Непознанный мир (цикл повестей)

Разумеется, теоретические знания в немалой степени им помогли, но всё же были в сочетании с практикой как небо и земля в буквальном смысле слова. Поэтому поначалу ни Чарльз, ни Престон так и не смогли хоть на сантиметр оторваться от земли, но не отчаивались, ведь ничто не даётся сразу. И постепенно их старания были вознаграждены и они блестяще сдали свой экзамен, спрыгнув с высоко летящего дракона и воспарив подобно ему в небеса, а затем с триумфом приземлились на лётном поле.

Но тренировки требовалось продолжать, и Чарльз с Престоном стали оттачивать свои навыки с ещё большим рвением, чем прежде.

За эти две недели, что они тренировались, Чарльз невольно начал понимать своего дворецкого, и, если можно было так сказать, сблизился с ним, познав его натуру. Нет, он не перестал быть грозным и сердитым господином, но всё же каким-то особенным чувством ощущал, что сроднился с Престоном, почувствовал, что старый дворецкий на самом деле не сбоку припёка, а играет немаловажную роль в его жизни, будто у них на двоих одна судьба и одна цель. То, что одна цель – это бесспорно, думал лорд Чарльз: поскорее победить этих юнигеров и вернуться домой. Но было и ещё что-то, а что – этого он никак не мог обнаружить. Впрочем, пусть, – мало ли какие сюрпризы порой преподносит нам наше собственное сознание, – отмахнулся от своих мыслей лорд Чарльз. Сейчас его волновало лишь то, что он теперь наряду с Престоном стал правителем Гулсена, да ещё и обязан теперь защитить сие королевство от агрессора. Но чем? Только тем, что он – «Истинный», за которого его по ошибке вместе с Престоном приняли? Вот у его дворецкого хотя бы есть копьё, обладающее какой-то огромной силой, как объяснил ему его старик. А у него что? Этот проклятый меч ему не дался, чем же он будет биться с теми чудищами, которые могут напасть на королевство в любую минуту? И во что он только ввязался?! Надо было ему не слушать Престона и тех рыцарей на драконах, – глядишь, и не было бы ничего этого.

Вспоминая своё уютное поместье, лорд Чарльз теперь часто плакал, чего с ним почти никогда не случалось. Последний раз он плакал, когда скончался его отец, да и то всего лишь пару раз – в день смерти и в день похорон. Потому что считал, что слёзы – это признак слабости и удел бедняков, а он ни тем, ни другим себя, конечно же, не считал. Потому и считал себя выше других, – тех, что льют слёзы над каждым пустяком, – а уж Престона он вообще не мог выносить подле себя, когда видел, что тот плачет без какой-либо на то причины, и считал его и подобных его поведению людей ненормальными в этом плане. И когда он начал плакать сам, то подумал, что и на него напала эта ужасная болезнь. И если бы не осознание того, что он всё же нужен кому-то, а значит, не имеет права быть слабым, лорд посчитал бы себя свихнувшимся ввиду своих слёз, породивших в нём эту слабость.

Лорд Чарльз никак не участвовал в делах королевства, потому что не знал, как им править, и начитанному Престону приходилось всё делать за него – впрочем, как и всегда. Но он был рад этому, потому что народ Гулсена пока не замечал ничего подозрительного в своих новых правителях, а в частности – в лорде Чарльзе. И Престон старался прикрывать беспомощность своего хозяина всеми возможными способами. Если, например, Чарльзу надлежало произнести какую-либо речь в честь того или иного гулсенского мероприятия или собрания перед своей ветвью, Престон прятал лорда куда-нибудь в укромное местечко, где его никто бы не нашёл, а сам перед чужой ветвью проводил выступление, ссылаясь на то, что его господин и соправитель неважно себя чувствует, либо занят очень важными делами. Разумеется, долго притворяться перед народом они не могли, это прекрасно понимал и лорд Чарльз, тем паче, что по королевству довольно скоро поползли слухи, что глава ветви Анкраун якобы недееспособен и страдает слабоумием, а потому уже не в состоянии управлять Гулсеном. Но, к счастью для Лжеистинных, народ не имел права их свергнуть, тем более перед угрозой войны с юнигерами. А потому все только жалели Престона-Дорнтона, которому приходилось всё делать за своего хозяина.

И вот настал тот день, когда с окраин королевства пришла долгожданная и страшная весть: юнигеры собрали все свои силы и выступят к столице Гулсена уже следующим утром. Престон тут же созвал тайный совет из привилегированных господ и слуг Гулсенскасла и военачальников драконьей армии. Один из них тут же доложил, что в бой с юнигерами готовы вступить грифоны. Общий враг объединил их с Гулсеном, и птицельвы уже готовы по первому сигналу прибыть к Гулсенскаслу. Престон был обрадован этой новостью и приказал принять грифонов в армию Гулсена. Но тут же добавил, что использование драконов теперь исключено и нельзя повторять дважды одну и ту же ошибку. Им придётся сражаться с земли – так юнигерам будет сложнее: цель далека и почти невидима с высоты полёта, а на земле юнигеры не сражаются. Значит, есть шанс на преимущество. А грифоны пусть будут осторожнее. Хоть они более лёгкие и ловкие, чем драконы, Престон не сомневался в том, что им придётся намного тяжелее, чем воинам на земле. Но понимал их чувства: пусть грифоны хорошенько отомстят юнигерам за то горе, которые они им принесли, почти вполовину сократив популяцию птицельвов.

На следующее утро войско Гулсена было готово к походу, и когда к ним присоединились грифоны, тот, кто вёл все переговоры с королевством и почти единственный из грифонов, который умел говорить на человеческом языке и являлся королём грифонов, предложил донести воинов до места сражения на их спинах. Это предложение сперва удивило Престона, ведь ожидать подобного повиновения от таких существ было просто невозможно, однако он принял сие предложение, тем паче, что юнигеры уже начали свой поход, рассчитывая добраться до сердца Гулсена, потому у них и не было конкретного места для битвы. А значит, нужно было спешить. И чем скорее они отправятся, тем больше будет выиграно ими времени и собственной территории. В этом и заключалось главное коварство юнигеров – быстрое нападение без всяких правил в ведении войн; их единственное «правило» заключалось лишь в том, чтобы крошить и рубить всё и всех до последнего врага, не останавливаясь и не размышляя, чтобы время работало на них, ведь юнигеры не ведали усталости, поэтому уничтожить их с их нейтронным оружием было практически невозможно, и такую армию, как армия Гулсена, в этом противостоянии могло ждать только одно – быстрая и жестокая расправа.

Поблагодарив грифонов за сотрудничество, Престон построил армию. Воины Гулсена, разделившись на две ветви, сели на грифонов и обнажили мечи и копья. Лорду Чарльзу пришлось сесть на короля грифонов, которого звали Нейгриф, а Престон сел на его сына по имени Милторн. Пора было отправляться.

Как и пятьсот земных лет назад, в небеса взвилась громадная армия – только теперь уже не на драконах. Воздух огласился пронзительными воинственными криками птицельвов, и им ответил хор ликования обитателей дворца и простых жителей королевства, провожавших своих мужей, отцов, братьев и сыновей в опасный путь.

Высоко в небесах теперь парили грифоны. Выше их голов были только флаги Гулсена, освещаемые солнечным светом. Престон, закованный в доспехи со шлемом в виде головы пса, держал в руке копьё Сенджамина и был одновременно и счастлив, и встревожен. Да, он, несомненно, сделался сильнее благодаря силе копья и энергетике этого королевства, но, увы, больше нечем ему было подкрепить свою силу духа. Его крылья, как чувствовал бедный старик, вряд ли хоть как-нибудь помогут ему в этом бою. А уж о его хозяине и говорить было нечего. Ощущение того, что он – монарх королевства и должен сейчас командовать огромной армией в борьбе против непобедимых и превосходящих их всех по силе существ, убивало лорда Чарльза. Он сидел, сгорбившись, и дрожал всем телом. И хотя за латами и шлемом в виде головы льва это было незаметно, Престон готов был поклясться, что если б лорд был сейчас без доспехов, он, несомненно, являл бы собою настолько жалкое зрелище, что это заметило бы всё его воинство. И с ужасом ожидал, что его хозяин сбежит сразу же, как только начнётся бой, или будет мгновенно убит, ведь у него нет зачарованного меча Гулла Первого. А всё из-за его скверного характера, – с горечью думал Престон. Вот если бы его лорд смог измениться в лучшую сторону хотя бы здесь, в Гулсене, но до битвы… Вот хотя бы сейчас… Но на это нельзя было даже надеяться. Вот если бы он хотя бы разок прочёл уничтоженную им книгу про Гулсен, то всё сразу понял бы… Понял, каковы на самом деле главные ценности мира, а не богатство и власть, как до сих пор он думает…

Перед походом Престону удалось кое-что отыскать и прочесть о юнигерах в дворцовой библиотеке. Старый дворецкий хотел найти у них хотя бы ещё одно слабое место помимо камня Хранителя, но только стал бояться этих чудовищ ещё больше. Сила, ловкость, хитрость, и колоссальная скорость полёта в любых условиях – вот в чём были главные достоинства юнигеров, отличающие их от всех остальных живых существ. Но ещё больше ужаснул Престона их вид – в одной из книг было всего лишь одно-единственное изображение юнигера, небольшой карандашный набросок, сделанный наспех и неуклюже. Но даже этого было достаточно, чтобы Престон понял, с кем они имеют дело.

Даже все рассказы Батлера не могли обрисовать портрет юнигера таким, каким он предстал перед Престоном на неумелой зарисовке. В глаза дворецкому глядел с картинки высокий стройный человек с большими перьевыми крыльями за спиной – почти в три раза больше, чем у него самого. Левое крыло было белым, а правое – чёрным. Одет он был в длинные одежды. Престону даже поначалу показалось, что юнигер был вообще без одежды, потому что рисунок был чёрно-белым, и нечёткие контуры на теле были почти не видны. Но более всего старика ужаснуло его лицо и волосы. Они водопадом спускались до плеч юнигера и даже ниже, и так же, как и крылья, разнились по цвету – волосы на левой половине головы были белыми, а на правой – чёрными. В книге же говорилось, что на самом деле юнигеры не распускают волосы, а завязывают их в пучок, – как мужчины, так и женщины. Но и волосы в облике юнигера не были так необычны и не так испугали Престона, как лицо. У старого дворецкого затряслись руки.

Лицо юнигера поразило старика тем, что оно также словно бы раздваивалось на два совершенно разных компонента, поэтому левая половина лица являлась лицом старика, а правая – лицом юноши. И Престон невольно углядел в этом наброске и себя, и своего лорда, только как бы слившихся друг с другом, и у него в голове тут же мелькнула ужасная мысль: вот где юнигеры задействовали свою хитрость! Они вовсе не намереваются уничтожать или колонизировать Гулсен, – на самом деле они хотят использовать жителей королевства для своих экспериментов, – например, чтобы получить такое же существо, как они, в результате соединения двух составных его частей. И с крыльями! Престон вздрогнул. Батлер и остальные даже не подозревают, на что обрекли их с лордом! А что, если и они, так же как он, догадались об этом, и хотят принести их с хозяином в жертву юнигерам для их чудовищных экспериментов, и ценою предательства всего лишь двух человек спасти своё королевство, ведь они – не из их королевства, а значит, их с лордом им не будет жалко?..