег в багажнике, и я буду смотреть его на ночь и каждый божий день радоваться жизни. Потому что так не бывает. Как не бывает и того, что мамашка, жрущая пиццу за счет собственного ребенка и до кучи прикрывающаяся тем, что для этого самого ребенка нет пищи полезнее пиццы, останется…

Прибытие Сергея Павловича в город Н. прошло совершенно незамеченным. Разве только двое крепких мужчин в служебных черных костюмах, меланхолично куривших около огромного «лимузина», окинули «мерс» оценивающими взорами и обменялись парой фраз: – А что думаешь, двести тыщ кэмэ пробега есть? – Не-ет, вряд ли. Сто, не больше. – А номер московский. – Не, не московский… И, потеряв интерес к предмету беседы, пустили две ровные струи дыма прямо в небо. В вестибюле журчал в хрустальной чаше фонтан;…

И тут вдруг больше стало света, и я увидел, что прежний очаг исчез, а вместо него явилось полукруглое сооружение, похожее на алтарь, со впадиной для разведения огня наверху и с отверстием внизу, через которое вытекают возлияния, а также кровь приносимых жертв. И ниша с восковыми масками исчезла, а вместо нее стоит дубовый резной шкаф, в котором эти маски хранились у нас в Кордубе. «Ну точно, – подумал я, – в Кордубе у нас и колонны были, и домашний алтарь был сооружен, и предков переселили в шкаф,…

Уже над Шенноном Петя весело проснулся. Ах, каков зал ожидания в этом аэропорту! Особенно в предрассветный час. Или же глубокой ночью. Таким, в минуты оптимизма, я представляю чистилище – мягкий, неопределенный свет, тихие, невесть откуда доносящиеся голоса, едва заметное движение во «фришопах». И вдруг натыкаешься на знакомые лица. Еще несколько часов назад, в Шереметьево, они были нервны, возбуждены. Сейчас на них – покой и умиротворенность свершенной судьбы. Значительность и мудрость всепонимания…

– На следующий год здесь будут учить и мальчиков – но только до пятого класса. Джек стоял как вкопанный. Это же надо! Мимо него слева и справа шли девочки, иные даже большие и голосистые. Все до единой, в школьной форме – потом Джеку не раз думалось, что ему ходить в ней всю жизнь до гроба, – серые свитера, малиновые жакеты, белые блузки матросского покроя. – Набор очень маленький. Но тебя возьмут, – сказала мама Джеку. – Я об этом позабочусь. – Как? – спросил Джек. – Я еще не придумала, – ответила…

«Ос-та-лась но-че-вать...» – больно стучало в голове. Он с трудом припомнил, что жена звонила ему на работу и, кажется, предупреждала об этом. Болезнь тогда уже давала о себе знать, его познабливало, ломило в висках, но он не хотел волновать Любу. Лицо девушки, назвавшей себя Клавой, то появлялось, то вновь исчезало в тумане. Оно было круглое, с пастельным румянцем, без единой морщинки, а на нем... огромные-преогромные серые глаза. Они приближались и смотрели на него с таким вожделением, с такой…