Цейтнот

— Я люблю тебя, — призналась девушка, и от этих слов у Бартон всё замерло в груди. — Но я не могу больше встречаться с женатым мужчиной. Возвращайся к семье. Так будет правильней.

Ванда долго вглядывалась в его лицо, пытаясь увидеть проблески понимания, но лицо Клинта было столь печальным и растерянным, что она лишь вздохнула. Сняла с руки перчатку, стирая с его губ свою помаду, и Бартон перехватил её запястье. Долго держал в своих тёплых ладонях, и Ванда даже не пыталась вырвать руку. Он отпустил её сам, и девушка ушла, стараясь не оборачиваться.

Клинту захотелось взвыть и кинуться за ней следом, чтобы хотя бы тут не упустить своё счастье.

Комментарий к

Глава внезапно ожирела из-за большого количества событий/мыслей, поэтому разбита теперь на 2 части: на 17 и 18 главы соответственно. Объём перестал контролироваться, слова сами вылазят из-под пальцев. Будет и 19 глава, надеюсь, последняя.

========== Часть 18 ==========

— Ты не должен был приходить. Что это?

Ванда всё придерживала дверь, не позволяя Бартону пройти в квартиру. Он мялся на пороге, сжимая в руках огромную ёлку, ветки хлестнули его по лицу, когда он попытался было протиснуться в узкий дверной проём. Ванда раздражённо отмахнулась от еловых игл, больно рассыпавшихся по её щеке, и прикусила губу.

— Ты говорила, что не ставила ёлку на Рождество. Я решил устроить тебе праздник.

— По-моему я чётко дала тебе понять, что нам не стоит встречаться.

— Я хотел сделать тебе приятное. По-дружески. Без всяких намёков.

Ванда прикусила ненакрашенную губу, и Клинт испытал сожаление. Ему хотелось слизать сладкий вкус её красной помады. И он опустил взгляд, понимая, что противоречит собственным словам. Ёлка была предлогом, и он чувствовал себя паршиво, понимая, что обманывает не только Ванду, но и себя.

— Я не хочу ставить мёртвое дерево в своём доме.

— Я тащил его с площади часа два, оно не влезло в машину. Ванда…

Девушка качнула головой и, с секунду подумав, всё же уступила, нехотя открывая дверь. Ярко-зелёная, одуряюще пахнущая ель тут же заполонила маленький коридор.

— Мне нечем её украсить, — Ванда сложила руки на груди, стараясь унять беспокойство, но рядом с Клинтом сердце выплясывало танго.

— Я подумал и об этом, — Бартон указал на пакет у своих ног. — Здесь коробки с ёлочными шарами, мишура, гирлянды, звезда.

Он стащил с рук перчатки, и Ванда зорко отметила, что на его безымянном пальце больше нет обручального кольца. Язык укололо сожаление, ей стало обидно за Лору. Клинт светился, то ли от счастья, то ли ещё от чего, но девушку это лишь раздражало. Она не ждала его здесь, да и не хотела бы больше видеть, считая, что между ними всё кончено.

Бартон выволок ёлку в гостиную, и Ванда медленно последовала за ним. На душе было неспокойно.

— Хочу приготовить тебе кое-что, — Клинт вытащил из пакета бутылку вина. Внезапно резко запахло пряными специями, девушка уловила аромат корицы и яблок.

— Глинтвейн? — догадалась она, и Бартон кивнул.

Ей не нравилась его инициативность, его острая смелость и жареная на огне радость. Будто он проигнорировал её вчерашние слова, просто наплевал на них и растоптал её желание всё закончить мирно. Их отношения и так искалечили его жизнь и, кажется, брак.

— Клинт, пожалуйста, уходи.

Он замер, так и не успев стащить с себя пальто, лишь наследил в коридоре, так и не очистив ботинки от снега.

— Я же сказала, что… не могу. Я хочу поступить по совести.

Бартон сглотнул, он уже однажды поступил по совести и ему это аукнулось.

— Я пришёл не для того, чтобы что-то тебе доказать. Или подвергнуть твои слова сомнению. Я хотел просто по-семейному украсить вместе ёлку и посмотреть что-нибудь по телеку. В гостинице особо не разгуляешься, а дома ёлку украсили уже без меня.

Ванда растерянно моргнула, руки сами опустились по швам.

— Лора запрещает видеться тебе с детьми?

— Нет, до этого она не опустится. Но…

В голосе Клинта слышалось острое отчаяние, воздух сквозил печалью, и Ванда зябко поёжилась, всё же позволяя Бартону хозяйничать на её кухне. Рождественская ель весело покачивала пушистыми ветками словно укором.

— Зачем ты ей всё рассказал? — спросила Ванда, с ногами усаживаясь на стул. Бартон грел в маленькой кастрюльке красное вино. — Мы ведь договаривались хранить всё в тайне, чтобы не делать Лоре больно.

Клинт молчал, угрюмо размешивая сахар. На вопрос он так и не ответил, слова остались висеть в воздухе, и Ванда тяжело вздохнула.

— Тебя это не должно беспокоить. Я сам во всём виноват и разгребать всё это именно мне.

— Но это из-за меня тебя выгнали из дома! — возмутилась девушка. — Это я тебя соблазнила! Я в тебя влюбилась!

— А я ответил. Если бы не захотел — с тобой бы не переспал, но ведь переспал. Значит, вина на мне. В любом случае, это я принял решение признаться.

— Мы натворили дел и вместе должны за это отвечать.

— Но Лора моя жена, а не твоя. Пока. И я, — Бартон звонко опустил ложку на стол, — не хотел бы сейчас об этом говорить.

Ванда растерянно, но раздражённо признала его правоту. Клинту было больно об этом говорить, но от осуждения избавиться она не могла. На месте Бартона она постаралась бы Лоре ни о чём не рассказывать, хотя и понимала, как трудно ему было хранить их общий секрет. Возможно, она бы сама не выдержала.

Ванда опустила ногу на пол, отбарабанив пяткой незатейливый мотивчик и, заметив, что Клинт продолжать разговор не намерен, отправилась рассматривать ёлочные украшения. В коробках переливались шары, ярко-розовые с блёстками, синие со снежинками, глянцево-серебристые, золотые. Ванда провела пальцем по полосатым леденцам и уколола ладони об острые края звезды. Стало грустно: она вспомнила, как в последний раз наряжала ёлку с мамой и братом, им с Пьетро было по девять. Ванда загадала быть счастливой. Прошло чуть больше десяти лет, а желание так и не сбылось.

Она вытянула спутанную гирлянду и уселась на пол, задумчиво её разглядывая.

— Начинай, — наказал ей Клинт, и Ванда повесила на ближайшую ветку первый шарик. В дневном свете он весело поблёскивал идеально гладкой поверхностью, словно подмигивал.

За пару часов они с Клинтом украсили всю ёлку, то и дело шпыняя друг друга и кидаясь мишурой. У них были разные представления о красоте и симметричности, и они препирались, изредка отвлекаясь на какой-нибудь глупый рождественский фильм или выпивая остывший глинтвейн. От обилия вина и терпкой жары в комнате Ванду слегка подкосило.