Современная проза

Стыдно признаться, но до этого момента музыка не играла в жизни мисс Оффенбах совсем никакой роли. Она, конечно, слышала популярные мелодии, несколько раз бывала в опере и всё же к музыке оставалась достаточно равнодушной. Из-за полного отсутствия музыкального слуха все мелодии казались ей похожими одна на другую. Когда же её спрашивали, какую музыку она предпочитает, то она, улыбаясь, отвечала, что тихую. Она действительно не любила громких звуков. Подойдя к музыканту поближе, мисс Оффенбах разглядела…

Так мы зарабатываем деньги. Мы поём на улице. – Думаю, мы заработаем, по меньшей мере, в два раза больше,– уверенно говорит Ава,– столько людей останавливалось посмотреть на нас. – А может быть все дело в топе, который ты надела? – Разве?– говорит она, опуская взгляд.– Что с ним не так? Он привлекает внимание гораздо больше, чем твоя футболка.  – Всё так,– вздыхаю я. Этим утром Ава потратила целых сорок пять минут, пока выбрала откровенный сиреневый топ и шорты из укороченных джинсов, которые…

Флюид может все, повторяет брат Франц-Антон – и я знаю, что он прав. Путей и троп вокруг нас бесконечно много, но слабый человеческий ум не видит окружающего ландшафта во тьме своего неведения – до тех пор, пока не сверкнет случайная молния прозрения… Сегодня я счастлив. 1792 Один из кадавров сказал сегодня что-то похожее на “Пить” – или, быть может, это мои надежды заставляют меня различать слова в их предсмертном хрипе. Вскрытия раз за разом показывают, что полученные из Флюида тела совершенно…

Моя болезнь настолько же редка, насколько известна. Это форма тяжёлого комбинированного иммунодефицита, но вы знаете ее, как "синдром мальчика в пузыре". Одним словом, у меня аллергия на мир. Все что угодно может стать основной причиной приступа болезни. Например, химические вещества в средстве для чистки столов, которого я только что коснулась. Чьи-то духи. Экзотическая специя в еде, которую я только съела. Это может быть что-то одно, или все вместе, или ничего из этого, или что-то совершенно…

Я сижу спиной к нашему кварталу. С верхнего шоссе слышны крики, там бегают люди. Скоро появятся машины — те, что развозят жителей поселка по бомбоубежищам, — приедут кареты «скорой помощи», пожарные… Ноги мои останавливают качели и начинают идти. Но идут они совсем не туда, где стоит наш дом, а в противоположную сторону. Сама не понимаю, куда они меня тащат. Я обхожу стороной ступенчатые дома и спускаюсь к дому Рики, но мои ноги в ихнее убежище не идут, а ведут меня вместо этого дальше по спуску.…

Теперь я регулярно ходила в университет. Не то чтобы мне этого хотелось, но как раз начались экзамены. Устные принимали в общем зале. Наши профессора сидели за разными столами, но ни перед одним не стояло таблички с именем. Предполагалось, что мы должны знать в лицо тех, кто читал лекции. Можно было, конечно, войдя в зал, громко осведомиться: «Кто из вас профессор Клинкерс?» или: «Профессор Авербеке, будьте добры, поднимите руку!» Но я понимала, что вряд ли после этого получу приличный балл. …

-Их много,- наконец выдавил он из себя осипшим голосом, при этом отводя в сторону глаза. -Можете взять часть. -Саша  ты где!?  Ты  вынес мусор?- с раздражением и негодованием  опять донеслось с площадки верхнего этажа. -Я не могу взять сейчас.  Ни сколько, - он  сморщил болезненно лицо, лоб и показал глазами на верх. -Второго шанса не будет.  Есть вид алоэ,  что цветет раз в сто лет. Просто я съехала с катушек...только сегодня на винте!!!  Мне  жалко, что у меня не нашлось необходимой…

Командир приподнял над землей черное от копоти лицо и из последних сил еле слышно прохрипел: — Во имя Пророка, саллаллаху алейхи ва саллям… * * * Маленький Дамир Темирханов перевел дыхание и самодовольно окинул взглядом поле недавней битвы. На полу залы тут и там валялись кукольные части тел, искореженная игрушечная военная техника и транспорт, десятки павших солдатиков всех родов войск. На перевернутые детские шкафчики, столы и поломанные стульчики спешным порядком был наброшен протертый…

Командир приподнял над землей черное от копоти лицо и из последних сил еле слышно прохрипел: — Во имя Пророка, саллаллаху алейхи ва саллям… * * * Маленький Дамир Темирханов перевел дыхание и самодовольно окинул взглядом поле недавней битвы. На полу залы тут и там валялись кукольные части тел, искореженная игрушечная военная техника и транспорт, десятки павших солдатиков всех родов войск. На перевернутые детские шкафчики, столы и поломанные стульчики спешным порядком был наброшен протертый…

Посадили группу посреди двора на табуретки и стульчики — первый ряд пришлось положить набок, чтоб было пониже, — и запечатлели на общем снимке. У сидящих — портфели на коленях, лицевой стороной развернуты к фотографу; последний ряд тоже выставил их напоказ — Валька Гаврутов даже руку согнул, подымая бесценный дар над Рыжохиной головой. А голова Рыжохи крупная, нечесаная, глаза круглые — что пуговицы; видно, как она прячет в проеме табуретки босые ноги, заслоняя перевязанную грязной тряпкой щиколотку.…

Недалеко послышались крики. Скорей всего, кто-то забрался к соседям. Чтобы украсть вещи, или еду. Хорошо, что к нам никто не залазает. Наверно потому что у нас нечего брать. Надо засыпать. Завтра рано работать на свалку.  Теперь и я работаю с отцом, мы разбираем мусор, отбирая пластик и железо. Теперь немного легче. Может, сможем брать больше риса. Когда работал только отец, нам с сестрой приходилось лазить по крысиным норам, и собирать украденный ими рис. Нам тяжело, и не нравится…

Маме не было и восемнадцати, когда я родилась. Им с сестрой, как всем подросткам, вероятно, хотелось тусоваться с друзьями, а не менять подгузники. Тем не менее они ходили на работу в разные смены и по очереди присматривали за мной. Старшеклассники из окрестных школ охотно наведывались в наш дом-прицеп, где не бывало взрослых. Однажды вечером я смотрела по телевизору мультики, понемногу добавляя громкости, чтобы перекрыть шум. – Сделай тише. Тише сделай, я сказала! – прикрикнула мама. – Сами…

Он делает глоток солоноватой воды из фляжки и напрягается в седле, когда камни из-под копыт катятся по крутому, сухому склону. День клонится к вечеру, жара спадает. Небо испятнано иссиня-черными тучами, которые пригнал муссон, — со дня на день начнется сезон дождей. Он хочет, чтобы это случилось поскорее. Форрестер приехал в эту страну именно потому, что здесь не было деревьев. На службе, посиживая на веранде правительственного бунгало, он полагал, что отсутствие деревьев сделает его путешествие…

Далее они проследовали к тележкам, причем Вовик со смехом обогнал мать и побежал вперед, торопясь и подпрыгивая странными скачками. Руки его маленькими крылышками были поджаты вверх и дергано болтались на бегу. Ему еще не было трех, но, уже рослый и широкий, он вполне мог бы сойти за четырехлетнего. Однако стоило взглянуть на его лицо, увидеть отвлеченный взгляд, послушать его тарабарскую болтовню — и каждый сразу понимал: это просто крупный младенец, несмышленый и неуклюжий. Вова выбрал тележку,…

Алешка потянулся сладко И сонно приоткрыл глаза. Луч, словно яркая заплатка, По пледу медленно сползал. Указкой чиркнул половицу, Понятно и не ясновидцу: Блеснул на ручке у двери — Балкон, мол, быстро отвори. Пацан забыл про сладкий сон. Влекомый тайным предсказаньем, Заветной встречи обещаньем, Прокрался тихо на балкон. А тот, как мостик капитана, Плывет над волнами тумана. Бушует странный океан, Касаясь ног босых прохладой. То в центре вздыбится Титан, То обратится вмиг армадой.…

И тропинка. Да, я никогда не боялась пойти по незнакомой дороге, тропе, дорожке, тропинке (дальше продолжай сам, их много — слов, обозначающих неожиданную возможность выбрать, свернуть, повернуть, изменить, измениться), я любила мчаться по неизвестному ночному шоссе — когда огоньки, огоньки, огоньки. Миллионы светящихся жизней, завиваясь поземкой, мимо, мимо. Но мне кажется, что я шла и шла, и летела, и даже ползла (множество существует глаголов, которые ты можешь подобрать сам) только к той, увиденной…

*** Черт, это уже отец вернулся! А я еще ничего не сделал. Гитару в чехол, скорее в магазин. Конечно, он ничего не скажет, только вздохнет. После смерти матери он совсем сник, стал мало разговаривать и почти не играет на пианино. Посмотрит вечером наш малюсенький телевизор, и на боковую. — Пап, я быстро. — Хорошо, давай. Майк, а ты пойди вымой посуду, окей? — Почемуууу я? — Майк заныл свою обычную песню. Я взял велик и вышел на шумную улицу, напевая вчерашнюю песенку. Я нашел нужный…

Боже, даже пофантазировать прилично уже не получается. Возможно, все оттого, что две штуки были не мои. Они были Барта, хозяина ресторана, на которого я вкалывал. У него вошло в моду вызывать меня из ресторана в Баттерси к рулеточному столу в «Шератон-Парк-Тауэр». Жужжание за его спиной — а в мобильнике просто треск — сменялось перестуком шарика, скачущего по колесу. — Притарань две штуки. Я тут продулся. Теперь такие звонки поступали по два раза в неделю. Я спросил англо-китайца Тони Линга,…