Девятая жизнь кошки. Прелюдия

Прежде желтоватые глянцевые и матовые листы воспроизводят ушедшую действительность с четкостью безапелляционного наблюдателя. Последний штрих - сушка. Будущие склепы памяти облепили глянцеватель. И запах, с которым прошлое врывается в будущее, чем-то напоминает начало отопительного сезона.

Я не знаю, как создается это волшебство, и именно потому оно неимоверно притягивает меня. Серебристый одноглазый 'Зенит'. Сменные объективы разной толщины, каждый в коробочке с подушечкой из поролона. Штатив. Кожаный чехол. Закрученные в спирали пленки с частично засвеченными кадрами. Диапозитивы из самых ценных моментов, вставленных в рамочку.

На россыпи фото звездное небо. Смеющаяся мама с косой, такой я никогда ее не видела. Мой первый год жизни. Кот, которого больше нет. Натюрморт из кукол. Точечно пойманное время. Каждый из снимков живой и естественный. Словно подсмотренный в замочную скважину момент. С изъянами и несовершенством. С незакрытыми ртами. С неожиданной зевотой. Со звериным оскалом. С надутым обидой лицом. Но больше всего на снимках смеха. Хохота и бульканья. Щекочущего удовольствия. Мрачного веселья.

Свидетельство аккуратно разложенных по конвертам карточек не позволяет отринуть разнообразный опыт нашей совместности. Эта опора сопровождает меня повсюду долгие годы.

– Я, к сожалению, помню только тяжелые времена. Все счастливые словно испиты до дна, ничего не осталось в осадке.

– Хватит философствовать, лучше принимайте новую Герду, - обрывает их Леда, - не знаю, можно ли тебя называть теперь Гердой. По мне, ты больше похожа на Клеопатру.

– Это только вашими стараниями. Внутри я все та же.

– Ты твердо в этом уверена, - смеется Пророк, - что когда-то была внутри Гердой?

– А вот интересно, - продолжаю я, - для чего здесь все-таки нужны прозвища? Чем вас не устраивают собственные имена?

– Имена сменив на клички стали вмиг они двуличны, - острит Шут, - это просто такая игра, и только. Взрослым часто не хватает игр.

– И здесь игра?
– вспыхиваю я.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы познакомились в Игре, - отвечает за меня Пророк. Это долгая история.

– И сейчас точно не время ей делиться, - добавляю я.

– А жаль, очень любопытно, - продолжает приставать Шут.

– Как-нибудь в другой раз. Будет повод вернуться сюда, чтобы рассказать нерассказанную историю. Истории хороши, когда они закончены. А эта пока в самом разгаре, - извиняюсь я.

– Как скажешь, но смею заметить, что про игру начала первой ты, - не сдается Шут.

– Извини, вырвалось. Мне понравилось, как вы раскрасили меня. Правда жаль, что я не вижу себя в зеркало, - я возвращаюсь к прежней теме, - и если ты решишься повторить это в городе, я заранее согласна, - обращаюсь я к Пророку.

– Поглядим, - отвечает он, - надо поднять бокалы за рождение мечты!

– Бокалов не приготовили, это упущение. Пойду поскребу сусеки остатков роскоши, - теперь ненадолго удаляется Шут.

Все остальные вновь замолкают. Я ищу знакомые созвездия: провожу воображаемую линию, продолжающую ручку ковша Большой Медведицы, и замечаю ковшик поменьше. Раскинула свои объятья Кассиопея. Бросается в глаза Летний треугольник. Какое-то огромное созвездие медленно выдвигается из-за горизонта: это или Дракон, или Геркулес. А глубокой ночью выйдет на охоту могучий Орион, так хорошо знакомый мне по зимним вечерним прогулкам. Летом он появляется в самый разгар тьмы, сгущающейся перед рассветом.

– Дзынь!
– звучит за спиной голос Шута, - соскучились?

– Это смотря, что ты принес, - отвечает Рон.

– Я к вам со всей душой, меркантильные твари. Будем смаковать райский вкус текилы. Лайма, достать не удалось, не обессудьте, но есть лимон и соль, и даже женские животы, с которых ее полагается слизывать.

– С моего живота опасно что-то слизывать, можно и без языка остаться. И, кстати, я никогда не пила текилу, - говорю я.

– Так давайте, друзья, наполним бокалы текилой, а живот Леды солью!

– Вот еще, - хохочет она, - эдак вы опьянеете слишком быстро. Или у кого-то есть мечта устроить оргию?

– Что за нелепые подозрения?
– возмущается Шут, - покажи мне того, у кого нет таких фантазий?

– Я, - говорим мы с Ледой одновременно.

– Покажите мне мужчину, у которого нет таких фантазий, - поправляется Шут.

– Я, - теперь одновременно звучат голоса Рона и Пророка, и тут же четверо прыскают, а один скалит зубы и грозится выпить всю текилу в одиночку, а потом пойти искать более раскованных людей.

Чем сильнее бурчит Шут, тем сильнее мы расходимся в безостановочном веселье. Мне кажется, я уже не в силах остановить свой хохот, который создает болевые спазмы в животе, как Рон совершенно серьезно, как будто не он сгибался рядом с нами от смеха мгновение назад, заявляет:

– Я мечтаю о доме.

В его голосе столько тоски, что массовый приступ веселья застывает в воздухе и трескается на части. Он продолжает:

– Мне кажется, я ничего не смог бы оценить так сильно, как дом, в котором все было бы по-моему. Хлопковый коврик у двери. Нэцке на каминной полке. Деревянные окна и полы. Скрипящие половицы. Чердак, покрытый слоем пыли и заваленный хламом. Ставни. Кладовка с припасами. Винный погреб. Крыльцо, затененное виноградной лозой. Беленые стены. Я вижу этот дом так ясно, словно я прожил там всю свою жизнь, и меня охватывает покой. Я мечтаю о доме, но живу здесь, посереди бескрайней свободы. И, если бы эта мечта исполнилась, мне не о чем было бы больше мечтать.

– Я бы тоже хотела бы жить именно в таком доме. Поставить во дворе железную кровать, и летом спать под звездным небом, а случае непогоды бежать под крышу и плотно закрывать окна и, даже, ставни. Ставить чайник, и слушать, как ветер ломает деревья, но каменные стены ему не по зубам. Дом для меня - это компромисс между свободой и защищенностью, - присоединяется Леда.

– А мне нравится жить в квартире. Когда из-за стен звучит чужая жизнь. И ты понимаешь, что не одна. Что всегда можно позвать на помощь, и будешь услышана. Дома пугают меня своей обособленностью. Там так одиноко, - представляю себя в картинках Рона и Леды я.

– Там одиноко лишь если ты никого туда не пускаешь, - отмечает Пророк, - я тоже хотел бы дом, но совсем не такой, маловато будет. Я хочу, чтобы комнаты были очень просторными, а окна большими и светлыми. И никаких ставен. Хочу не чердак, а мансарду на всю площадь дома с окном в потолке. И звездами я бы предпочел любоваться именно там, а не прогибая сетку железной кровати. Там должна быть большая гостиная: мягкие кресла, домашний кинотеатр, много источников света. И несколько уютных спален, поменьше гостиной, но тоже просторных. Каждая с собственной ванной. И мой дом кишел бы народом, и лишь наверх я не пустил бы никого. Ну кроме любимой женщины, конечно. Под звездами одному и впрямь одиноко.