Книга чародеяний

– Это тяжёлое решение, Вивиан. Не следует брать на себя слишком много.

– Никому не следует, в том числе тебе, – выразительно сказала мадам. – Я готова оказывать поддержку и впредь. Любую поддержку, Робби.

Арман ужасно устал ломать голову над тем, что имеет в виду мадам дю Белле, но эти послы никогда между собой не говорили прямо. Он поблагодарил ещё раз, и Вивиан замолчала, погрузившись в свои мысли. Прав был Хартманн насчёт неё или нет, неважно: отбирать книгу силой она не станет, как и от сотрудничества не откажется. Ради своей выгоды или во имя любви – не имеет значения.

Арман поймал себя на том, что думает наперёд и за других, как Хартманн, и досадливо поморщился. Поведение, бесспорно, разумное, но чуждое. Сколько же ему придётся отвыкать? Не сошёл ли он уже с ума? Арман обшарил взглядом комнату – трети гостей как не бывало, отправились спать. Сначала он уставился на пана Михаила, силясь вызвать в себе воспоминания о былом, о ночи шабаша, проведённой в доме Росицких, лучшей ночи в его жизни. Потом его взгляд привлекла птица на гобелене, напоминавшая о Лотте, потом он заставил себя подумать о сестре… В облике посла всё это казалось ненастоящим, как ложные воспоминания. Мадам дю Белле встала, отправившись в другой угол переговорить со своими охранниками, и в поле зрения Армана оказался Милош.

Он сидел на прежнем месте у огня, совсем один, и перечитывал письмо. Пламя освещало лицо друга, и Арман не сразу соотнёс ожидания с реальностью: он был уверен, что Милош получил хорошие новости, но тогда б у него не было такого застывшего взгляда, плотно сжатых губ… Да и письмецо короткое, на одной страничке, что там можно столько раз читать? Арман забеспокоился, в нём волной поднималась тревога. Хартманн всё-таки ударил, но в кого он попал? Что произошло?

Адель или Лотта, третьего не дано. Допустим, сестру Хартманн придерживал на крайний случай, а вот Шарлотта последний раз была в горах, с другими ведьмами… Она могла вернуться прямиком в ловушку. Арман изо всех сил надеялся, что она жива, но отчего-то воображение рисовало самые ужасные картины.

– Господин посол, – подошёл сержант Нейман. – Позвольте выразить вам…

Он что-то выражал, Арман не слушал. Поблагодарил, кивнул, и сержант Нейман ушёл. Слава Прусскому королевству, мрачно подумал Арман. Все его мысли занимала беда, случившаяся неизвестно где, неизвестно с кем… и неизвестно когда. Может, подойти и спросить? Ведь Хартманн, живший в замке Эльц, выстроил неплохие приятельские отношения со своим стражником – вряд ли подобная вежливость вызовет вопросы хотя бы и у Готфрида, соглядатая, подпиравшего стену в другом конце зала.

Арман не смог ничего решить и снова перевёл взгляд на Милоша. В следующий миг ему показалось, что кто-то невидимый мнёт и крошит его сердце на мелкие кусочки: Милош всё так же смотрел на письмо, и по его щекам катились слёзы. Арман никогда не думал, что наблюдать за чьим-то горем и не быть способным помочь – настолько тяжело, но сейчас он не имел ни малейшей возможности что-то сделать, спросить, сказать… и отвести глаза. Милошу, похоже, было всё равно, смотрит на него кто-то или нет; он повертел в руках злосчастную бумажку, подался поближе к огню, будто ища в ней скрытые знаки, ничего не обнаружил. Потом низко опустил голову, прижав кулак к губам, и Арман отчётливо видел, как содрогаются его плечи.

Всё, что он мог сделать – не привлекать лишнего внимания, поэтому Арман-Хартманн отвернулся, с удвоенной силой заинтересовавшись настенным гобеленом. Помимо того, что у него разрывалось от ужаса и жалости сердце, в голове одно за другим зрели страшные предположения. На свете было не так уж много людей, за которых Милош переживал бы настолько сильно, и все они сейчас должны быть дома, в безопасности. Если бы что-то случилось с пани Эльжбетой, Корнелем, девочками, знал бы и пан Михаил, но он беспечно болтает с кем-то у окна… Не может быть! Арман до боли сжал зубы. Наверняка умерла пани бабушка. Она была стара, Хартманну ничего не стоит обставить всё как несчастный случай, как совпадение. Умершая во сне старушка, что может быть проще?

Взрыв смеха со стороны окна довёл Армана до короткого, но ощутимого приступа бешенства. Потом он снова впал в отчаяние. Пан Михаил ничего не знает, ему не могли не сообщить о смерти тёщи, письмо получил Милош…

« Это сюрприз. Поверьте мне, вы очень удивитесь!»

Догадка, на этот раз единственно верная, ударила Армана по голове невидимым молотом. Вот о ком он не подумал. Эва. Хартманн знал не хуже прочих, что у Милоша была невеста, а затем и жена, даже если нет – Прага гуляла слишком долго и слишком громко. Кем надо быть, чтобы походя разрушить молодую счастливую семью, лишь бы добиться покорности другого человека? Арман зажмурился и потёр переносицу. Мысль о том, что всё это случилось из-за его медлительности, вбивала в сердце очередной ржавый гвоздь.

Пока он страдал, обстановка в комнате немного изменилась. Милош резко поднялся и вышел, не обернувшись ни на кого, и обеспокоенный пан Михаил направился за ним. Скоро и он узнает о смерти Эвы…

– Роберт, – прогудел Свен, подходя к его креслу. Арман поднял на него взгляд, полный гнева, не скрывая своих чувств. Проклятое пламя, какой Роберт? Какой Свен? Почему он здесь, почему всё это происходит? – Я хотел сказать, что, возможно, был неправ…

– Возможно, – Арман улыбнулся одними губами, безупречно скопировав выражение лица прусского посла. Он в самом деле был зол – на него и на себя, на нависшего над ним Свена, на всех, кто имел хоть малейшее отношение к Роберту Хартманну.

Свен пошлёпал губами, как выброшенная на берег рыба, и отошёл, ничего не сказав. Боялся. Арману было всё равно: он заметил движение в тёмном коридоре и теперь наблюдал, чуть склонив голову. Шея быстро затекла, и он изменил позу, повернувшись всем корпусом к дверному проёму. Там, снаружи, о чём-то переговаривались пан Росицкий, Милош и Берингар. Лица не видны, слова не слышны…

Арман подумал, что он может сделать прямо сейчас. Ничего! Перестать беситься и лечь спать… Утром, утром всё решится. Гнусное, подлое убийство девушки, ни в чём не виноватой и даже не имевшей отношения к магии, придало ему сил сопротивляться. Пусть Арман никогда не загладит своей вины за это, пусть друзья возненавидят его, он сделает всё, чтобы Хартманн не получил книгу. Чтобы Хартманн получил по заслугам. Даже если придётся дать ему этой книгой по голове, Арману уже всё равно, он выполнит уговор – и отомстит ему за всё.

В помещение вернулся пан Росицкий, растерянный и очень грустный. Он только хотел сказать Небойше, что справится без сопровождения, но оставшиеся в комнате послы обратили на него внимание.

– Пан Михаил, что-то случилось? – окликнул его сэр Дерби. – Древний дух, да на вас лица нет!

– Да, но… вы не беспокойтесь, – попытался отбиться пан Михаил. Арман следил за ними из своего кресла. Хартманн не полез бы с утешениями, а с расспросами полезли другие.

– Как же так, – расстроился сэр Дерби. – Мы уже беспокоимся.

– Тяжёлые вещи должны звучать, чтобы становиться легче, – присоединилась Чайома. – Там твой сын. Что-то неладное под крышей дома?

– Нет, – ответил пан Михаил, и Арман почувствовал, как у него внутри всё скручивается. Эва жила в другом доме, хотя Чайома имела в виду семью, её легко понять превратно.

В коридоре снова послышались голоса: кажется, Берингар и Милош о чём-то спорили. Потом они вошли в комнату, оказавшись под прицелами чужих взглядов. Арман, как и все, смотрел, пытаясь догадаться, что произошло; понять что-то по лицу Берингара, как всегда, было невозможно, а Милош с самым мрачным видом молча стоял рядом. Он немного успокоился, но выглядел очень подавленным. Странно, подумал Арман, у которого начинала болеть голова. Или НЕ странно. Все нападения Хартманна легко принять за несчастный случай, вряд ли Милошу пришло в голову, что он может отомстить… иначе бы он уже стрелял. В кого угодно.