Книга чародеяний

Несмотря на предрасположенность Адель к стихиям, задатки к другим областям колдовства у неё обнаружила ещё пани Росицкая, поэтому сам по себе процесс давался без особого труда. Другое дело, что Адель это не нравилось, она бы предпочла развивать боевую магию или – об этом никто не знал – втайне мечтала обучиться гипнозу, чтобы иметь возможность соприкоснуться с чужой памятью, но выбора не осталось: раз в доме сразу две госпожи Краус, никуда от этого не денешься. И не поспоришь! Берингар основательно подошёл к вопросу охраны, только теперь они опасались не магического сообщества с его странными затеями, а вредоносного колдовства, проклятий или порчи. Всюду висели защитные амулеты, ежедневно Барбара под присмотром матери варила зелья, укрепляющие здоровье и отводящие беду (слабая мера, но лучше хилый щит, чем вовсе никакого). На всякий случай Юлиана велела накрыть тканями все зеркала в доме, что означало не траур, а завесу от чужих глаз. Наружу они почти не выходили, а гостей принимали только проверенных.

Пока ничего нового не произошло, но никто из них не обманывался: слишком свежо было воспоминание о смерти Ингрид. Отыскать следы убийцы не удалось, а на следующий же день Берингара завалил делами совет старейшин, и на этом всё как будто кончилось, оставив в виде послевкусия непонятную, неразгаданную угрозу, нависшую над домом.

– Я иду спать.

– Спокойной ночи, – сказала Адель, не вставая с дивана. – Я ещё посижу.

– Ромашка…

– Да помню я! – огрызнулась Адель. Сегодня ей надоело притворяться вежливой, но она не успела добавить, куда Барбаре лучше вставить пресловутую ромашку.

– Знаю, что помнишь. И знаю, о чём ты думаешь, – Барбара стояла рядом, и её плотная фигура весьма удачно сочеталась с рамой на дальней стене. Такая же квадратная. – Он ведь возвращается не каждый день, переживать не о чем.

– Правда, – неохотно согласилась Адель. Ей не хотелось делиться всем, что наболело, и озвучивать своё беспокойство ещё и за брата, и Барбара вскоре ушла – вне занятий она тоже предпочитала держать дистанцию. Уж лучше так, чем фальшиво держаться за ручки… Если бы они не торчали нос к носу целыми днями, было бы проще, но Берингар ещё никогда не был так серьёзен, запрещая им рисковать. Послушались все, включая тётю.

В первый и последний раз, когда Адель заговорила о своих переживаниях с ними, ведьмы Краус дружно заявили, что у неё приближается менструация и поэтому «дух угнетён вослед за плотью». Она страшно разозлилась и не разговаривала с ними три дня по одной простой причине – это оказалось правдой. Верно говорила пани Росицкая, ради шабаша стоит потерпеть и боль, и кровь, и перепады настроения (а также всей мебели в доме), но весь остальной-то год за что страдать?!

Адель велела Эмме идти спать, закуталась поплотнее в шаль и забралась на диван с ногами. Ей нравилось проводить вечера в этой комнате: именно здесь она навещала раненого Берингара, а он читал стихи… И потом тут много чего произошло, весёлого и не очень, но первое воспоминание оказалось самым крепким. В гостиной дома Клозе Адель чувствовала себя в безопасности.

За окном чернело ночное небо. Сегодня снег не шёл, но холод проникал во все щели; славно, что пани Росицкая научила её согревать, а не убивать своим пламенем. Адель посидела ещё немного, держа огонь в ладонях и заставляя его принимать разные формы. Книга… спасибо, что не чародеяний. Цветок… опять алоэ! Бокал… бокал неплох, хоть не напоминает ни о чём. Адель пошевелила пальцами и попыталась изобразить лицо человека, но получилась какая-то кривая огненная клякса. После она оставила попытки и уставилась в потолок. Как себя ни отвлекай, всё равно не обманешь. Что-то не так!

Но что? Арман лечится, ему должно быть только лучше, чем прежде. Он давно не писал, но чем хуже погода – тем тяжелее дождаться почты, это очевидно. Адель было совестно, но в первый раз письмо брата даже обрадовало её: наконец-то дурень прекратил геройствовать и занялся собой! И ведь раньше не мог, из-за неё… В чахотку верилось слабо, и всё же это не единственная болезнь на свете. Хочет к людям – пусть едет к людям, целиком и полностью его дело, на море тепло, и вообще… Прежде Адель настолько переживала, будто мешает Арману жить, что разлуку она перенесла гораздо легче брата, считая это не наказанием для себя, но заслуженным освобождением для него. И то, что он отчего-то шёл и шёл на ум именно сегодня, вовсе ничего не значит.

С другой стороны был Берингар, которого Адель видела чаще, но это наоборот не утешало. Он тоже себя не щадил, хотя, в отличие от Армана, дисциплинированно отдыхал и нормально питался. Совет старейшин, крайне непостоянный в своих решениях, капризные послы, надзор над всеми стражниками замка и охрана книги – это с его собственных слов. В то, что Бер бросил искать убийцу и оставил попытки узнать что-то об отце, Адель не верила вовсе, но вряд ли ему в этом мог кто-то помочь: Арман далеко, Милош не заинтересован в грязных тайнах и занят охраной замка, Лаура устранилась давно, на этом и команда кончилась.

– Чем я могу помочь? – однажды спросила Адель, поглядев на его уставшее лицо. Она уже меньше боялась навредить другим, но по-прежнему не знала, какую пользу может принести взамен.

– Быть в порядке и в безопасности, – ответил Берингар. Он застегнул мундир, сунул перчатки за пояс, проверил ключ и, не спеша уходить, с нежностью погладил Адель по щеке. – Это лучшее, что ты можешь для меня сделать.

В другой раз короткая утренняя встреча прошла не так гладко: Адель разозлилась и едва не спалила секретер.

– Какая разница, буду я в Берлине, в Лионе, в древнем замке или на каком-нибудь дерьмовом рынке! Если меня убьют издалека, это вообще не имеет значения! Выпусти меня хоть куда-нибудь!

– Не ругайся, – попросил Берингар, имея в виду исключительно слово «дерьмовый». Они оба знали, что эта ссора искусственная и Адель вовсе не против сидеть дома, если речь идёт о доме Клозе, но накопившееся напряжение требовало выхода.

– Я не буду сидеть тут вечно! – заявила она из принципа. Вообще-то никакого желания гулять по улицам, заводить новые знакомства или искать общества у Адель не возникало, она просто обиделась на Юлиану и на контрасте вспомнила пани Росицкую.

– Не будешь, – согласился Берингар. – Я уже говорил, что не собираюсь держать тебя под замком. Сейчас здесь безопаснее, чем где-либо, но не безопасно до конца, в этом ты права. Чего именно ты хочешь? Предложи, я подумаю, что можно сделать.

Вопрос поставил Адель в тупик. Она хотела выкричаться, поссориться, помириться и потом целовать его несколько часов подряд, но времени не было. Пригласить пани Росицкую сюда отчего-то постеснялась, а зря – никто бы не отказал, и в итоге неловко буркнула:

– Когда всё это кончится?

– Что именно? – педантично уточнил Берингар.

– Собрание в замке.

– Пока неясно, ничего не могу обещать. Дискуссии в самом разгаре.

– А когда… – глупо и наивно, но раз уж начала спрашивать. – А когда вернётся Арман?

– Когда поправится, – ответил Берингар после паузы столь крошечной, что Адель её не заметила. Он уже подозревал, что дело вовсе не в болезни, но, разумеется, никому об этом не говорил.

Следующая беседа стала самой откровенной. Проводив его до порога, слушая нотации Юлианы целый день, машинально обедая и бездумно смотря в окно, Адель постепенно осознавала, что сказала что-то не то. Мысль её вывернулась следующим образом: к вечеру она остро почувствовала себя виноватой.