Книга чародеяний

Книга действительно изменилась: напитавшись таким количеством чар и воспоминаний множества магов, она становилась и опаснее, и сильнее, и как будто умнее. Догадайся Арман о печати раньше, он бы ни за что не поверил, что справится, ведь оборотень находится в чужом теле, чужой коже, плоти… а кровь всё-таки внутри, и он совсем не умел изменять её, как не умел изменять свою память, душу и разум. Даже пресловутая аура менялась не до конца, создавая третий лик, неведомую доселе сущность – что-то в ней всегда оставалось прежним, что-то внутреннее и не поддающееся оборотничеству. Сейчас он не сомневался, что книгу чародеяний это не обманет, в конце концов, она позволила ему подойти так близко в самый первый день. А если они с Хартманном ошибаются, что ж, придётся потерпеть и забрать её любой ценой: выбора у Армана в самом деле не осталось.

– Господин посол, – а это сержант Нейман. – Позвольте, я побуду с вами ближайшие десять минут. Дело в том, что теперь ваша персона…

Арман благосклонно кивнул, позволяя ему позаботиться о своей персоне. Важной такой персоне, хоть ты тресни… В самом ли деле у него нет выбора? Так он привык думать, и привычка – опаснейший из человеческих пороков – делала его, как и всех прочих, безвольной марионеткой в руках посла. Хартманн написал: «не переигрывайте… делайте ровно то, что от вас просят». Он сам учил смотреть на вещи шире, придираться к словам. Если добыть книгу Арман решил любой ценой, то почему бы ему не вмешаться в чужие планы иначе?

– Погода сегодня славная, не так ли, сержант?

– Очень славная, – согласился Нейман. – Подходящая для вашей удачи, господин посол.

Удача им всем пригодится. Последние новости об артефакте встревожили его не на шутку и открыли глаза на то, что стоило заметить раньше; из-за страха за сестру Арман потратил слишком много времени на отношения с Хартманном, а про остальных забыл. Берингар был молодцом, но по сравнению с Милошем и всей его родословной оставался не самым сильным колдуном, зато являл собой образец абсолютной выдержки и хладнокровия. И что с ними стало? Они оба не справились с безумием, вызванным книгой – и сила, и разум оказались бессильны перед мощью артефакта. Так где теперь гарантия, что найдётся хотя бы один маг, способный справиться с этим? Отдать книгу пани Росицкой или Юргену Клозе – такая же плохая затея, как отдать её Хартманну, это Арман осознал сполна. И это заставило его передумать.

– Я уже вижу вашу стражу, теперь я могу вас оставить.

– Благодарю вас, сержант, – машинально ответил Арман, опираясь на трость. – Хорошего дня.

Оставалось не отдавать её никому, и был только один способ добиться этого наверняка. Арман поступал так же, как господин посол: основываясь на скудной теории магии, собственных ожиданиях и надежде на свою кровь, планировал перевернуть всё с ног на голову – и добиться своего.

Для этого придётся «переиграть», перевыполнить план, но пора бы и Хартманну понять, что не все согласны действовать по его указке. Главное – управиться до ночи…

– Добрый день, господин посол.

После сержанта Баума подошёл Милош, и всё хладнокровие Армана полетело к чертям. Он отчаянно надеялся обойтись без этого разговора, но судьба оказалась против.

– Добрый день, – Арман-Хартманн изобразил растерянную полуулыбку, будто не знал, как себя вести. Посол, конечно, первостатейный подлец, но не выразить соболезнования он не мог – хоть поиздеваться, хоть для галочки, а Арман не мог заставить себя открыть рот и произнести вежливые слова. Так он словно признавал, что всё произошло взаправду. – Гм. Как ваши дела? Ночь выдалась… беспокойной.

– В самом деле, – отозвался Милош. Похоже, он тоже не был до конца уверен в происходящем: улыбкой не лучился, но и побитым жизнью не выглядел, разве что немного уставшим. Знает или нет? «Господина посла» Берингар раньше срока не выдаст, а самого Армана? Вчера они явно о чём-то спорили, скорбящие друзья так не делают. Скорее всего, Милош в курсе, но тогда ему тоже приходится играть.

– Ничего, – подбодрил Арман, чувствуя себя самым отвратительным лжецом на свете. – Скоро всё закончится. Не столь важно, как… Мы все вернёмся по домам и хоть немного отдохнём от этого места.

– Место красивое, – сказал Милош, покосившись на заснеженные холмы, что виднелись между двумя башнями замка. – Но я вас понял. Кстати об этом, поздравляю с почти победой, господин посол. Вы заслужили…

Арман ответил не сразу, борясь с приступом боли. Снег не должен быть чёрным, это неправильно… так же неправильно, как то, что сказал Милош, но он пока не знает…

«И не узнает никогда, если я здесь помру».

– Благодарю вас, – вежливо сказал он. – «Почти победа» – удачно сказано, не будем торопить события. И да… – Слова по-прежнему давались с трудом, но совсем промолчать – всё равно что навести на себя новые подозрения. – Пожалуй, мне стоит выразить вам свои соболезнования. Насколько я знаю, вы были близки с покойным. Это… печально.

В меру учтиво, в меру натянуто. Так сказал бы и сам Хартманн, не особенно восприимчивый к смертям близких и далёких. Арман притворялся из последних сил, стараясь отрешиться от всего на свете, потому что такие слова требовали взгляда в лицо, и он смотрел.

– Были, – односложно ответил Милош. – Спасибо. Если честно, я не знаю, что вам ещё сказать, так что можете не развивать эту тему.

Арман с большой благодарностью отвёл глаза, хотя знал, что никогда ничего не забудет и не простит себя. Знал Милош правду или нет, он всё равно не выспался, волосы его как будто потускнели, ничем не напоминая материнскую гриву, а веки всё ещё были слегка припухшими. «Я вижу лица, что были счастливыми и никогда не знали горя: в будущем по ним потекут слёзы». Матушка Эльза напророчила много всего, и многие из её фраз можно было толковать по-разному, но эта имела для Армана только один смысл. Несмотря на все душевные качества, его было не так уж просто разжалобить одними слезами, но он знал, что за ними стояло, и знал, кто в этом виноват. Или НЕ знал. Убийца или оборотень? Лжец или другой лжец? Якобы мёртвый друг, который не соизволил дать даже намёк? А кто убийца, если убийства не было? Вряд ли Милош обрадуется, когда узнает правду. Гораздо вероятнее, что он разозлится и хлопнет дверью.

Как же всё перевернулось, думал Арман, не в силах увести мысли от прошлой ночи. Наверняка они говорили об этом, Бер должен был сказать хотя бы в двух словах, что он жив, иначе бы… иначе бы всё было не так. И это Бера называли безжалостным, говорили, что он делает только то, что приказано. Может, так оно и было прежде, только теперь сам Арман находился в полной власти другого человека, в абсолютном подчинении, и причинял своим друзьям много боли, а Берингар чем дальше, тем больше нарушал правила и заботился о тех, за кого отвечал. Действительно заботился, будь то защита Адель или всего два слова, чтобы убедить…

Рядом крутились стражники, послы и соглядатаи. Арман глубоко вдохнул и заговорил с Милошем о погоде.

А Милош, вопреки его ожиданиям, не спал вообще. Слишком много всего навалилось, и они чуть ли не до утра сидели в пятиугольной комнате с папой и Чайомой, ожидая известий от Берингара. Потом Берингар известия принёс, и это кончилось новой истерикой, потому что Милош категорически отказывался что-либо слушать. После того как пан Михаил отобрал у него все заговорённые пули и отправил спать, Милош, разумеется, пошёл не спать, а высказывать все свои претензии Берингару, и тот наконец смог донести до него, что письмо было подложным – он давно пытался сделать это, но справился только ближе к утру.

– Я уже понял, что ты был прав, – раздражённо шипел Милош, волосы у которого стояли дыбом и слегка искрились. – И зачем тогда это враньё? Почему ты остальным не сообщил?

– Мы это уже обсуждали, – устало сказал Берингар, в десятый раз слушающий одни и те же упрёки. Он понимал, что это не искренне и гораздо больше Милош переживает за Армана, поэтому не воспринимал их всерьёз, только сочувствовал по мере сил.

– Кому-то удобно, кому-то неудобно, да-да. Ну и кому же такое может быть удобно?