Пассажиры империала

Посетитель повторил про себя слова консьержки: «Под воротами, налево, застеклённая дверь; первый этаж, рядом с лифтом…»

Это был очень высокий и широкоплечий блондин в дорожном костюме, похожий на офицера в штатском, с длинным, гладко выбритым лицом и слишком круглыми глазами, что придавало им неизменно удивлённое выражение. «Красивый парень, — подумала консьержка, — наверное, иностранец».

Посетитель нашёл дверь и позвонил. Отперли не сразу. В приотворившуюся дверь выглянул наконец господин Вернер. Явно недовольный, что его побеспокоили. Незнакомец представился, заговорив по-немецки. Ага, это дело другое, не угодно ли капитану фон Гетцу войти?

Белокурому атлету, Карлу фон Гетцу, тридцать четыре года, у него обаятельная улыбка, мелькающая иногда на губах, и надменный облик породистого животного, неприятно действующий на мужчин. Он окидывает комнату, в которую его ввёл хозяин, намётанным взглядом профессионала. Ему хорошо известны холостяцкие квартиры такого рода, с широкой оттоманкой и пёстрыми драпировками, с царящим в комнате полумраком, с книжным шкафом, где стоят вперемежку немецкие и французские, обычно неразрезанные книжки, которые подбираются с сомнительными целями, — от «Опасных связей» и до Шнитцлера. Тут же маленький буфет, который имеет и другое назначение. Капитан фон Гетц смотрит на Вернера: плотный мужчина зрелых лет, на затылке складка, набегающая на туго накрахмаленный воротничок, усы следовало бы нафабрить. Закончив обзор, Карл фон Гетц улыбается своей неотразимой улыбкой…

— Я полагал, что вы в Константинополе, господин капитан…

— Только что прибыл оттуда. Буду замещать майора Винтерфельда, — знаете, нашего атташе, пострадавшего при автомобильной катастрофе под Монтобаном? Ездил выразить ему сочувствие от лица нашего посла. Перелом позвоночника. Винтерфельд выкрутится, но пролежит по меньшей мере полгода. И перевезти его оттуда нельзя.

Господин Вернер пробормотал что-то глубоко сочувственное. Посетитель прервал его:

— Прошу извинить, у меня очень мало времени, а я должен сделать вам одно сообщение. Вот в чём дело: для нас чрезвычайно важно знать, чего ищет в Париже турецкий дипломат, весьма тонкий человек, которого я знал в Константинополе, — Джевид Бей. Он уже побывал на Кэ д’Орсей, у Пишона. Вероятно, по поводу займа, который желает получить Высокая Порта… Нам это не нравится. Вы поняли?

— Да. Но чем я могу?..

— Вы, говорят, знаете автомобильного магната Виснера. Так вот, Джевид Бей в ближайшее время посетит заводы Виснера…

— Насчёт заказов?

— Или из любознательности. В Германии делают прекрасные автомобили. Но если Франция даст кредит… Словом, нам нужно получить сведения. Если заключат сделку: каковы её масштабы, сроки поставок, способ уплаты… Вы запомнили? Ах да, вам следует знать, что во Франции нынешний кабинет министров категорически против предоставления займов за границу… Он не хочет увеличивать государственный долг Франции… И он прав. Но может быть, вашему другу Виснеру это неизвестно… Заводы Виснера выполняют заказы военного министерства. Это ещё не причина, чтобы мы в некоторых случаях не вели с Виснером дела. Но мы считаем, что лучше Виснеру не заключать договоров с Джевид Беем. С Германией ему будет выгоднее работать, чем с Турцией…

Капитан фон Гетц играл своими кожаными рыжими перчатками, совсем ещё новыми и такими плоскими, как будто он ни разу не надевал их. Вдруг взгляд его, насмешливо озиравший в полумраке приют галантных похождений Вернера, заметил стул, который стоял в углу. На стуле лежала женская шляпа, широкополая соломенная шляпа с пышной отделкой из тюля золотистого цвета. Лицо капитана сразу вытянулось.

— Простите, — сказал он, — вы, оказывается, не один.

— Вы меня об этом не спросили.

— Да… но… нас могли слышать?

И он недовольно поглядел на две двери, имевшиеся в комнате.

— Не думаю…

— Дело серьёзное, Вернер. Мало что вы «не думаете». Кто у вас там?

Он понизил голос и явно был весьма раздосадован. Вот, право, болван этот Вернер!

Вернер почувствовал, что капитан недоволен, и, замявшись, сказал с улыбкой.

— Там особа, на которую вы можете положиться.

— Ну, это ваше личное мнение. Почему я должен вам верить?

Вернер похохатывал, упиваясь своей тайной. Преисполненный тщеславия и горячего желания выслужиться, он направился к той двери, которая была в глубине комнаты, и отворил её.

— Пожалуйте сюда, дорогая… Выходите…

Дама, очевидно, совсем не горела желанием показаться. Настойчиво повторяя приглашение, Вернер прошёл в соседнюю комнату, там послышалось сердитое перешёптывание и, наконец, в дверях показалась женщина. На ней была блузка из белого пике и светло-коричневая юбка. Капитан фон Гетц окинул её взглядом. Эльвира! Он стиснул зубы.

Эльвира в ужасе смотрела на Карла. Боже мой, лучше бы умереть! Она сделала бы всё на свете, только бы избегнуть этого позора. С мучительной тоской смотрела она на рослую мощную фигуру капитана. Это он, человек, которого отняли у неё, как будто сердце вырвали, сердце вырвали…

Встреча была таким нежданным, ошеломляющим ударом, что ещё не вызвала в ней ненависти к Вернеру, но Эльвира знала, что возненавидит его.

— Карл! — простонала она.

Он выпрямился, щёлкнул по-военному каблуками и поклонился.

— Очень рад, мадам, очень рад вас видеть… Как поживает ваша матушка? Надеюсь, она в добром здоровье. А Доротея? А Бетси? Что ж, тем лучше… Прошу извинить, что потревожил вас. Надеюсь, вы не слышали нашего разговора?..

— Я слышала только твой голос, Карл…

— Отлично. Во всяком случае забудьте, что вы встретили меня здесь. Встреча неприятная для вас и для меня. И совершенно бесполезная. Мадам, честь имею… Дорогой Вернер…

Он снова щёлкнул каблуками, поклонился, пожал Вернеру руку и направился к двери. Он уходил.

— Карл!

Дверь затворилась.

Тогда Эльвирой Манеску овладело отчаяние. Губительное, как град в винограднике. Бедствие! Катастрофа! Полный разгром! И надо же было, чтобы Карл встретил её тут!.. Сколько ни говори себе: «Ну и что же… А почему бы и нет?» — ничего не поможет. Она знала, что за два-три года Карл ни разу не вспомнил о ней, но теперь, увидев её с этим человеком, в его холостяцкой квартире, представив себе определённую картину, он презирает её. У Карла были свои взгляды на женщин, довольно старомодные взгляды. Эльвира знала, что он теперь думает о ней с гадливостью. Вынести это было невозможно. И всё случилось из-за Вернера. А он подошёл к ней, словно ничего и не произошло, и вздумал её обнять. Она отпрянула от него. Схватила свою шляпу.

— Не трогай меня!

— Что с тобой, либхен?

О, какое отвращение, несомненно, почувствовал к ней Карл, увидев этого человека! И как только она могла?.. Никогда больше… Никогда… Эти жирные щёки, толстые губы… Вернер пытался вступить в объяснения… Она высвободилась и сказала по-французски: «Вы просто хам!»

Он упал с облаков на землю… У него потемнело в глазах. Эльвира убежала как сумасшедшая.

Тёплый вечер конца сентября словно мягкой тонкой шалью касался её лица. Она остановилась в нерешительности на улице Анатоль де ла Форж. Куда повернуть: на проспект Великой армии или на проспект Карно? В воздухе трепетала золотая пыль. Как ненавидела Эльвира этого чудовищного хама… Подумайте, отворил дверь, похвастался перед Карлом, выставил напоказ своё жалкое любовное приключение… И, конечно, очень доволен, мерзавец!

Вся жизнь вспомнилась ей, всё горькое, что было в жизни: и великая любовь, и незаметная, постепенная, неотвратимая утрата в те годы, когда она видела, что в глазах Карла гаснет, гаснет огонь желания. Ужас! Отчаяние. Падение. И эта страшная перемена, происходившая в ней. Эта толщина. Эта вялость, оцепенение. Роман утопающей… Ах, лучше бы умереть!

Во взгляде Карла она прочла не только презрение, но и жалость. Не хочу его жалости! Теперь она вызывает в нём жалость: «Вот что с тобою стало. Ты — безобразная толстуха, конченная женщина…» Да, уж в этом Эльвира не могла ошибиться: она очень хорошо знала своего Карла. Не раз она видела презрительно-жалостливое выражение в его глазах, когда он смотрел на постаревших женщин. И она знала также, что жалость его беспощадна. Для Карла уродливая женщина хуже, чем грязь у его ног. Уродливая женщина…