Гвоздь & винил

Мы оставили поющего Дыню и пошли стричься. В одной из комнат спортзала, оборудованного под парикмахерскую, процесс расставания с хаерами был поставлен на поток. Три бабушки-пердуньи в одинаковых серых халатах стригли всех без разбора ручными машинками. А к ручной машинке, надо сказать, отношение у меня было особое! Когда я был ребёнком, папаша, если его не звала в дорогу очередная командировка, стриг меня каждую субботу, вероятно, при этом думая, что воспитывает дисциплинированного и аккуратного защитника Родины. На машинке не хватало нескольких зубьев, и она жестоко рвала волосы, но папаша на мои отчаянные вопли никакого внимания не обращал и доводил стрижку до конца. По прошествии многих лет я вычитал в какой-то умной книжке, что у людей, которым не хватает секса, появляются садистские наклонности и понял, что папаше всегда его не хватало! Так что эта грёбаная машинка осталась для меня на всю жизнь символом живодёрни, а суббота – самым плохим днём недели! Я смотрел, как падают на грязный пол мои чудесные локоны, и мне хотелось рыдать, но я сдержался. Ведь против папашиных связей и мамашиного «больного сердца» не попрёшь.

Потом была «мандатка», где меня и моих друзей определили в морскую роту. Туда же каким-то непонятным образом попал и не сдавший химию «сын уважаемых родителей» Митрофанушка! Старшиной этой роты был назначен прапорщик Зелёный…. Действительно, в жизни нет ничего такого, что не могло бы случиться!

Плевок, видя, что прапор делает головокружительную военную карьеру, как-то незаметно втёрся к нему в доверие и получил «должность» негласного денщика, став похожим на шакала из «Маугли».

– А мы уйдём на север! А мы уйдём на север! – гнусавым голосом пропел Лунатик и пнул Юрка сзади под каблук, когда мы шли строем.

– Никуда мы не уйдём – будем сегодня форму получать – серьёзно ответил Плевок – мы с прапором выдавать будем.

После этого сообщения Серж обозвал Плевка «чмом продажным», а я, смягчив его грубость – «ренегатом».

Вечером, перед отъездом в лагерь Бугры на «Курс молодого бойца» Гнус, переодетый в морскую тужурку, решил выдать нам форму. Из всей роты мы остались последними и получили специально отобранное не по размеру шмотьё.

– Да от неё псиной воняет! – возмутился Лунатик, брезгливо крутя перед собой чью-то старую робу.

– «О некоторых людях – к ним относится Александр Великий – заговорил прапор и, казалось, голос его доносится откуда-то из живота – говорят, что их пот издавал приятный запах, благодаря каким-то редким и исключительным особенностям их телесного устройства. Причину этого пытались выяснить Плутарх и другие. Но обычно человеческие тела устроены совсем по-иному: лучше всего, если они вообще не имеют запаха».

– Чего?! – удивился Лунатик.

– Ничего. Иди на хуй и не задерживай процесс! – сказал своим обычным голосом прапор и мотнул головой в сторону двери – следующий – Бобров!

– Что за рванина, товарищ прапорщик? – спросил я у Гнуса, пока он ставил галочки в тетрадке со списком взвода.

– Кто вам новую форму даст, Бобров?! Вы ж ещё присягу не приняли! И, вообще, я тебе, контра, обещаю – Гнус наклонил голову ко мне, и я почувствовал запах перегара – тебя и твоих корешей ещё до присяги попрут! Иди!

Я вышел из каптёрки и подумал: «А, может, и не надо было ссать этому козлу в сапоги»?

На следующее утро мы погрузились в тентованные «Уралы» и поехали в лагерь. Там нас распихали по шестнадцать человек в восьмиместные брезентовые палатки и стали учить жизни.

Обучал нас ротный каплей по фамилии Зонов, по ночам пьющий мутный деревенский самогон и молящий бога о том, чтобы убрал его от этих «сопливых ублюдков» и вернул обратно на флот. А помогали ему два взводника: старлей Муравьёв, получивший за свой громкий бас и привычку хватать курсантов за яйца, кличку «Жлоб» и бодрый женоподобный лейтенант, которому жестокие юнцы из нашей роты сразу же дали прозвище «Девочка». Стажёры-третьекурсники для нас были все на одно лицо, как китайцы и за спиной звались «халдеями».

Весь наш бродячий цирк после воплей халдеев шумно просыпался и бежал на зарядку в лес в сопровождении прапора. Больше всех заряд бодрости на день получал хлипкий Лунатик, которого во время лёгкой шестикилометровой пробежки мы с Сержем тащили на ремнях. Это просто – один конец ремня наматываешь на свою руку, а другой на руку бедного доходяги, и тащишь!

– Слышь, тело аморфное – обратился Серж к Лунатику после очередной зарядки – ты когда бегать научишься?

– Никогда – выдохнул Лунатик и уселся жопой на муравейник под старой ободранной сосной.

– Вставай, нам животных в палатке и так хватает – Серж поднял Лунатика за воротник, отряхнул его робу от муравьёв и повёл к умывальнику.

После помывки всем нам предстояло очередное утреннее испытание – поход на завтрак. Гнус резвился как дитя, предлагая нам идти всю дорогу гусиным шагом и орать строевую песню «ЗолотЫ якоря за плечами горят» или падать в грязь после проливного дождя по команде «Вспышка – справа»! К столовой мы обычно приходили извалявшиеся в грязи, как дикие кабаны, и дежурный по лагерю отказывался нас туда пускать, аргументируя свой запрет нашим непотребным видом. В довершение ко всем своим психологическим изыскам Гнус провёл с нами воспитательную работу, показав на живом примере, что много есть вредно. Когда мы, быстро усевшись за длинный стол именуемый «баком» дружно взялись за ложки и собрались набить желудки, Гнус подошёл к нам и сказал

– Шестой «бак», ложки всем положить, кроме той гниды, которая никогда не наедается!

Мы нехотя отложили ложки, а Митрофанушка, уже успевший запихать себе в хлеборезку изрядный кусок хлеба, встал. В этот момент я понял, в чём дело!

В лагерь два раза в неделю приезжал фургон-автолавка, набитый под завязку печеньем, дешёвыми рыбными консервами «Тефтели в томатном соусе» и сигаретами «Прима». Голодные «молодые бойцы» разносили эту лавку в считанные минуты, а потом пытались спрятаться где-нибудь в кустах и быстро сожрать печенье и дары океана. Но, как любил говорить наш прапор: «На хитрую жопу есть хуй с винтом»! Офицеры, как опытные гаишники уже дежурили в прикормленных местах и отбирали вожделенные банки у ничего не подозревавших балбесов.

После первого офицерского рейда начальник лагеря объявил общее построение и приказал «консервы рыбные в количестве пятидесяти двух банок» закопать в землю на глубину вырытого окопа. Не помогло. Этой же ночью чувак из «зелёной» роты банки эти откопал и хотел перепрятать, но был застигнут на месте преступления патрулём и на следующий день отправлен домой. После этого халдеи свалили консервы в одну из дырок большого лагерного сортира. В дерьмо.

Во время одного из немногочисленных перекуров после строевых занятий, бегов и копания различных траншей, я увидел сидящего на земле Плевка. В руке у него был перочинный нож, которым он обстругивал только что срезанный ствол какого-то кустарника.

– Что это у тебя? – поинтересовался я.

– Да, так. Прапор просил указку ему сделать. Для политинформации.

–Что-то она слишком длинная, указка твоя.

– Ерунда, обрежем – сказал Плевок и опять углубился в обстругивание.

Я растворился в кустах и начал за ним следить. Оказалось, что этот прихлебатель ротного старшины мастерит из ветки и сетки-авоськи достаточно крепкий сачок!

Ночью Плевок сачком выловил из дерьма больше половины банок с тефтелями, отмыл и утром совершил сделку с Митрофанушкой, продав ему банки по двойной цене. Мы отследили баночную эпопею от начала до конца, после чего Серж легонько придушив новоявленного коммерсанта, спросил