Пассажиры империала

На следующий день он всё-таки пришёл около двух часов дня к подножию памятника Коллеони и долго ждал на холодном ветру. Увидев Франческу, он не сразу её узнал: она казалась меньше ростом и не такой тоненькой. Очевидно, она постаралась принарядиться: на шее у неё была пёстрая косыночка, а бедное платьишко выстирано и выглажено. Она шла быстро, почти бежала и немного запыхалась.

— Долго ждали? Извините… Отец всё не пускал, велит с малышами сидеть… Самый младший у нас болен… Я удрала через соседний дом… Мы, знаете ли, живём в удивительном доме, редко такой встретится… Вот увидите!

Она засмеялась. Потом потрогала его бороду и сказала:

— А я думала, что у всех мужчин бороды жёсткие.

Он взял её под руку.

Они долго бродили по каким-то улицам. Пьер расспрашивал свою спутницу, Франческа рассказывала, как она живёт, как нанизывает на нитку стеклянные бусы и сдаёт их на Мерчерии. («А я-то хотел подарить ей такие бусы!» — подумал Пьер.) Отец плетёт корзины, в семье много детей, надо их умывать, одевать, заботиться о них. Скоро у матери будет ещё ребёнок.

— Так вот и идёт, — сказала Франческа, — только один родится, а тут уж, глядишь, другой…

Она боялась прохожих. Должно быть, опасалась, что встретится кто-нибудь из знакомых и увидит её с иностранцем. Завидев приближающегося венецианца, она тотчас спускала на лицо косынку.

— Что бы нам с вами предпринять? Чего вам хочется? — спросил Пьер. У него-то самого были определённые намерения. Франческа замялась, потом откинула назад голову и, закрыв глаза, сказала грудным голосом, трепещущим от страстного желания:

— Покататься в гондоле.

Опять? Она со вздохом тряхнула кудрями. Да, это её мечта, она ужасно любит кататься в гондоле. Ну что ж, повернули обратно и дошли почти до площади Святого Марка: им всё не попадалось достаточно красивой гондолы, а Франческа хотела покататься в красивой гондоле. Наконец заметили вчерашнего гондольера, — он их узнал и поздоровался с ними. Франческа с мольбой посмотрела на своего спутника, и Пьер нанял гондолу. Франческе хотелось поехать в Мурано. Она робко выразила своё желание. Путь в Мурано долгий, пришлось взять второго гребца, и при найме его Франческа упорно торговалась, тараторила на венецианском наречии, потрясала маленьким кулачком; она одержала верх и гордо села в каютку рядом со своим новым другом.

В прогулке по лагуне зимой мало приятного. Довольно сильно качало. Да и Мурано — мрачное место. Это остров стеклодувов, которые создают воздушные раззолочённые вещицы, прелестные поддельные жемчуга, умопомрачительные стеклянные цветы, люстры, зеркала и канделябры, как будто сделанные из прозрачных леденцов, и безделушки волшебной красоты; он весь застроен маленькими заводиками и мастерскими, а город жмётся вокруг них, как придаток; впрочем, надо сказать, что в церкви Святого Петра-великомученика сохранился образ конца XV века — Мадонна кисти Беллини, и как же прекрасна эта христианская Венера пенорождённая — только рождённая стеклянной пеной. Но Мурано ужасен, трудно представить себе более жалкие, нищенские, развалившиеся дома, словно изъеденные проказой. К убожеству лачуг прибавляется ещё убожество людей, изуродованных тяжким трудом, сплошь больных чахоткой, производящих на свет слабеньких, хилых детей, ибо оскудела кровь у этих потомственных стеклодувов, выхаркивающих свои лёгкие у плавильных печей. Франческа не печалилась, она как будто и не замечала окружающей нищеты. Она не думала о том, что тут творится с людьми за работой. Мучительные условия труда не удивляли её. Вероятно, такие же условия или хотя бы подобные им были вокруг неё привычными. Почему ей вздумалось избрать целью прогулки эту промышленную каторгу? Есть в жизни тёмные стороны, которые благоразумные люди сознательно не замечают; всем известно, что явления эти необходимы, и пусть они себе существуют, но зачем смотреть на них? Во Франции Пьер никогда не бывал на унылых рабочих окраинах, где его ничто не привлекало; как любитель искусства и памятников старины, он и в Париже и в других больших городах всегда ограничивался знакомством с теми кварталами, которые давали удовлетворение уму и не удручали сердце. Разве он был неправ? А тут пришлось осматривать городской музей и выказывать притворный интерес к производству стеклянных изделий. Франческа же была на седьмом небе, сияла от восторга, хлопала в ладоши. Пьер становился сам себе смешон.

На обратном пути в гондоле она прижималась к Пьеру с полубессознательной наивностью, которая так пленяла его, и тогда, охваченный нетерпением, он запрокинул ей голову и впился в губы поцелуем. Франческа зажмурилась, стала холодной, не ответила на поцелуй, вся съёжилась и выскользнула из его объятий. Она не проронила ни звука, не рассердилась, только долго молчала, а потом провела пальчиками по его губам и сказала:

— Завтра я не могу прийти.

Он перепугался, подумал: «Наверно, обиделась». Что и говорить, он вёл себя как школьник. Но оказалось, что просто-напросто завтра в доме будет стирка. Через день они опять наняли гондолу и поехали на остров Сан-Джорджо-Маджоре, а потом на Джудекку. Там Франческа пожелала зайти в храм Искупления, который показал им монах-францисканец. И тогда Пьер увидел, что его подруга очень набожная особа. Она преклоняла колена, молилась с необыкновенным жаром, простиралась ниц на мраморных плитах. Пьер, чувствуя себя довольно неловко, ждал, когда всё это кончится; ему казалось, что такие театрально-декоративные святилища, которые строил Палладио, с высокими куполами, с колоннадами, все залитые светом, совсем не подходят для религиозного экстаза. Правда, он был несведущ в вопросах набожности.

Когда вышли из церкви, Франческа сразу стала совсем другой и куда-то заторопилась. Она пустилась в переговоры с гондольером, велела ему повернуть обратно, к городу, проехать по Рио-де-Сан-Тровазо, потом подняться по Большому каналу, немного дальше Риальто. Снова она села возле Пьера, сжимала ему руки и как будто в самом деле не смела взглянуть на него. Она кричала гондольеру: «Санти-Апостоли! Санти-Апостоли!» Гондольер свернул направо в канал, который носит это название.

По правде сказать, Пьеру уже приелись и ребячество Франчески, и невинное её простодушие, и странная горячность. Куда его заведёт это любовное приключение? Не лучше ли подобру-поздорову удрать из Венеции? А всё-таки было досадно, что интрижка приняла такой оборот. На узкой водяной улице Франческа остановила гондолу перед какой-то незнакомой Пьеру церковью и заставила его отпустить гондольера.

— Куда же мы пойдём! Куда ты меня ведёшь? — спросил Пьер.

(Он уже стал говорить с ней на «ты».) Она, словно украдкой, сжала ему руку. Сердце у него сильно билось в этот сумеречный час.

Не стоит голову ломать, всё равно ничего не поймёшь. Там будет видно.

Через несколько шагов они оказались на набережной против лагуны, и тогда Пьер узнал место: это был квартал Фундаменте Нуове, где жило семейство Бьянки. Уж не вздумала ли Франческа привести его к своему папеньке? С ехидным смешком Пьер спросил:

— Куда же мы идём?

IV

Франческа посмотрела на него лучистым взглядом. Небо хмурилось, ветер задувал так неистово, что сил не было терпеть. С лагуны исчезли все лодки, и квартал казался совершенно безлюдным.

— Мы теперь получили благословение, — сказала Франческа и, взяв руку Пьера, прижала её к своему сердцу.

— Что ты хочешь сказать?

Она ничего не ответила и повлекла его за собой к одному из больших, но пустующих домов, которые высились вдоль набережной. Всё это были здания с плоскими фасадами и благородных пропорций — настоящие дворцы; кое-где свешивалось из окон сохнувшее жалкое бельё и платье, но в верхних этажах зияли сквозные дыры, черепица с крыш обвалилась, да и в нижних этажах большие покои пустовали.

Величественный подъезд, к которому Франческа привела Пьера, не отворялся десятки лет и был забит досками, свободной оставалась лишь маленькая дверца, которая подалась, когда девушка нажала на щеколду.

Они очутились в сводчатом проходе, среди груды всяческих обломков и искорёженных строительных материалов, пробрались в полумраке к лестнице с железными коваными перилами. У Пьера запершило в горле от запаха плесени и пыли, вероятно покрывавшей всё толстым слоем. Деревянные ступени были выщерблены. Парочка стала подниматься по ним.

— Ты что сказала?

Франческа обернулась.

— Т-шш!.. Я сказала, что мы с тобой получили сегодня благословение… в храме.

Она стояла выше его на две ступеньки. Вдруг она наклонилась и с какой-то волнующей, робкой торопливостью коснулась губками полуоткрытых губ Пьера. Влажными, тотчас ускользнувшими губками. Словно поцеловал его ребёнок, привидение в образе ребёнка. Пьер хотел схватить её. Она вырвалась. Так она вела его за собой до площадки четвёртого этажа. Сам не зная почему, он старался шагать бесшумно. Франческа отворила дверь, и они вошли в пустую заброшенную квартиру с облупившейся росписью на стенах, с облезлыми побелевшими полами; ветер задувал в оконные проёмы, из которых рамы были вырваны; в одной из первых комнат пол рухнул, и в зияющем провале виднелись покои третьего этажа. Пришлось пробираться у самой стенки по ненадёжной доске, ещё сохранившейся у края пропасти.