Стачколомы
Шрифт:
Шаман вознес руки с кинжалом. Резко согнулся и вонзил кинжал в живот. Капли крови посыпались из раны. Шаман выдернул кинжал, занес над собой и снова вонзил. Свернулся, как улитка, истекая кровью.
Голова капитана отяжелела.
Он провалился в сон.
Они проспали весь день на полу возле лавки. Огонь едва-едва вздрагивал на бледнеющих углях. Котелка над углями не было.
Их разбудила старуха.
Шаман лежал на своей лежанке, укрытый медвежьей шкурой, - как и прошлой ночью, неподвижно и тихо.
Найда грызла проваренную до мраморного налета трубчатую кость.
Арылхан поднялся,
Старуха стояла перед ними, скрестив на груди руки. Тонкие косички, крохотное личико и напряженная энергия, что скрывалась за колоколообразным балахоном и посверкивала во взгляде, делали ее странно похожей на преждевременно состарившуюся девочку.
Зыбкий вечерний свет вливался в четыре небольших квадратных отверстия, проделанных в стенках чума. Ночью отверстия были затянуты кусками шкур, сейчас – скатанными и закрепленными петельками.
Арылхан легонько поклонился и сказал что-то старухе. Та ничего не ответила. И только глаза ее, возможно, выразили какую-то сдержанную, проницательную благосклонность.
Они шли той же тропой, что и прошлой ночью. Найда покорно трусила у ног Арылхана.
Начало светать.
Лучи падали сквозь ветвистую хвойную крышу тайги тонкими нитями. Капли янтарной смолы застыли на рыхлой коре. Из сумрака выступали высокие, как курганы, муравейники. Брызги клюквы и волчьей ягоды наливались сочным рубиновым цветом.
Где-то крикнула невидимая птица.
Солнце, выглянувшее багряным пузом из-за сосен, неотступно преследовало их, и, как не извивалась тропа, всегда было позади и чуть справа, карабкаясь в зенит.
В разливающемся утреннем свете лес терял свою таинственность.
Арылхан остановился возле расколотого молнией сухого дерева и ткнул пальцем в присыпанный еловыми иглами пригорок. В отсыревшей хвое — полукругом, от малого к большому - расположилась стайка мухоморов.
«Гляди-ка, Пашка, ведьмино кольцо!»
Приближаясь к городу, они чувствовали запах рынка. Запах свежего мяса и людей, преющих в тулупах и ватниках. Люди толпились у прилавков, шумные, как пчелиный рой. На дне тазов, в кровавой требухе, плавали рыбьи головы.
Арылхан защелкнул карабин на ошейнике Найды. Почувствовав несвободу, собака заскулила и виновато завиляла хвостом.
Обогнули рынок, вышли к улочке, шли мимо пятиэтажек, детского садика и магазина с надписью «Хлеб».
Людей на улицах почти не было.
Поднялись на пятый этаж хрущевки, что стояла в стороне от других, рядом с замусоренным оврагом и покосившейся деревянной будкой с ржавым амбарным замком на петлях.
Дверь открыла жена Арылхана, низкорослая якутка с некрасивым остроскулым лицом.
Разувшись в прихожей, капитан заглянул в кухню.
Кухня вмещала стол, плиту, газовый котел и маленький холодильник, которым пользовались только в недолгие теплые месяцы. В остальное время продукты, которые могли испортится, вывешивались через форточку в холщовом мешке, привязанном к концу палки.
Прошли в гостиную.
Якутка взяла за ручку пятилетнюю дочь, сидящую на краю дивана и с любопытством, не вынимая пальчик из ноздри, изучающую капитана, и вывела девочку из комнаты.
Арылхан освободил журнальный столик от пустой хрустальной вазы и стопки газет, и выдвинул в середину комнаты, ближе к дивану, на котором сел капитан. Сам сел на табуретку.
На
столике мгновенно появились принесенные женой Арылхана графин с водкой, миска моченых яблок, тарелка соленых белых грибов, нарезной балык из красной рыбы и буханка черного хлеба. Капитан поблагодарил якутку и спросил, не хочет ли она присоединиться к ним. Она быстро глянула на мужа и ответила отказом.– У нас, Паша, так принято. Если к мужчине приходит гость, женщина занимается своим делом, - объяснил Арылхан, когда якутка вышла из комнаты.
– Женщина есть женщина.
– Арылхан поднял рюмку: - Ну, давай-ка!
Выпили. Хрустнули мочеными яблоками. Арылхан ущипнул ломтик балыка, по-волчьи вскинул подбородок и задвигал челюстями.
– Ну как, доволен ты?
– Да, Арылхан, спасибо!
– Устали мы, конечно… Ну, это ясно. Тут и дорога, и тайга, и похлебка... Она тоже усталость дает!
– А что это была за похлебка, Арылхан?
– Из мухоморов. Чтобы камлать, шаман должен сам грибов наесться и гостей накормить.
– Без этого никак что-ли?
– Никак. Сейчас — никак. Раньше, в давние времена, не нужно было. Люди и так были к духам близки. А сейчас — надо.
– Ты давно его знаешь, Арылхан?
– Давно, - пожевал губами Арылхан и наполнил рюмки, - очень давно... Еще отец мой его знал, и отца его знал, тот тоже шаманом был. Отца его молнией вдарило, три дня пролежал как мертвый, потом встал и начал камлать. У них это по наследству передается. Они, правда, считают это каким-то проклятием...
– Шаманский дар - проклятием? – изумленно перебил капитан.
– Хм! Так это мы так говорим — дар! А для него - борьба и мука. Хотел бы отказаться, да не может. Он ведь себе не принадлежит. Духи им распоряжаются. Шаманы вообще худо живут, неумело, потерянно. У большинства ни жен, ни детей, даже дома своего нет. Этот хоть старухой обзавелся… Говорили, в молодости ладным был, хотел уехать в большой город, учится пойти. Но заболел тяжело. Лежал в лихорадке. Все думали - не жилец. Отца его к тому времени уже не было в живых. Позвали шамана из Якутии. Тот и говорит: нужно ему камлать, иначе — не выживет. Собрали людей, принесли в жертву девять телят, посвятили в шаманы. Так он и выздоровел помаленьку. Теперь - один на сотни километров. К нему люди так и идут. И он камлает. Не может не камлать, иначе — худо ему. Только когда камлает, живым себя чувствует, остальное время, ты сам видел, лежит себе, что есть, что нету.
– А почему же он так беден, если он один такой?
– У них поверье, у шаманов, - не брать деньгами. Если мясом, подношениями - могут взять. И то если с богача. С бедняков — вообще ничего не берут. Боятся, что духи разгневаются, шаманского дара лишат. А если деньги ему предложишь — еще и глазом недобрым посмотрит.
– Что же, он не понимает, какая у него власть над людьми? Я сам ее ощутил, когда он на меня глянул! Люди ведь и боятся и уважают его и любые подарки готовы нести в знак благодарности!
– Какая там власть! Что ты! Он ведь не сам по себе, он все через духов делает! Он как пленник у них! Когда камлает, сам не свой становится. Захотят духи через него говорить — будут говорить, а не захотят — ничего не поделаешь. Бывало падает на землю и лежит. Тормошат его, водой поливают, а он — словно мертвый. Духи молчат — и он молчит.
– Знаешь, Арылхан, я даже не помню, как он закончил свой танец… Помню только как он в живот нож всадил. Кровь была!
Арылхан почесал кулаком подбородок: