Сопромат

Лошманову вдруг стало страшно. Это были те самые картинки, которые, скорее всего, будут прокручиваться в его голове в последние секунды жизни. Может быть, картинки эти и всплывают как мгновенное и необходимое объяснение своего «я». Когда там спросят его, Лошманова, кто он, вот эти неупорядоченные комиксы и станут его косноязычным объяснением – вот же я. Не хороший и не плохой, какой есть. Тот дознаватель, наверное, каждый раз смеется над этими пожитками суетливых людей. И просто обхохатывается, когда вместо правдивых, смердящих кровью и спермой набросков видит глянцевые фотографии, сделанные в бесконечных путешествиях: это я на фоне эйфелевой башни, а это я гляжу в воду с тауэрского моста, а вот он я, справа, на кипрском пляже в модных плавках, а это салатик, который я отведал в Венеции – в общем, все те жалкие однообразные оправдания несчастных людей, вывешенные в социальных сетях. Хотя вряд ли эти солнечные открытки пройдут вереницей перед глазами в последние мгновения жизни.

Лошманов не пытался приукрасить свою жизнь, в интересные места его не тянуло, приключений на свою жопу не искал. Не чем было даже похвастать. Но и стыдиться нечего. Почти нечего. Совсем недавно он был близок к тому, чтобы пресечь большое зло, а теперь послал все к ебени матери – молодец, управился, умыл руки. В того, наверху, который на самом-самом верху, он, конечно, не верил. Его хватало только на то, чтобы, когда непосредственное начальство и коллеги дергали бровями и закатывали глаза, указывая наверх, в шутку представить, что тот некто наверху – не очередной тупица со звездами на плечах и толпой подчиненных за плечами, а непознанный абсолют и начало всех начал.

Он испугался того, что прокрутив картинки из жизни, он может прямо сейчас умереть. А что его держало здесь? Работа для видимости и положение содержанки, кормящейся из бездонной бочки бюджетного финансирования. Затерялся в списках казенных ведомостей и делает вид, что живет. Не нужен ни кому, не пригодился, ни конторе, ни Вере, ни сыну. Как-нибудь обойдутся и без него. Застрелиться что ли? – подумал Лошманов, – ну, а чего кота за хвост тянуть?

Он вслепую прошел на кухню закурил, выдувая дым в открытую форточку. Последние картинки с падающими зданиями не давали покоя, как будто он сам был в этих зданиях, навсегда скрываясь под завалами.

XV

На улице уже рассвело. Первая партия рабочего люда выходила из домов, заполняла метро и скапливалась в пробки на дорогах. Лошманов сидел в служебном шевроле представительского класса – в первый раз воспользовался своей привилегией на новом месте службы.

– В офис? – мрачно спросил шофер.

– На Летниковскую, в плазу.

Его как сентиментального преступника тянуло на место крушения, с которого началось крушение всего того, чем он – чего уж там бояться пафосных слов – жил все последние двадцать лет. Он и чувствовал себя сейчас загнанным обозленным на весь мир преступником. Это хорошо, – думал он, – представим, что я хочу завалить этот бизнес-центр. Пусть на его месте и замороженная стройка, представим, что старое здание стоит себе в нескольких метрах от железной дороги и живет своей жизнью. Представим, что мы вернулись на несколько месяцев назад, у меня за пазухой – взрывчатка, резонансная бомба, навигатор для мега-супер-нано-частотного модулятора, установленного на спутнике. Не важно. Важно то, что я еду сносить это здание к ебени матери.

Они застряли у самого поворота на Летниковскую. Лошманов не вытерпел и вышел из машины, сказав шоферу, чтобы тот нашел место для парковки.

Лошманов осмотрелся. Узкая дорога, трамвайные пути, дорожная развязка, вокзал. Здесь в любое время дня и года – дорожный ад. На Летниковской уже в такое раннее утро – на часах Лошманова было пять минут девятого – вместо двухполосной дороги остался узкий коридор, созданный прижатыми к тротуарам иномаркам.

Лошманов прокрутил в голове десятки раз пересмотренные кадры с наружки. Да, в тот день все было также – забитая машинами улица, отгороженный клочок парковки у входа в бизнес-центр, возле которого постоянно возникали заторы. Поближе к входу норовили подъехать наглые грузовички, развозившие воду. На водоносов он обратил внимание с самого начала. В руках у них были тяжелые бочонки с прозрачной жидкостью, но для проверки все же поручили паре стажеров выяснить у офис-менеджеров объемы заказанной воды. Все было кристально чисто, о чем и трубили надписи на грузовиках водоносов. Эксперты-взрывотехники кивали головой – ни капли сомнений в том, что взрыва не было. Поскромнее себя вели курьерские горбуши. Курьеры бросали машины поодаль и предпочитали пройтись пешком. Особых подозрений они не вызывали – дальше проходной не продвигались, все на одно лицо, в мешковатых спецовках и с бейсболками на головах.

Лошманов покурил на месте разрушенного бизнес-центра. Место новой стройки скрывал от любопытных глаз большой баннер с логотипом плазы.

Думай, думай, думай, – твердил он про себя, внимательно вглядываясь в каждую машину, застывшую у тротуара.

Если я запланировал убрать несколько зданий, на одной и той же машине я подъезжать не буду, значит, вычислить закономерности на видео из разных зданий не получится. Их и не было. Если я не на машине, а на своих двоих, то смысла светить свой фейс тоже нет – всегда это будет новый человек. Так и было. Разве что на двух разных видео – с Павелецкой и Рижской – засветился один тип из службы безопасности даренковской империи, так, мелочь инспекторская, которая, кажется, удостоилась одного допроса у «террористов». Ночь отпадает – ни на одном видео никаких подозрительных движений. Остаются внутренние агенты из офисных, охраны или техобслуживания. Этот вариант безнадежен, потому что до сих пор так никто и не объяснил причины крушений.

Рядом, ищи рядом, – повторял Лошманов. Все эти абстрактные теории вроде теории вселенского похуизма не годились. Он, живой человек, стоял здесь и сейчас. Все зло от людей. Все природные катаклизмы, течения подводных рек и внезапные стихии лишены одного – злонамерения. Зло исходит от человека, и конечная цель зла – человек. Все разговоры о мести природы – только красивые словесные обороты, сказки для окорота людской жадности и непомерных желаний. И все конференции, протоколы и конвенции, посвященные экологическим проблемам с таким же успехом можно было заменить на рамочные конвенции ООН о божьей каре, протокол, закрепляющий намерения разных стран меньше грешить или конференцию по проблемам активизации гнева господнего.

Нет, он или они были рядом, наследили, оставили свой запашок. Лошманов для верности затянулся прохладным воздухом, сдобренным выхлопными газами и железнодорожной вонью.

Он достал свой дешевенький, с живучим аккумулятором мобильник и выбрал имя «Алексей». Тот ответил не сразу – Лошманов представил, как его звонок преодолевает похмельные заросли в башке у Леши.

– Угу, – услышал Лошманов усталое.

– Давай-давай, просыпайся, – сказал Лошманов новоявленному торгашу. – Значит так, Алексей, мне нужно видео с наружек. Причем, все видео – внутри и снаружи.

– Блин, Роман Сергеич… – пробурчал Леша.

– Давай, на счет пять ты просыпаешься. Раз, два, три, четыре, – Лошманов набрал в грудь побольше воздуха и заорал во всю глотку, – Пааадъем!

Леша помолчал с полминуты, после чего вздохнул тяжко.

– Так в архивах все.

– Работает головушка. Правильно, в архивах. Теперь вспоминай у кого там шашни были. Ну? С кем? Ира, Даша?

– Роман… Сергеич. Ну вы чего? Должностное преступление что ли шьете?

– Нет, Леша, о твоей личной жизни беспокоюсь. Ты как хотел – поматросил и бросил простого архивного работника?

– Ничего себе простого… У нее там допуск круче генеральского…

– Ну один-то раз допустила? Или на сколько допусков тебя там хватило?

Леша в ответ хмыкнул гордо – проснулся, значит.

– Короче, не мое дело, Леша. Нужны записи, и чем скорее, тем лучше, – сказал Лошманов и добавил по старой памяти: – Выполняй!

XVI

Леша объявился через два дня. Позвонил в самый неподходящий момент, когда Лошманов только-только расстегнул ширинку в офисном туалете. По его бодрому и самодовольному голосу Лошманов определил, что маленькая операция по вербовке и получению секретных данных прошла успешно. Ему даже стало как-то неудобно перед бывшим напарником – все попытки выудить записи видеонаблюдений из Даренковских компаний разбились о полное безразличие и бюрократическую тягомотину. Его непосредственный начальник, седовласый эмвэдэшник-пенсионер, промямлил, что-то вроде – да зачем тебе это нужно, займись реальными делами, а в головном офисе посоветовали отправить им официальный запрос, скрепленный подписью Даренко.

Они встретились вечером в «Лемон Бразерс». Леша улыбался, довольный собой – экзамен он сдал на отлично, черная коробочка с жестким диском лежала на столе.

– Роман Сергеич, прям как в кино. Вас теперь Коломбо зовут? – хохмил Леша, пользуясь редкой возможностью безнаказанно подколоть бывшего шефа.

С женским именем Лошманов не угадал. Продажной женщиной оказалась Валентина, самая неприметная из всего архивного отдела, замухрышка с круглым красным лицом и волосами, стянутыми в жидкий хвост. После второго джека дэниэлса Лошманов даже порывался потушить дерзость Леши, спросив, что же он в ней такого нашел, какую, мать его, изюминку, но вовремя одумался – пусть парнишка порадуется, заслужил.