Пассажиры империала
Шрифт:
— Но ведь это страшно важно! — восклицал де Кастро. — Надо вскрыть нарыв! Спасти Францию…
— Опять вы за своё… Франция, Франция… Восхищаюсь, дорогой друг, восхищаюсь вашим патриотизмом! Но, знаете, на вашем месте я бы сидел да помалкивал. И так уж столько дикого безумия вокруг этого дела, а тут ещё вы со своими разоблачениями… Вы представляете себе, какие неприятности на вас посыплются, если вы полезете в драку? Почерк, почерк! Ведь эксперты уже высказали своё мнение. Разве они пойдут на попятный? И потом, ведь вы сами говорили — тут и Генеральный штаб и правительство…
— Но послушайте, ведь это яснее ясного! Я представлю письма. Их сравнят.
— Сравнят. И тогда что? Или вы ошибаетесь, и в таком случае вам лучше не выскакивать. Или вы правы, а тогда дело совсем уж тёмное, смотрите, как бы с вами не расправились. Это
— Простите меня, — сказал де Кастро и, бросив на столик деньги, посмотрел вокруг, отыскивая взглядом лакея, чтоб расплатиться. — Простите, пожалуйста, но из-за этой истории я сейчас сам не свой, очень хочется поскорее сравнить… Может быть, вы зайдёте ко мне завтра в контору?..
Он пожал руку Меркадье и пошёл по бульвару, сдвинув шляпу на затылок и держа перед глазами газету: он был поглощён изучением почерка. Пьер окликнул его: де Кастро забыл на стуле портфель. Вот чудак!
По бульвару проходили прехорошенькие девицы. Пьер язвительно усмехнулся. Странно устроены люди! Он чувствовал своё превосходство над ними. Наплевать ему и на их суды, и на все эти бордеро, и на Чёртов остров. Подумайте, из-за такой чепухи у Мейера выбили окна. А де Кастро туда же. Вздумал читать наставления. Всех не переслушаешь!
За соседний столик села очень пикантная брюнетка. Заказав себе пива, она бросила на Пьера Меркадье призывный взгляд.
LIX
Лишившись розовой спальни, которая была у неё в Алансоне, Полетта никак не могла утешиться. Она перевезла и всю обстановку любимой спальни, и ковёр, и портьеры, и гардины, но получилось совсем не то, вся прелесть исчезла: форма комнаты была иной, не могли подобрать совершенно такие же обои, а главное, не было алькова, а раз кровать стоит на виду, то какой же это будуар?.. Надо было бы всем пожертвовать, все переделать, чтобы ничто не напоминало о прежней розовой спальне, не терзало бы сердце Полетты Меркадье неизменным ощущением разгрома. Но для коренного переустройства требовались деньги, воображение и мужество. Воображения у Полетты никогда не имелось, — её алансонская спальня представляла собою точную копию парижской опочивальни Денизы. А денег не было — Пьер стал невыносимо скуп. Впервые он поднял крик из-за платьев, которые его жена, возвращаясь из Сентвиля, успела заказать себе в Париже за несколько часов — от поезда до поезда. Что же касается мужества…
Какая-то вялость овладела Полеттой. Словно опустилось на неё мягкое покрывало. У неё не было ни особых желаний, ни особых забот. Но всё ей стало немило. Она это приписывала тоске по умершей матери. За счёт дочерней любви и горя она относила и смутный страх, шевелившийся в глубине её вялой души: страх перед неведомым; перед могилой, перед неизбежным концом всякой жизни, животный страх, от которого она теперь просыпалась ночами и порой жалела, что у неё отдельная от мужа спальня. Она не любила Пьера, но ведь в конце концов он ей муж, отец её детей. Не будь этот человек таким ужасным эгоистом, он мог бы спать рядом с ней, успокаивать её своим соседством.
В сущности, никаких особенных неприятностей не происходило и ничем нельзя было объяснить то гнетущее чувство надвигающейся катастрофы, которое не покидало Полетту. Её отношения с мужем никогда не отличались большой теплотой. Уже лет пятнадцать они были такими же, как сейчас. Не появилось никаких оснований опасаться разрыва, а Полетта не принадлежала к числу любительниц романтических треволнений в супружеской жизни. Она хотела только одного: чтобы ничто не менялось. Пусть их семейство не вызывает толков. Пусть не говорят ни об их материальном положении, ни об их отношениях между собой. Полетте было совершенно безразлично, что вытворяет её муж, только бы люди ничего не знали. Не осрамиться — ещё в пансионе это было главной её заботой. Она и замуж-то вышла для того, чтобы не осрамиться: ведь остаться старой девой ещё страшнее, чем носить в замужестве мещанскую фамилию. Не осрамиться. Туалеты женщине необходимы как доказательство, что она не обеднела, и значит, не осрамилась. До сих пор Полетта считала своё однообразное существование в общем сносным, вполне терпимым, ибо их семейство пока ни в чём не осрамилось.
Однако после смерти госпожи д’Амберьо произошло что-то странное, какой-то надлом. Впервые
в птичьи мозги этой очаровательной мещаночки, украшения окружного городка, проникла мысль, что прошлое уходит навсегда, что оно невозвратимо. Полетта познала чувство тревоги. Может быть, подходит старость? И Полетта подолгу рассматривала себя в зеркало. Нет, она ещё молода. Найденный седой волосок вызывал потоки слёз. Боже мой, от слёз краснеют глаза, опухают веки! И она торопливо прикладывала к глазам ватку, смоченную специальным лосьоном, купленным в английской аптеке. Нет, нет, Пьер постарел гораздо больше, чем она. Эта мысль была ей очень приятна.Ибо Пьер стал средоточием новой для неё тревоги. Казалось, и не было достаточной причины, никакого серьёзного повода тревожиться. Но ведь после смерти матери Полетта осталась беззащитной и всецело оказалась во власти мужа. Всё теперь зависело от него. Он мог быть для неё надёжным оплотом и вместе с тем опасностью. Он определял её положение в обществе. Был её покровителем — и мог её осрамить. Не раз ей снилось, что Пьер глупо безобразничает на улице, ходит, например, без брюк, а то выкидывает штучки похуже. Получался ужаснейший скандал, и Полетту тащили в суд. Напрасно она заявляла, что поведение этого человека нисколько её не касается, что она совершенно с ним не знакома, ей смеялись в лицо, а какая-то почтенная старушка, размахивая чёрным зонтиком, кричала: «Врёт она, я их вместе в саду видела». Полетта просыпалась вся в холодном поту.
Муж её странный человек. Сколько уж лет пишет какую-то книгу и всё не может кончить, не выпускает её в свет. Запирается в кабинете. Говорит, что работает. А может, просто-напросто спит? Кто его знает? А разве это естественно, что он никогда не говорит с женой о своём произведении? Ей, конечно, совсем это и неинтересно, но всё-таки!.. Детей своих он не любит. Если б любил, то так или иначе проявил бы к ним внимание. А ещё учитель, называется. Раз учитель, значит, обязан заниматься воспитанием детей. Чужих воспитывает, а своих даже не замечает. О чём он, спрашивается, думает с утра и до вечера?
Вот и новая забота появилась у Полетты. Раньше она никогда не задавалась вопросом, что за мысли возникают в голове Пьера. Наплевать ей было на это! А теперь, когда она осиротела… Но она успокаивала себя: ведь если б её самоё спросили, о чём она думает весь день, с утра и до вечера, она не могла бы ответить. В самом деле, о чём же она думала в течение дня? Немножко утешала мысль, что на такой вопрос невозможно ответить. Значит, ничего загадочного в её муже нет. Он такой же, как все. Ни о чём он не думает. Живёт себе и живёт, как все люди. Пустоту жизни заполняет чем попало, какими-то обязанностями, которые сам для себя выдумал. Ну чем он бывает занят? Преподаёт, ходит в кафе, музицирует, как дурак, с этим евреем… А у неё свои дела: визиты, приёмный день, дети, слуги; надо приглядеть, в порядке ли бельё, заказать обед… Всегда так было и всегда так будет. Всегда.
О чём же она думает весь день? Да разве есть ей время думать, когда у неё на руках дом, хозяйство? Она же, в сущности, никогда не бывает одна, а разве на людях можно думать? Прислуга, артельщики из магазинов, дети, гости… Напрасно думают, что муж занимает большое место в жизни женщины. За обеденным столом он, конечно, тут как тут. Не разговаривает, читает газету. Полнейшая бесцеремонность… Прислуга играет более важную роль. В сущности говоря, прислуга для замужней женщины самое главное… В самом деле, ну с кем Полетта разговаривала? С кухаркой: та сообщала о ценах на говядину и заодно передавала сплетни о соседях. Разговаривала с горничной — та развлекала хозяйку воспоминаниями о всевозможных происшествиях, случавшихся в её родной деревне. Разговаривала даже с садовником, который делал в доме чёрную работу и мыл лестницу. Два раза в неделю приходила белошвейка, которой давали шить и простенькие платья; она являлась утром и работала до пяти часов вечера. Шила она на дому во многих семьях, и таким образом между ними протягивалась связующая нить злословия, всяких россказней, а иногда и сообщничества. Домашняя швея — важное соединительное звено в обществе маленького городка, где шесть месяцев в году непрерывно льёт дождь. Через домашнюю швею можно было узнать, что люди думают о Пьере. В их оценке косвенно отражалось и положение в обществе жены Пьера — это было своего рода проверкой её собственной жизни. И Полетта всегда с опаской и с нетерпением ждала тех дней, когда в дом приходила швея.