Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Ваша свтлость, я, право, вовсе не это хотлъ сказать, отвтилъ Санчо; если, впрочемъ, вы находите, что письмо написано не такъ, какъ слдуетъ, такъ можно разорвать его и написать другое; только это другое выйдетъ, пожалуй, хуже перваго, если писать его придется опять мн же.

— Нтъ, нтъ, возразила герцогиня; это письмо хорошо, и я покажу это герцогу. Сказавши это, она отправилась въ садъ, гд хозяева и гости должны были въ этотъ день обдать.

Герцогиня показала своему мужу письмо Санчо, и оно порядкомъ насмшило герцога. Между тмъ подали обдъ, и въ то время, когда сіятельные хозяева смялись, по обыкновенію, надъ интереснымъ разговоромъ Санчо, въ саду неожиданно послышался острый звукъ флейты вмст съ глухимъ стукомъ нестройнаго барабана. Эта унылая воинская музыка перепугала и встревожила всхъ, особенно Донъ-Кихота, который не могъ усидть даже на мст, такъ сильно онъ былъ взволнованъ; а ужъ о Санчо и говорить нечего. Со страху онъ спрятался подъ полу платья герцогини, ставшей съ нкотораго времени обычнымъ убжищемъ его въ минуты опасности; музыка эта была, въ самомъ дл, уныла и мрачна до нельзя. Немного спустя въ саду появились два человка въ длинныхъ, волочившихся по земл, траурныхъ мантіяхъ. Каждый изъ нихъ билъ въ большой, покрытый чернымъ сукномъ, барабанъ. Возл барабанщиковъ шелъ флейтщикъ. также въ траур. За тремя музыкантами выступалъ какой-то великанъ, въ черной мантіи, съ длиннымъ, волочившимся далеко по земл, хвостомъ. Широкая перевязь стягивала поверхъ мантіи его поясницу, а съ боку у него вислъ огромный мечъ съ такой же черной рукояткой, какъ и ножны. Лицо его было покрыто чернымъ, просвчивающимъ вуалемъ, сквозь который видна была длинная и блая, какъ снгъ, борода. Важно и спокойно двигался онъ въ тактъ, подъ звуки барабановъ; и его чернота, его гигантскій ростъ, походка, сопровождавшая его свита — могли удивить всякаго, кто увидлъ бы его, не зная, кто онъ такой. Подошедши къ герцогу, онъ опустился передъ нимъ на колни, но герцогъ ни за что не согласился выслушать его, пока онъ не всталъ. Поднявшись съ колнъ, ужасный незнакомецъ откинулъ вуаль и показалъ изумленнымъ зрителямъ длиннйшую, блйшую, густйшую и ужаснйшую бороду, какую когда-либо видли человческіе глаза. Извлекши затмъ изъ глубины широкой груди своей звучный и сильный голосъ, онъ сказалъ герцогу, пристально глядя ему въ глаза:

— Великій, могущественный господинъ! Меня зовутъ Трифалдинъ Блая Борода. Я оруженосецъ графини Трифалды, называемой дуэньей Долоридой, посылающей меня къ вашему величію испросить у вашего великолпія позволеніе придти разсказать вашей свтлости свое такое удивительное и совершенно новаго рода несчастіе, какого не въ состояніи вообразить самое тяжелое воображеніе во всемъ подлунномъ мір. Но прежде всего она желаетъ узнать: находится-ли въ вашемъ замк безстрашный и никогда непобдимый рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчскій, котораго она ищетъ отъ королевства Кандаи до самой вашей свтлости, пройдя все это пространство — должно быть при помощи чуда или очарованія, — безъ отдыха, пшкомъ. Она находится у воротъ этого укрпленнаго замка, или увеселительнаго дворца, ожидая вашего позволенія войти сюда». Сказавши это, Трифальдинъ закашлялъ и, гладя обими руками сверху внизъ свою бороду, ожидалъ съ удивительнымъ хладнокровіемъ отвта герцога.

— Славный оруженосецъ Трифалдинъ Блая Борода, отвтилъ герцогъ; вотъ уже нсколько дней, какъ мы узнали о несчастіи, постигшемъ графиню Трифалды, которую волшебники заставляютъ называться дуэньей Долоридой. Удивительный оруженосецъ, скажите графин, пусть она войдетъ сюда, — здсь найдетъ она знаменитаго рыцаря Донъ-Кихота Ламанчскаго, и отъ его великодушнаго сердца можетъ ожидать всякой помощи и защиты. Скажите ей также, что если она нуждается въ моей благосклонности, я къ ея услугамъ; какъ рыцарь, я обязанъ оказывать помощь всякимъ дамамъ, особенно горюющимъ и раззореннымъ вдовамъ дуэньямъ, подобнымъ ея сіятельству, графин Трифалды». Въ знакъ благодарности Трифалдинъ нагнулся до земли и, подавъ потомъ знакъ флейт и барабанамъ, вышелъ изъ сада тмъ же шагомъ и подъ звуки той же музыки, какъ и пришелъ, изумивъ всхъ своей одеждой и наружностью.

— Наконецъ, славный рыцарь, сказалъ герцогъ Донъ-Кихоту, по уход Трифалдина, мракъ зависти, злобы и невжества не можетъ ни скрыть, ни омрачить свта вашего мужества и вашихъ доблестей. Нтъ еще недли, какъ вы живете у меня въ замк, и уже молва о вашихъ подвигахъ, распространившаяся по всмъ концамъ земли, заставляетъ несчастныхъ, гонимыхъ и оскорбленныхъ изъ странъ безвстныхъ и далекихъ отыскивать васъ въ этомъ замк, въ надежд найти въ васъ заступника и въ вашей грозной рук исцленіе отъ всякихъ скорбей. И являются они сюда не въ каретахъ, не на дромадерахъ, а приходятъ изъ-за тридевять земель, безъ отдыха, пшкомъ.

— Хотлъ бы я, благородный герцогъ, отвтилъ Донъ-Кихотъ, увидть здсь, въ эту минуту, того добраго духовника, который отзывался недавно такъ зло о странствующихъ рыцаряхъ; хотлось бы мн, чтобы онъ убдился теперь собственными глазами, нужны ли для міра странствующіе рыцари? Онъ могъ бы теперь ощупать перстомъ своимъ правду: слишкомъ несчастные люди не идутъ искать утшеній и облегченій ни у монашескихъ рясъ или деревенскихъ причетниковъ, ни у дворянъ, никогда не вызжавшихъ изъ своего прихода, ни у лниваго горожанина, ищущаго случая — посплетничать, а не прославиться длами, о которыхъ находятъ нужнымъ говорить печатно. Лекарство отъ скорби, помощь въ нужд, защита молодыхъ двушекъ, утшеніе вдовъ, все это обртается въ странствующихъ рыцаряхъ, и только въ нихъ, ни въ комъ боле. И я безпредльно благодарю небо, что оно судило мн быть однимъ изъ этихъ рыцарей, и все, что случается со иною, во время исполненія мною обязанностей этого высокаго званія, я считаю счастіемъ и благомъ. Пусть же приходитъ сюда эта дуэнья, пусть она проситъ меня о чемъ хочетъ; сила руки моей отыщетъ лекарство отъ ея несчастія, а непоколебимая ршимость моя подастъ его этой несчастной женщин.

Глава XXXVII

Герцогъ и герцогиня приходили въ восторгъ, видя, какъ отлично имъ удается мистификировать Донъ-Кихота.

— Боюсь я только, замтилъ неожиданно Санчо, чтобы эта госпожа дуэньи не кинула какъ-нибудь палку подъ колесо моего губернаторства, потому что гд вмшаются дуэньи, говорилъ мн одинъ толедскій аптекарь, тамъ нельзя ожидать ничего путнаго. Пресвятая Богородице! какъ онъ ихъ не жаловалъ этотъ аптекарь. И я полагаю, что вс дуэньи должны быть нахальны и глупы, какого-бы он ни были званія и нрава, хотя бы горюющія, скорбящія и тоскующія, какъ называютъ эту трехфалдную или треххвостную графиню, потому что у насъ все одно: что фалда, что хвостъ.

— Ради Бога, замолчи Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ; дуэнья эта пришла искать меня изъ далекихъ странъ, и она должно быть не изъ тхъ дамъ, надъ которыми острилъ языкъ твой аптекарь. Къ тому же она — графиня, а графини служатъ дуэньями только у королевъ и императрицъ; у себя же дома он такія госпожи, какъ другія и имютъ своихъ дуэній.

— Дувньи, добавила дона-Родригезъ, служатъ здсь ея свтлости герцогин и могли бы быть графинями, еслибъ это было угодно судьб. Но такъ, гд тронъ, тамъ и законъ, и, однако, пусть не отзываются дурно о дуэньяхъ, особенно о двушкахъ и старухахъ, потому что, хотя я не двушка и не старуха, я, однако, понимаю, какое преимущество иметъ дуэнья двушка передъ дуэньей вдовой, и знаю, что значитъ эта поговорка: тотъ, кто обстригъ насъ, оставилъ ножницы у себя въ рукахъ.

— Вотъ именно, если врить моему аптекарю, отвтилъ Санчо, такъ у дуэній есть столько всякой всячины, которую слдуетъ обстричь, что лучше ужь молчать.

— Оруженосцы были всегда нашими врагами, сказала дона-Родригезъ. Толкаясь по всмъ переднимъ и выметая тамъ всякій соръ, они видятъ насъ каждую минуту и потому, если они не молятся Богу, что случается съ ними безпрестанно, такъ у нихъ только и разговору что о насъ; они разбираютъ насъ по косточкамъ и заживо хоронятъ наше доброе имя. И все-таки мы, на зло этимъ странствующимъ чурбанамъ, будемъ жить на свт въ дом благородныхъ и знатныхъ людей; хотя насъ и морятъ тамъ голодомъ и ваши нжныя тла покрываютъ юбкой, какъ навозныя кучи, во время процессій. Да еслибъ было у меня время, продолжала она, такъ, клянусь Богомъ, я бы заставила поврить не только этихъ господъ, но цлый свтъ, что нтъ такой добродтели, которой нельзя было бы найти въ дуэнь.

— Очень врю, отвтила герцогиня; но только вамъ нужно выждать боле удобную минуту для опроверженія мннія о дуэньяхъ этого злаго аптекаря и для того, чтобы вырвать изъ сердца Санчо питаемую къ нимъ злобу.

— Клянусь Богомъ, сказалъ Санчо, съ тхъ поръ, какъ дымъ губернаторства вошелъ мн въ голову, онъ вылъ все, что было во мн оруженоскаго, и я смюсь надъ всякими дуэньями, какъ надъ дикой фигой.

Разговоръ по поводу дуэній продолжался бы, вроятно, еще, еслибъ не раздались опять звуки флейты и стукъ барабановъ, возвстившіе приходъ дуэньи Долориды. Герцогиня спросила герцога: «не слдуетъ ли имъ выйти на встрчу Долорид, какъ графин и знатной дам?»

Санчо предупредилъ отвтъ герцога: «на встрчу ея графства слдовало бы, пожалуй, выйти, сказалъ онъ, но на встрчу той части ея, которая составляетъ дуэнью, вамъ не слдовало бы двинуться съ мста».

— Санчо, кто тебя проситъ вмшиваться въ это дло? сказалъ Донъ-Кихотъ.

— Никто не проситъ, отвтилъ Санчо, а самъ я вмшиваюсь, какъ оруженосецъ, прошедшій полный курсъ вжливости въ школ вашей милости, считающейся образцомъ всякой вжливости. Вы сами, ваша милость, изволили говорить, что передавши можно иногда потерять столько же, какъ и не додавши. Больше я ничего не говорю; для умющаго понимать довольно одного намека.

— Санчо совершенно правъ, прервалъ герцогъ; посмотримъ сначала, что это за графиня, и тогда увидимъ, какъ намъ держать себя съ нею?

Разговоръ этотъ былъ прерванъ появленіемъ въ саду флейтщика и барабанщиковъ, двигающихся въ томъ же порядк, какъ въ первый разъ; на этомъ мст, однако, авторъ оканчиваетъ короткую главу и начинаетъ другую, въ которой продолжается тоже самое приключеніе, принадлежащее къ числу важнйшихъ въ этой исторіи.

Глава XXXVIII