Девятая жизнь кошки. Прелюдия

– Вот это вы домовитые, так и не скажешь,- присоединяется к разговору Шут, - удивляете старика. Жить в одном месте - это со скуки можно помереть. А иметь много жилищ, так это одуреешь за ними ухаживать. Да и все равно словно собака на цепи. Мой дом он там, где я. Сейчас вот здесь. А наступят холода, поищу конуру потеплее. Но точно не целую домину. Следи еще за ним.

– Вот уж не ожидала от тебя такой любви к свободе, - отвечает ему Леда, а от тебя, глядит она на Пророка, - такого размаха. Всегда ценила в тебе скромность.

– Ну а чего бы в мечтах не размахнуться? Для этого они и существуют. А только начнешь планировать, и прощай энтузиазм. Что же до скромности, так это ж лицевая сторона. У скромности всегда есть изнанка в виде жадности. И наоборот.

– Сейчас осталось только тоскливо завыть на луну. Кто готов очеловечиваться текилой? Или нет животов, нет и жажды?
– откручивает крышку бутылки Шут, - если все это мне, то я могу и из горла.

– Наливай, - хватается за кружку Рон.

Все быстро разбирают остальные, и бутылка сразу пустеет на треть. Я копирую их поведение, подставляю ребро ладони для соли, в другую беру ломтик лимона, слизываю соль с кожи, залпом проглатываю обжигающую жидкость и рассасываю дольку. Я не люблю крепкие напитки, но появляющееся послевкусие вызывает восторг. Пророк притягивает меня к себе, и добавляет еще одну нотку вкуса в растекающееся внутри меня блаженство.

– Сейчас мой дом здесь. Я, кажется, как улитка принесла его с собой, но покинула его на время из любопытства. Лишь бы его никто не сжег, как лягушачью кожу, - с тревогой обращаюсь к Пророку, - дом улитки хорош тем, что он под рукой, когда нужна защита, он не пустит врагов внутрь, но из него всегда можно выйти к другу.

– Это если друг и враг не находится в одном лице, - замечает Леда, - а чаще всего так и случается.

– Ну вот и нет. Какие же из вас враги?

– Это ты нас еще недостаточно хорошо знаешь. Враги из нас отменные!

– Тогда я рада, что завтра уезжаю

– Мы обе знаем, что ты вернешься. Ты заражена, поражена в самую свою суть. Семена еще пустят ростки, и выбора просто не будет.

Я молча думаю, что достигла вершин мастерства в искусстве выкорчевывания любых, даже самых живучих ростков. Все они помечены сорняками на всякий случай. Чтобы не пропустить что-то ядовитое, приходится избавляться и от чего-то потенциально полезного, но вслух говорю:

– А если я вернусь, а тебя здесь не будет? Никого из вас здесь не будет? Зачем эта ложь: мы обязательно встретимся?

– Этого я не говорила. Я хотела сказать, что тебе горько уезжать, а значит ты захочешь вернуться. И, возможно, мы встретимся. Нет никакой гарантии, но есть обоюдное желание.

– Неправда! У меня никогда нет желания, когда нет гарантии. Уходя - уходи, и не нужно никуда заглядывать, в мифическое завтра, - в горле сжимается концентрированный комок слез, каждое мое слово пропитано горькой обидой, - я не понимаю! Я знакома с вами всего несколько дней, и для меня вы гораздо ближе тех людей, которых я когда-то годами считала своими друзьями. Ты говоришь, что все дело как раз в том, что я мало знакома с вами, но для меня это не так.

– А как?

– Я вас вижу, понимаете? Вот ты, например, бабочка-поденка. Ты живешь одним днем, ночью умираешь и вновь рождаешься. Для тебя никогда не существует завтра, - описываю я Леду.

– И поэтому ты так разозлилась о том, когда я заговорила о будущем? Я не вписалась в придуманный тобой образ?
– хитро улыбается она.

– Подожди, подожди, я еще не узнал, каким она видит меня?
– встревает Пророк, - и, видимо, мне не судьба.

– Ну почему же?
– я чувствую себя попавшей впросак, но не хочу останавливаться, - ты-крот, который вырыл тысячи подземных ходов, и отлично ориентируется в собственной тьме, но не любящий свежего воздуха, солнечного света и открытых поверхностей, на которых он совершенно беспомощен.

– Я-то причислял себя минимум к тигру, - смеется Пророк, - вот и поглядел в зеркало.

– Герда, не останавливайся, рисуй нам Рона, - присоединяется к вернувшемуся веселью Шут.

– Почему это Рона, а не тебя?
– вспыхиваю я, - ты великовозрастный подросток, пытающийся жить единственно найденным когда-то способом, ты пытаешься быть веселым, но адски несчастен, и только твое творчество на время опустошает душевный ад.

– Неужели образы животных на мне закончились?
– как ни странно он не выглядит обиженным или возмущенным. Скорее, заинтересованным.

– Если тебе так нужно, то я поищу. Ты - одомашненный лис, который считает себя очень свободным, но до смерти боится леса.

– Мне уже становится беспокойно, - оживает Рон, - почему это я последний?

– А ты, - не в силах остановиться я, - черепаха. Вы знаете, как быстро они бегают на самом деле? Просто мы редко встречаем их в природных условиях. А в зоопарке черепахи лениво и томно передвигаются: жратвы у них навалом, и бояться им некого, - я выдыхаю и замолкаю. Мое сердце бешено бьется. Мне кажется, все четверо сейчас молча развернутся, и я останусь здесь совсем одна. В компании своего внутреннего зоопарка.

– Теперь я могу поспорить, что ты сюда вернешься, - хихикает Леда. Еще десять минут назад я это лишь предполагала, а теперь уверена.

– Почему?!
– почти кричу я, - почему ты так решила?

– А я могу поспорить, что ты никогда раньше не превращала людей в животных, да еще так едко. Ты здесь совсем другая, ведь так? Не такая, как там.

– Нет! Я везде одинаковая, - я отчаянно лгу, стараясь замять этот разговор.

– Я думаю у меня тоже есть право отразить тебя, как ты думаешь?
– присоединяется Пророк, - я то видел тебя в двух мирах.

– Конечно, - миролюбиво соглашаюсь я. Мой запал прошел, и хочется восстановить равновесие. А, может быть, я сыпала образами в их адрес для того, чтобы получить в ответ то же самое.

– Там ты была летучей мышью: днем висела вниз головой, изображая из себя мертвую, а в сумерках оживала, и удивляла своей стремительностью. А здесь ты рассерженная пантера, порой тщательно пытающаяся натянуть на себя шкурку кошки. Сжаться до предела, тереться об ноги, и лишь движением хвоста выражать свое неудовольствие, но шкурка трещит по всем швам, и вот-вот лопнет.

– Если ты прав, то мы та еще парочка, - багира и крот.

– Ну вот вернешься, и станем немного ближе. Если ты сможешь перевоплотиться назад. Только я не крот, это ты меня таким видишь.

– Тогда получается и я не мышь, не кошка и не пантера.

– Именно! Никто из них не умеет так складно, и одновременно так запутанно говорить.

Внезапно меня захлестывает острое горе. Я уже не в силах остановить свои слезы, да и не хочу этого. Они становятся бушующими реками, по которым несутся игрушечные кораблики мыслей. О том, что этот момент никогда уже не повторится. О том, что жизнь проносится мимо со скоростью колесницы, которую понесли обезумевшие лошади. О том, что кажется здесь я была счастлива, но удастся ли мне это еще когда-нибудь. О том, что в ответ на мой неприлично язвительный сарказм никто из них не сбежал, и даже не бросил в меня камень. Некоторые кораблики сделаны из спичечного коробка, другие, попрочнее, - из ореховой скорлупки. Но все они приближаются к водопаду, падения вниз не переживет ни один из них. Бумага раскиснет, от скорлупок оторвутся листья парусов. Вода обкатает все, что не сможет растворить.