Пока, заяц

— Мы с дядей Андреем тебя поздравляем с Новым годом, ладно, Артём? Успехов тебе в учёбе, молодец, что поступил, и фиг с ним, с бюджетом, даже не переживай, понял? Там всё эти уроды скупили, ты у нас умный, и мы это знаем, понял, да?

По плечу его похлопала, крепко-крепко обняла.

Тёмка глянул на купюры в трясущейся ладошке и так жалобно сказал ей:

— Тёть Лен, да ну вы чего, мне лет-то уже сколько?

А она замахала рукой и вся недовольно сморщилась:

— Возьми, возьми, на, купишь себе чего-нибудь. Вон, Витю куда-нибудь сводишь, да, Вить? Я, скажи, тоже и в кафе хочу и ещё куда. Да? Ещё все праздники впереди.

И так наклонилась над Тёмкой и прошептала будто нам обоим:

— На свидание сходите куда-нибудь, в ресторан или ещё куда, сами решите, да?

И подмигнула сначала ему, а потом уже мне. А меня будто кипятком обдало, какая-то острая боль поселилась в кончиках пальцев, кровь будто сначала в голову шарахнула, а потом резко перелилась куда-то в ноги. И всё так кружила и кружила по телу, перегоняемая сокрушительными ударами сердца.

Она что, знает про нас?

А сам стою, смотрю на тётю Лену, не знаю, не то улыбаться, не то всё отрицать, совсем-совсем растерялся. И только Тёмкин голос меня вернул обратно в реальность.

Он обнял её ещё раз и сказал:

— Спасибо, тёть Лен.

— Ладно, я к дяде Андрею побегу, он щас с поезда-то напьётся у меня, будет потом как каракатица валяться, да?

И убежала в комнату, в шумном семейном застолье и весёлой музыке растворилась, оставила нас одних на кухне под открытой форточкой в вечерней прохладе. Тёмка сочно захрустел купюрами и аккуратно сложил их в карман своих джинсов.

— Да, да, Вить, она знает, — он сказал и тяжело вздохнул. — Они просто с мамой моей дружат, как бы отдельно от моей бабушки. Она к тёте Лене в Москву часто ездит, гостит у неё. И вот однажды рассказала про нас. Но ты не бойся, она много путешествует. Книжки всякие разные читает, в театр ходит, такая вся умная, разносторонняя, ну ты понял, да? Она к нам нормально относится. И бабушке моей с дедом не расскажет, не переживай.

Я пожал плечами и спокойно ответил:

— Ладно. К Женьке с Диной пошли.

— И что, всё?

— Да, всё, — я посмотрел на него с улыбкой. — Я всё понял, чего тебе ещё надо? Пошли давай.

Мы с ним пришли в его бывшую комнату к Дине с Женькой, плотно закрыли дверь и остались в духоте. Зато в тишине, без этой громкой музыки, без радостных пьяных возгласов и неуклюжих неловких танцев.

Женька в сером свитере развалился на диване с телефоном в руках, Дина с ним рядом сидела, нервно крутила волосы, и мне будто даже показалось, что разговаривала сама с собой. Как-то резко головой дёргала, улыбалась и даже смеялась со своих же шуток, которые она отыгрывала «по ролям» за тех «персонажей», что будто бы сидели с ней рядом.

Только вот никого рядом и не было.

Я глянул на Тёмку, вопросительно дёрнул бровью, а он тихонечко улыбнулся и пожал плечами, будто сказал мне: «Ну, да, ты же в курсе, я же говорил тебе».

— Батька моего домой поможете дотащить? — спросил нас Женька, убрал в карман телефон и заулыбался. — Нализался уже весь.

Мы с Тёмкой расселись на старых скрипучих стульях, и я ответил ему:

— Если надо, поможем, чего уж.

— Да шучу я. Домой уже скоро поедем.

Я пытался как-то завязать общение с его двоюродным братом, с Диной, влиться в эту компанию Тёмкиных родственников, а сам сижу и понимаю, что всё тело и разум намертво парализовало ностальгией по тем нашим дням, когда я впервые оказался в этой квартире.

Женька даже на том же самом месте сидел, где мы с Тёмкой уснули, где я обнял его в первый раз, когда мы «Все псы попадают в рай» смотрели на его старом видике. Я вдруг обернулся и понял, что того самого, уже такого родного телевизора больше и нет, нет его полок с фигурками из Варкрафта, его книг, коллекции карточек игрового времени, дисков.

Совсем ничего от Тёмки не осталось, всё теперь у нас дома.

Только его старый диван, и тот даже на себя не похож без его привычного мне пледа с персонажами из «Звёздных войн». И торшера с огромным ярко-жёлтым абажуром в углу уже нет, и комната не утопает больше в тёплом полумраке его домашнего солнышка, а так ярко-ярко светится холодом от дурацкой люстры. Всё такое ледяное, чужое, непривычное и будто бы даже неестественное, что-то, чего быть здесь не должно, будто самое настоящее надругательство над природой.

Ни капельки не осталось от того волшебства и пыльного аромата чуда, что витало в воздухе этой комнаты два года назад. Ноги в белых летних носках уже не ласкаются об старый советский ковёр, а сплющиваются на свежем и таком холодном безжизненном линолеуме, которого здесь раньше и не было. И полы уже так мило и по-родному не скрипят.

— Я вчера ездила на гастроли в Москву, Артём, представляешь? — радостно сказала Дина и ярко заулыбалась.

— Прикольно, — Тёмка ответил и закивал.

А Женька даже не обращал внимания. Сидел так невозмутимо на диване рядом с Диной, сцепив пальцы замком. Как будто даже ничему и не удивлялся, как будто уже привык.

— Какую песню там пела? — Женька спросил её.

— Про любовь пела. Про любовь, — смущённо ответила Дина и чуть было опять не захихикала.

— А называется как? — добавил он.