Современная проза

– Какого черта, – громко сказала она, выражаясь несколько грубее, чем подобало бы ранним утром, таким чудесным летним утром. Выражения вроде этого не употребишь ни дома, ни там, где могут услышать домочадцы, поэтому приятно было облегчить душу в одиночестве, сидя на ограде пристани и болтая ногами. Неподалеку присела белая чайка и молча стала наблюдать за Йоусабет желтым глазом; девочка прикрикнула на нее. Причиной недовольства Йоусабет была мать, воспитывавшая ее без всякой пощады. Делала она это…

И вот уже мы в доме – в домике, таком крохотном, каких мне еще не доводилось видеть. Однако внутри царят чистота порядок и уют, и мне тут сразу очень нравится. В колыбели спит младенец, на кровати свернулся котенок. Лаппи укладывается под колыбелью, позевывает и притворяется спящим. Женщина не обращает на него никакого внимания. В углу, у дверей, стоит другая кровать. Там, говорит мне хозяйка, буду спать я. Не зная, что делать, я снимаю котомку и сажусь на кровать. Но женщина ведет меня на кухню…

Настоящий учитель всегда готов к бунту, как капитан, но как мастер единоборств, если уж бой предложен, никогда не отвечает на удар противника симметричным ударом той же силы. А Серафима была мастером со стажем. — Садись, Старосельский. Спасибо за интересный рассказ. Маленький паж знает, что будет наказан. Но не знает, когда и как. Снедаемый неизвестностью, теперь он до конца дня и думать забудет о своей боевой магии. Но и самой Серафиме Георгиевне шестое чувство подсказывало, что в ее многолетнем…

— То есть, сэр Вернон, шантажист угрожает сделать достоянием общественности некие ваши действия, за совершение которых по закону полагается наказание. То, за что вам может быть предъявлено официальное обвинение. — Да. Точнее, если об этом станет известно, на меня могут подать в суд, но до обвинительного приговора, скорее всего, не дойдет. Я склонен думать, что на сегодня не имеется реальной возможности осудить меня. — Когда это произошло? — Почти тридцать лет тому назад. Если точно, в тысяча…

Дубы уже такие, как осенью. Мне сказали, что виновато нашествие гусениц, а не отступление лета, но все это очень подозрительно. Вероятно, лучше всех в этом разбираются сами гусеницы. Как ни странно, когда-то давно гусеницы мне нравились. Я отыскивал их на улицах лондонских предместий и приносил домой, чтобы играть с ними. Я заучивал их названия, наблюдал, как они превращаются в куколки, оберегал, как заботливая мамаша. Ах, как я дорожил этими нежными созданиями! А теперь отношусь к ним точно так…

Да, я могу спокойно ждать зимы. Полагаю, я уже забыл, что это такое. Раньше я думал о зиме как об ужасном, мокром времени года, пригодном разве что для профессионального футбола. Теперь нахожу, что зима не лишена определенных достоинств, к коим относятся бодрящие, искрящиеся снегом дни, уютные вечера у камина с потрескивающими в нем поленьями. Зимой так хорошо работается, так легко дышится. Лето закончилось, но жизнь продолжается. Да здравствует октябрь… Официант, еще сельдерея!

— Куда вы собрались? — спросит она. Вряд ли она изменит сложившееся о нас мнение, услышав в ответ жалкое лепетание: «Э… я… мы собираемся… э… немного пройтись». Но насколько убедительно прозвучит: «Нам хочется взглянуть на пруд. Он, должно быть, наполнился до краев. Не хотите ли пойти с нами?» — и при удачном стечении обстоятельств она даже может согласиться. И знаете, возможность увидеть, что происходит с прудом, несколько примиряет нас с этими дождливыми днями. Потому что наши мысли устремлены…

Соотечественница А. Дворкин Сьюзен Сулейман, процитировав это «резюме» (общей длиной в семь страниц!), меланхолически замечает: «Уделяя столь большое внимание „сценам и персонажам“, Дворкин успешно превращает повесть Батая в образчик вокзального чтива или даже, точнее, в товар из секс-шопа» [3] . Стремясь сама продемонстрировать более разумный и просвещенный (реминизм, Сулейман несколько брезгливо отстраняется от своей предшественницы и во французском тексте своей статьи цитирует ее (как и мы…

Терпежу и правда как есть нету — и кого ни линчуй, а станет его еще меньше — только вот на Руси вовсе не так уж плохо жить, и об этом, верьте слову, все-все у Ерофеева, с первой до последней строчки. Мало того, есть мнение и возникает подозрение, что хорошо-то жить на Руси не иному кому, как самому Веничке, его-то и надо за ушко… «Мне, например, здесь очень нравится. Если что не нравится — так это запрет на скитальчество. И — неуважение к Слову. А во всем остальном…» — так говорит иудейскими устами…

Виктоор Торопов, академик Всемирной академии ненормативной лексики, выступление на радиостанции «Небесное ухо». Двадцать лет назад Дмитрий Каралис появился у нас на заседании семинара молодых писателей-фантастов со своей первой фантастической повестью — полный сил и творческой энергии, но явно сомневающийся, написал ли он то, что следовало писать, и вообще попал ли туда, куда следовало бы. Повесть была очень недурна для начинающего — в излюбленном мною жанре реалистической фантастики,…

Рекламный проспект Супруги из Зальцбурга, которые всю жизнь работали каждый сам по себе, а сейчас, к обоюдному удовольствию, получают удвоенную совместную пенсию, решили на исходе зимы поехать в Целль-ам-Зее, что в Пинцгау, для чего приобрели рекламный проспект этого достохвального места, дабы изучить его и таким образом подобрать подходящую для их цели гостиницу и провести в ней две или три недели. Супруги, любившие путешествовать, и в самом деле нашли в проспекте гостиницу, которая, как им…

Тщательно продуманное самоубийство, а не спонтанный акт отчаяния, думал я. Гленн Гульд, наш друг и величайший пианист столетия, тоже дожил только до пятидесяти одного года, думал я, входя в гостиницу. Правда, в отличие от Вертхаймера он не покончил с собой, а, как сообщили, умер естественной смертью. Четыре с половиной месяца в Нью-Йорке — и без конца «Гольдберг-вариации» и "Искусство фуги", четыре с половиной месяца сплошные клавирные экзерсисы, которые Гленн Гульд всегда называл только…

Пересказывая историю их первой встречи, мама обычно делает паузу и уточняет, что в то утро на ней была надета кофточка из самого настоящего парашютного шелка и только что сшитая юбка из ярко-синего не нашего габардина – привет от Вани Магара. Этот добрый Ваня был ее первым мужчиной. Объявившись в Старом Крыму вместе с авиационным полком и стремительно начавшейся войной, он за две недели успел без памяти влюбиться в маму, сделать ей предложение, а главное – переправить в Грозный к своим родителям,…

Проблемы же с мусорами сводились к страшному: на Чеку лежало заявление у участкового по поводу хулиганства и мелкого вандализма в подъезде. Кроме того, П. и Чека были задержаны сотрудниками милиции прямо на улице. Оценив масштабы катастрофы, помнится я велел помыть подоконник от проявлений пробуждающегося в душах Чеки и П. национального самосознания, а участковому унести коньяк и две пачки бумаги, ну и впредь не гадить. Окончился тот наш разговор тем, что я предусмотрительно оставил обоим свой номер…

Осень. 1982 года — это же двадцать лет назад! Попытки прокрутить ленту воспоминаний в обратном направлении, до конца, так и не удаются. Фигурки не двигаются задом наперед, как в кино, если пустить ленту воспоминаний не с того конца. Прошлое, в лучшем случае, оказывается разорванным на куски, смонтированные в произвольном порядке. Но внутри каждого отрезка еще можно сохранить нормальную последовательность событий. Время в этих «фильмах о прошлом» всегда идет вперед, и никогда в обратном направлении,…

— Не перебивайте меня, у нас мало времени. Надо бы, чтоб ООН запретила французам водить самолеты. — Итак, — сказал летчик, — на аэродром не сообщено об изменении курса. Радисту было приказано это сделать, но у него аппаратуре оказалась небольшая поломка, он как раз чинил ее, когда произошла катастрофа. Может быть, он и успел передать радиограмму, но спросить у него об этом мы не можем, потому что наш храбрый радист погиб. Мы были слишком далеко от аэродрома, чтобы нас могли нащупать радары, так…

Все это производит большое впечатление на слушателей. Ведь не каждый день случается выпить с профессиональным убийцей. Трактирщик сожалеет, что телефон так далеко от его места за стойкой. Ну, авось обойдется — и на нервной почве он угощает всех присутствующих бесплатной кружкой пива. Это создает заговорщицкую атмосферу, каждый чувствует себя немножечко гангстером. — За это время я застрелил довольно много людей. Конечно, мне всегда бывало неприятно, но чего не сделаешь  ради   хороших денег. Каждый…

У двери курятника уже причитала тетушка Рохеле. И хоть ноги у нее едва ходили, и жила она в самом конце переулка, услышав шум, Рохеле через три минуты была во дворе Бернштейнов. Рохеле была невыносимо любопытна. Зина за это любопытство ее терпеть не могла. А еще за визгливый голос, мигрень, больные ноги, экзему и сгубленную жизнь сапожника Мордхеле, Зининого брата, чье долготерпение Рохеле пользовала, по мнению Зины, последние сорок пять лет. — Давид, за что мучаешь свою бедную жену, — жалобно…

Андрей и Олег прибыли на площадь Юности примерно в половине восьмого. До календарного заката оставалось еще тридцать минут, но из-за тумана было уже совсем темно, и над площадью повисли ртутные светляки включившихся фонарей. Вообще-то приехали по делу — недалеко останавливался автобус четырехсотого маршрута, за небольшую плату доставлявший всех желающих в Москву, — но впереди расстилалась широкая равнина выходных, спешить совершенно не хотелось, а потому пока сделали привал, расположившись на одной…

Дима считал, что он лучше справляется с уходом за женой, чем любая медсестра. Так оно и было, наверное. Даже не наверное, а точно — один раз сестра плохо завернула колпачок подключичного катетера, и в кровь начал поступать воздух. А Дима заметил. По вечерам в трехместной палате три мужа накрывали себе на стульях небольшую поляну, закусывали и снимали стресс, обсуждали больничные новости и события дня. А жены отпускали замечания, притворно сердились, но посматривали на своих небритых сиделок благодарно…