Современная проза

Следующий зал еще более странной формы. Узкий, с двумя ответвляющимися коридорами, оба ведут в тупик. Я подхожу к Октябрю, он что-то рассказывает возле витрины с книгами, и спрашиваю о форме комнаты. Это буква «к», рисует в воздухе указкой, вторая буква в слове «Октябрь». Значит, первый зал, догадываюсь, имел форму «о». Загибаю пальцы, понимаю, впереди меня ожидают еще пять залов. Достаю из кармана мобильный, чтобы глянуть на время, утыкаюсь в темный экран и вспоминаю, что перед началом осмотра Октябрь…

Болезненная гримаса перекосила и без того страшное лицо пациентки, а извлечённая из кошелька довольно крупная купюра волшебным образом была загашена лучезарной улыбкой доктора и навсегда исчезла в недрах её медицинского стола. Видя, что Володя с женой наступают на пятки, старушка попрощалась и обречённо посеменила к выходу. Тем временем приборное обследование Лены подошло к концу. Датчики были удалены с шеи и головы, а распечатанные принтером результаты легли на стол обаятельной женщины-доктора.…

На лицах решительно настроенных слушателей появились проблески улыбок. И когда я - чистый, распаренный – вышел, наконец, на улицу, от души немного отлегло: всё-таки не надо было обижать секретаршу - она не виновата. 3. Дрыгин, наш новый мэр, прибыл в город недавно. До весны осваивался, а уже в конце мая жилконтора отключила котельные на плановый ремонт. Прошёл без малого месяц, но давать горячую воду в дома не торопились: неплатежей, мол, много. Вот заплатят все ваши соседи, тогда и включим.…

Я подговорил пожилого официанта и подготовил банальную и романтичную сценку. Всего за двадцать евро в условленный момент официант должен был потушить свет, поставить нашу любимую песню (для истории сообщу, что это «Alway in my mind» в исполнении вечно юного Элвиса Пресли) и торжественно внести огромный торт-мимозу, в центре которого на завитке темного шоколада красовалось обручальное кольцо. Все складывалось как нельзя лучше: ночь была звездной, и казалось, что мы находимся в самом центре рождественского…

Другой грузовик возразил ему издалека: - Зато у них победы, слава, смысл - живут недолго, но ярко! А что у нас? Дороги, дороги, дороги и свалка в конце пути. - Новый ты еще совсем, глупый, - от негодования старый трак даже взревел дизелем, - слава, победа! Какая победа?! Ты "Феррари" везешь, а тут "Ягуары" - они слабенькие... Да и вообще, ты сам бы согласился одержать какую-то победу и на свалку, а?! - Да ладно, тебе, я так просто... - ягуарчику показалось, что новый грузовик смутился. …

- Нате... - слово-то какое слабое, неправильное, будто не к ровеснику обращается, а к взрослому... Платок протягивает, а рука трясется. И презрительный взгляд брошенный парнем сквозь них - будто и нет больше никого в целом парке... Тогда она долго смотрела вслед - незнакомому пареньку, которому, наверное, не повезло в жизни... А он уходил прочь по заметенной белой пылью аллее, спрятав руки в карманы, сгорбившись, как древний старик... ... "Сгорблен и несчастен", потом ей часто бывало его…

Так я стал притворяться студентом. До Университета приходится добираться человеческим транспортом. Город, в котором я выполняю задание, является достаточно большим. Он даже занимает двадцать второе место в России по количеству населения! Из недостатков - в нем нет метро. Из достоинств - в нем есть Ашан. Но об этом позже. В Университет мне приходится добираться в маршрутном такси. Должен вам сказать, это настоящая адская машина! Никогда нет свободных мест, всегда духота и настоящее пекло.…

empty-line > Катя вошла в здание ОВД и, оглядевшись, направилась к окошку дежурного. - Подскажите, здесь где-то должен быть мой брат, Павел Легостаев. Мне звонили, сказали, что он задержан за нападение на магазин, - сбивчиво проговорила она. Дежурный раскрыл журнал и стал просматривать последние записи. Рядом с окошком стоял молодой парень в штатском и заполнял какую-то бумагу, он оторвался от документа и взглянул на девушку. - Легостаев? Так он сейчас в допросной, - сказал парень.…

Конечно, первые годы мне было очень тяжело - восемнадцатилетняя девчонка с ребенком на руках, одна в чужом городе, совсем одна... Сейчас это время уже постепенно стерлось из памяти, словно всех этих трудностей и не было. И вот Сашке уже три года! И я замечаю, что она становится все больше и больше похожей на своего отца, перенимая не только его внешность, но и характер. Иногда меня это даже пугает. Но сейчас уже даже представить не могу, что ее могло не быть у меня. Тогда, моя жизнь, наверное, была…

Мужики долго с улыбкой вспоминали этот строгий наказ, опорожняя и первый, и второй, и третий стаканы. Но Сергей не пил. Он подошёл к краю разверзшейся перед ним пропасти, заглянул вниз и отшатнулся с ужасом. Дома его ждали двое – нигде не работающая жена и дочь-школьница. Надо было зарабатывать деньги, надо было кормить семью. 2. Быстров весело шагал по нарядным предновогодним улицам родного города. Ещё бы – целых десять выходных дней было впереди – настоящие новогодние каникулы. Переодевшись,…

Тепер час спливав, за домашніми клопотами, посиденьками в однолітків та куривом. Жінки не мав ніколи, бо у війну з німцями, ще кайзерівськими, пошкодив йому осколок ту частину тіла, яку Свирид звав «апаратом». На старості, звісно, можна було б узяти котрусь бабу до пари, щоб хоч прала та їсти варила, і охочі траплялися —самі приходили свататися, але Свирид уже так звик жити бовкуном, що навіть у переговори з ними не йшов. Не хочу —і квит. На старість зробився Хорошун скупий далі нікуди: струхла…

  Я расскажу вам о  страшной  системе преследования за инакомыслие что происходит в современной путинской России. Надеюсь, прочитав этот правдивый материал вы избавитесь от иллюзий.   В 2013 году в начале лета в интернете на Проза.ру и Самиздате я опубликовал свою повесть "Маньяк". В этом  произведении критически отражено современное российское государство и право, в том числе показана машина страшной карательной чекистской психиатрии. Это честная книжка.    Как только эта книжка была выложена…

— Сынок, помоги мне, а? — опять негромко позвала с неба баба Катя. Человек посмотрел вверх. — Мать, ты бы платье поправила. Баба Катя, всё так же висевшая в воздухе вниз головой, обернулась и увидела над собой свои синие старушечьи ляжки, торчащие из розовых панталон. Платье, действительно, сбилось: оказывается, это его подол, надуваемый ветром, то и дело залепливал бабе Катино лицо, мешая ей смотреть на дорогу. — Как-то вообще-то странно, — заметила баба Катя, одернув платье…

Мисс Уэлан протянула пухлую руку — откинуть волосы с лица девочки. — Ну, ну, — примирительно сказала она. — Тамошний воздух свое дело сделает. Не будь нетерпеливой. После плеврита ты просто обязана не волноваться и быть осторожной. Зубы Констанс жестко сжались. Не дай мне заплакать, подумала она. Не позволяй — пожалуйста, не позволяй ей смотреть на меня, когда я плачу. Пусть она никогда не смотрит на меня и никогда больше ко мне не прикасается. Пожалуйста, не позволяй ей — никогда больше. …

Особой симпатии к Коленде я не испытывал, неприязни — тоже; в то время я вел уединенный образ жизни, людей избегал, они, в свою очередь, не искали моего общества, и встречи с Колендой были для меня случаем обменяться ничего незначащими фразами, ибо наши с ним разговоры ни к чему не обязывали. Только позже я догадался, что Коленда сознательно, хотя и очень осторожно, как бы издалека сводит разговор к одному и тому же. Впрочем, слово «сознательно» здесь не совсем уместно, не исключено, что это не так;…

– А вы кто, господа? – Много будешь знать… – Быстро состарюсь? Да я и без вас уже… Настаивать на ответе на свой вопрос Дорошкин на всякий случай поостерегся и, подчинившись жесту одного из стражников («наверно, старший»), молча пошел по заросшей эдельвейсами круто поднимавшейся вверх тропинке. Старший шел впереди, и его можно было хорошо рассмотреть. Голову стражника покрывал шлем, похожий на «буденовку», только цвет шлема был не мышиный, а серо-серебристый, – такого цвета была палатка, которую…

В первое утро, ближе к полудню, Ведсворт был вынужден предложить таможенному инспектору записную книжку. Этот господин, как и многие другие, воображал, что сможет объясниться, просто шире открывая рот. Ведсворт смотрел, как перо ползло по бумаге, а указательный палец отбивал нетерпеливую дробь. «Если будет на то милость Господня, — написал заказчик, — на небесах вы обретете слух». В ответ Ведсворт полуулыбнулся и слегка кивнул, намекая на изумление и благодарность. Он много раз читал эту мысль раньше.…

— К черту, — повторил я за ним, оплачивая счет, — нельзя быть всю жизнь поляком. И еще не один день вторил я Кеннету. «Синий путь» по объему невелик, так что я довольно быстро выучил его почти наизусть. Впрочем, текст сам отпечатывался в голове благодаря переводу Радослава Новаковского [3] (ударника из группы «Оссиан»), сумевшего передать удивительную мелодию — наподобие горлового пения шаманов Алтая и Тувы. Я бы охотно подписался под каждой второй фразой. Мне близки рассуждения об исчерпанности…

Он пошел дальше к ручью. Теплая погода стояла уже несколько дней, снег растаял, и вода в ручье поднялась совсем немного. Кристально чистая, прозрачная, она перекатывалась с камня на камень и слегка зыбилась возле берега. А от берега веером расходилась рябь. Марцина на миг приковало это зрелище, но внезапно он подумал: «Что это дедушка какой-то чудной?» И ему стало совестно, что он себе гуляет, а старик лежит там совсем один. Однако смотреть на маленькие эти волны было так интересно, что он скоро…

Через всю свою жизнь И. Эркень пронес глубокую, убежденную ненависть к фашизму, к его отвратительной, античеловеческой сути и в борьбе с этим жесточайшим порождением нашего века успешно использовал в качестве оружия меткое писательское слово. Советскому читателю, знакомому с повестью «Семья Тотов» и прежде публиковавшимися рассказами на антифашистскую тему, небезынтересно будет прочесть сейчас один из наиболее ранних рассказов Эркеня «Море волнуется…», который сам писатель считал программным в своем…