Танцующая с волками

Старение действовало на оборотней совсем не так, как на людей. Чем дольше они находились в волчьем облике, тем меньше время было властно над ними. Мысль, что ускользнула от неё, сменившись воспоминанием о Френке, вдруг вернулась яркой вспышкой, и Оливия практически закричала, чем испугала всех стоящих рядом.

– Вы умеете обращать диких?!

Нала тут же одёрнула её, заставляя сесть поближе к одному из костров.

– Тсс! – зашипела она. – Много вопросов говоришь, надо сесть и молчать.

Волчица кивнула за спину Оливии, и та обернулась. В тот же момент все присутствующие на поляне затихли и почтительно склонили головы перед хранительницей, которая вышла из глубины леса.

Высокую причёску обрамлял металлический обруч, искусно выточенный в виде венка из прутьев, а шею женщины украшало массивное ожерелье. На лице Руны, как у всех анги, сияли знаки, нанесённые золотой краской. Она остановилась так, чтобы её мог видеть каждый, кто был на поляне, и воздела руки к небу, приветствуя свою стаю.

– Ин варис ко инга! [7] – возвестила она, и анги оживились.

Повсюду зазвучали разговоры, смех. Дикие оборотни предавали друг другу прутья с нанизанными на них кусками мяса.

Оливия увидела, что Руна села неподалёку от неё рядом с пожилой волчицей в сером льняном балахоне. Старушка опиралась на витиеватую палку и дрожала, словно от холода. У неё единственной не было знаков на лице, а распущенные седые кудри развевались на ветру. Глаза волчицы были плотно сомкнуты, как если бы она спала, однако это не мешало ей участвовать в разговорах. Сказав что-то старухе на ухо, хранительница окинула цепким взглядом собравшихся у её костра, затем обернулась к соседнему и заметила Оливию.

7

Да начнётся пир!

– Ынгах!

Девушка дёрнулась, когда сидящая рядом незнакомая волчица ткнула в неё запечённой на пруте рыбиной. Наблюдавшие за ней анги расхохотались. Руна, нахмурившись, махнула на них рукой.

– Она сказала «Ешь»! – гаркнула хранительница и недовольно поджала губы.

Оливия чуть поморщилась, придирчиво разглядывая подгоревшую кое-где чешую. Рыба выглядела полусырой, но, чтобы не обидеть приютившую её стаю, осторожно отщипнула плавник с большим куском белого мяса и положила его в рот. Мякоть оказалась на удивление нежной и ароматной, так что Оливия невольно застонала от удовольствия, а окружавшие её анги одобрительно загоготали.

Пир продолжился, с каждой минутой становясь веселее, хотя Оливия не замечала, чтобы анги пили что-то кроме травяного чая, кружкой с которым обнесли и её. Напиток был чуть терпким, но приятным и согревающим, так что вскоре она поймала себя на мысли, что совсем не чувствует холода. Оглядываясь на соседей, она время от времени спрашивала Налу о местных обычаях, но в конце концов сделала вывод, что анги мало чем отличаются от ликантов.

Постепенно еда, которую передавали из рук в руки, начала заканчиваться, а весёлые разговоры превратились в негромкий гул. Анги ждали, нетерпеливо поглядывая на хранительницу, которая вела тихую беседу с пожилой волчицей. Наконец обе встали со своих мест, за ними поднялась вся стая. Оборотни расходились по поляне, образуя большой круг, в центре которого пылали костры.

Нала потянула Оливию в сторону, но когда они проходили мимо Руны, та вдруг сделала знак рукой, и волчица остановилась.

– Мне сказали, нога ходит как раньше?

– Да, спасибо за помощь. – Оливия пыталась выглядеть благодарной и не высказывать недовольства по поводу недружелюбной охраны, которая всё это время бдела за каждым её шагом.

– Хорошо, что всё цело. Людь хрупка, стукнешь раз – и развалится.

Руна хлопнула девушку по плечу и сжала его, но заметив, как скривилось от боли её лицо, заливисто рассмеялась и ослабила хватку.

– Я правда благодарна за всё и хочу как можно скорее вернуться к семье, – заговорила Оливия в надежде, что благодушное настроение хранительницы сохранится после пира, и та велит наконец выпустить её из заточения.

– Это твоя семья?

Руна достала из кармана сложенную фотографию. Казалось, что в эти многослойные юбки можно поместить всё, что люди обычно переносят в дорожных чемоданах.

– Да, – на выдохе произнесла Оливия, разворачивая снимок, что всегда носила во внутреннем кармане рюкзака. Он был одним из любимых: Роуз, словно обезьянка, болталась на руках у Ульриха и задорно смеялась, в то время как Оливия заботливо придерживала дочь снизу, боясь, что непоседа свалится на каменную гальку у реки.

– Как её зовут? – участливо спросила хранительница.

– Роуз, ей четыре…

Оливия запнулась, в панике пытаясь высчитать дату.

– Какой сейчас месяц?

– Инволк, – ответила Руна и, взглянув на полный круг в небе, добавила: – Первая волчья луна года.

– Вот чёрт, уже февраль! – простонала Оливия, понимая, что пропустила пятилетие своего ребёнка и с мольбой взглянула на Руну. – Я должна срочно попасть домой.

– Теперь твой дом тут.

Хранительница махнула Нале рукой, и та утянула за собой оторопевшую девушку. Оливия пыталась вырываться, но хватка волчицы оказалась похожа на стальные оковы. Она провела пленницу среди замерших вокруг анги и остановилась позади всех, по-прежнему сжимая её запястье.

В это время пожилая волчица дрожащей рукой вытянула из складок балахона кожаный кисет. Зачерпнув из него, она бросила горсть порошка в костёр и пламя полыхнуло, взлетев до небес и озарив поляну. В то же мгновение старушка открыла рот, и из её горла вырвался совершенно нечеловеческий рёв. Его подхватили анги, и вскоре весь лес выл и причитал на все лады, заглушая ветер. Кто-то застучал в барабан, отбивая рваный ритм, так что многоголосый хор превратился в завораживающую песню. Старая волчица взмахивала руками, потрясая в воздухе палкой, словно дирижируя. Повинуясь ей, огонь неистово плясал на обуглившихся поленьях. Оливии казалось, что она действительно видит в этом причудливом танце зловещие образы, то вспыхивающие искрами костра, то уносящиеся в небо клубами дыма.

Гортанное пение шаманки вводило в транс, заставляя оцепенеть. Из груди поднималось что-то тяжёлое, надрывное, что изо всех сил хотелось удержать внутри, но оно неумолимо двигалось наружу. Преодолев странную заторможенность, она украдкой огляделась. Анги, закрыв глаза, двигались в едином ритме, создавая волну, что била в такт ударам сердца.

Одна Руна стояла неподвижно. Воздав ладони к небу, она запрокинула голову и исступлённо воскликнула:

– А Мхатэр Мэхор! Молэд син фу одиш а гэлэх! [8]

8

Великая Мать! Славим тебя в ночь первой луны!

Анги как по команде вскинули руки и хором повторили за хранительницей призыв богине. Нала отпустила Оливию, но та и не пыталась бежать, заворожённо следуя за ритуалом. Она и сама не заметила, как начала двигаться вместе со всеми, покачиваясь в ритме волнующей мелодии. Словно одурманенная, она выкрикивала незнакомые слова и преклоняла колени, падая на землю вместе со стаей.

Внезапно всё стихло. Оливия осоловело огляделась, не понимая, что только что произошло. Анги по-прежнему стояли, прикрыв глаза и распахнув руки, словно приглашая к объятиям. Старушка-шаманка в последний раз махнула клюкой и со всей осторожностью присела на ближайшее бревно, храня на лице умиротворённую улыбку. Хранительница же не стала дожидаться, пока стая придёт в себя, а развернулась и пошла прочь.