Книга чародеяний

Поскольку было почти тихо, их слышали все – и другие послы, и мрачные, сверкающие глазами стражники, и сидящие в дальнем углу Росицкие. Арман поднял голову на Джеймса Дерби и устало улыбнулся:

– Не беспокойтесь, Джеймс. Вам и не придётся.

О, если бы они знали, что человек, кому этот «зуб» принадлежал, сидит прямо среди них! Точнее, в Берлине, но они-то не подозревают… Нет, Арман не мог ответить иначе: сам он ни за что не отступит, не отступил бы и Хартманн, тот Хартманн, которого он играет, Хартманн-герой и любимец старших магов, который вознамерился взять на себя тяжкую ношу любой ценой, расплачиваясь за смерть сына.

Забавно, Джеймс не усомнился в том, что произошло убийство. Не усомнилась и мадам дю Белле – открыто, ведь на сей раз обошлось без её участия. Что думает пан Росицкий, Арман так и не понял, но тот сидел с сыном далеко и говорил очень тихо. Потом к чехам подошла Чайома и загородила обзор.

Из этого состава Берингара дождались почти все, но не все знали, когда он пришёл. Арман за весь вечер не вставал ни разу, принимая поздравления и советы из одного и того же кресла; после полуночи ему ужасно захотелось спать, да и голова гудела, но он никак не мог уйти, не дождавшись новостей. Наверняка старейшины опять отложат завтрашнее действо, тут много кто не спал… Так, Арман находился в кресле, повёрнутом в сторону двери, и он первым увидел Берингара – следопыт вышел из другой двери в том же коридоре и, сделав несколько бесшумных шагов, остановился напротив пятиугольной комнаты.

Их разделяло шагов десять. Высокую тонкую фигуру выделяла полоса света, лившаяся из комнаты. Арман видел, что Берингар смотрит на него и ждёт – чего? Наверняка следопыт действительно смотался в Лукку, он держал плащ перекинутым через руку, на плечах не было снега, в руке – ключ Чезаре Моретти. Если так, он знал, что там нет никакого трупа Армана Гёльди. Если нет, знал тем более и даже не ходил проверять. Берингар убедился, что поймал взгляд посла, и слегка изменил выражение лица. Теперь оно было вопросительным: приподнятые брови, наклон головы…

Неозвученный вопрос разночтений не предполагал. Следопыт ходил проверять, жив ли Арман Гёльди, правдиво ли письмо. «Да или нет?» Ответ зависит от человека в кресле у камина, кем бы он ни был.

Арман едва не задохнулся от избытка чувств, но вовремя взял себя в руки: он всё ещё не он, нельзя так бурно реагировать. Бер всё знает! Что важнее, он готов подыграть и спрашивает его совета, уверенный, что всё под контролем.

Выбор был поистине мучителен. Скажи Арман «нет», и Берингар расскажет правду, и после такого вывести на чистую воду настоящего Хартманна не составит особого труда – но Хартманн узнает обо всём незамедлительно, а ночью люди имеют обыкновение спать. Не все из них проснутся.

Арман-Хартманн посмотрел на Берингара и медленно кивнул, давая положительный ответ. Да. Он мёртв. Он умер от чахотки, письмо не подложное, Берингар – свидетель, он лучший нюхач и не может обознаться. Всё так, как хотел господин посол; всё так, как хотел Арман, чтобы пострадало как можно меньше людей. Себя он, конечно, не учёл.

Отчего-то в груди заболело ещё сильней.

Берингар вошёл в комнату, как только получил ответ, и от звука его шагов многие подскочили. Он бегло осмотрел помещение, задержал взгляд на Милоше и пане Михаиле, помолчал… Теперь свет не падал на его лицо, а вот голос звучал убедительно – устало и скорбно.

– Мне жаль, но это правда. Я его видел, ошибки быть не может. Арман в самом деле мёртв…

XXIII.

«К плечу белоснежному милой

Припав безмятежно щекой,

Узнал я по трепету сердца,

Что в нём потревожен покой».

Генрих Гейне, «Книга песен».

Перевод С. Маршака.

***

Тем же вечером Адель Гёльди не могла заснуть от неясного беспокойства. Она старалась скрыть свои чувства так же хорошо, как брат или супруг, но получалось так себе – то страница загорится, то бокал из рук скользнёт. К счастью, дотошной и обстоятельной тёте Юлиане слегка нездоровилось и она читала у себя в спальне, а Барбара не задавала лишних вопросов. Не задавала их и Эмма, у которой со дня смерти Ингрид глаза были на мокром месте; служанка только спросила, не принести ли ещё чего-нибудь перекусить, хоть и было поздновато.

– Принеси с кухни настой, только его надо подогреть, – распорядилась Барбара, отвлёкшись от гербария. – Мы засиделись, но это поможет заснуть. Я оставила его на столе…

Они с Адель сидели вдвоём в гостиной, изучая образцы трав и их свойства по нескольким книгам. Эти записки передавались из поколения в поколение в семействе Краус, и Адель пришлось проявить уважение, а не хмыкать саркастически при виде полураспавшегося фолианта и видавших виды энциклопедий. Лишних знаний не бывает, да и ей не помешает получше разобраться в мастерстве варки зелий… Так было решено в конце осени, так продолжалось изо дня в день. Адель старалась не беситься: к гостьям она привыкла, а вот занятия ей совсем не нравились. Как же было весело с пани Росицкой! Вот кто учил задорно и с огоньком. Правда, беспорядочно, но такой подход внушал Адель больше симпатии, нежели фамильная обстоятельность семейства Краус-Клозе. Единственное исключение ночевать сегодня не пришло.

Вернулась Эмма, принесла настой, заодно сообщила, что госпожа Юлиана легла спать. Хорошо ей, мрачно подумала Адель, снова переворачивая ветхую страницу. Не о ком беспокоиться… Что именно случилось, она не могла сказать, видимо, всё сразу: Берингар задерживался, брат давно не писал, новостей про Юргена никаких, да и в замке Эльц дело вряд ли близится к финалу. Ею владело не то предчувствие, которое едва не свело с ума Армана, а обычная тревога, легко объяснимая текущими событиями, и всё же ощущения были не из приятных.

Адель задумалась и по привычке ссутулилась над книгой, в пятый раз перечитывая одно и то же. «Алоэ сокотринское», что бы сие ни значило. Рядом прилагался жуткого вида рисунок.

– Я больше не могу, – буркнула она. – Всё мерещится «алоэ скотинское».

– Потому что давно пора спать, – объяснила Барбара и с большой заботой хлопнула её между лопаток. Адель тихо взвыла и выпрямилась. – Ты уже полчаса как не читаешь. Что-то не так?

– Всё как обычно, – отговорилась Адель, на всякий случай отодвинувшись. Барбара желала ей исключительно добра и прямой спины, но надо же и меру знать! – А ты-то чего тогда сидишь? Шла бы к себе.

– Ждала, пока ты очнёшься, – Барбару Краус непросто сбить с толку обычной грубостью. – Потом настой. Обязательно выпей до дна, ромашка успокаивает и помогает заснуть.

Подавая пример, она выпила свою порцию и потянулась. Время, проведённое под одной крышей, немного сблизило ведьм: дружбой это назвать нельзя, но какое-никакое согласие между ними назрело. Адель неуклюже выстраивала отношения с женщинами, которых прежде презирала, а теперь приходилась им роднёй, Барбара спокойно терпела все её странности, не напоминала о вражде с Лаурой и наставляла на путь истинный, Юлиана же присматривала за ними обеими, но больше – за домом, оставшимся без старших. Отдыхая, она брала какую-нибудь книгу с многочисленных полок дома Клозе и забиралась с нею в кресло или в постель, а Адель и Барбара были предоставлены сами себе, что означало «идём учиться варить зелья, и не забивай себе голову лишними мыслями».