Внезапный выброс
Шрифт:
— Оставайтесь на своем посту.
— Есть, оставаться на посту. Счастливого пути, товарищ командир отряда!
Юрнев круто повернулся и направился к напарнику. Тригунов, с завистью посмотрев ему вслед, вспомнил годы, когда он был таким же молодым и боевитым.
Тригунов — потомственный шахтер. Отец его работал забойщиком. А когда началась Великая Отечественная война, добровольно ушел на фронт. И Роман — к тому времени он закончил третий курс горного техникума — остался в семье за старшего. Вскоре началась эвакуация. Директор техникума знал отца Романа еще с гражданской и обещал ему в случае чего позаботиться о его семье. Он уговорил жену бывшего буденновского разведчика, чтобы та со своим меньшим тоже готовилась к эвакуации. Но в последний момент мать Романа передумала. Жаль ей стало покидать домик, сложенный из
— За нас, Рома, не беспокойся, выживем. Немаки — они чай тоже люди. И у них матери есть. Кормиться с огорода будем. Севке — вон какой он у нас! — двенадцать исполнилось. Не пропадем. А может, еще и остановят его, немца-то?
Приняв молчание своего большака за укор и осуждение, стерла ладонью слезу, заторопилась:
— Пиши, сынок. Подаст отец наш весточку — адрес его вышлю. Ему почаще пиши.
Поезд уже тронулся, а она все бежала рядом с вагоном, выкрикивая:
— Почаще пиши ему, тятьке-то нашему…
После окончания техникума Романа назначили десятником по вентиляции. Смену мотался по выработкам, а потом бежал на учебный пункт. Перекинув через плечо березовую, топором вытесанную из горбыля «винтовку», маршировал в строю, по-пластунски полз к «фашистским» траншеям, с криком «ура!» бросался в рукопашную схватку. В общежитие возвращался уставшим, голодным, грязным. Но спешил не в душ, не в постель, не к тумбочке, где хранилась вечерняя доля черного, липкого пайкового хлеба, а к разделенному на ячейки ящику, хотя знал, что письма нет и не будет: родной его город гитлеровцы захватили раньше, чем Тригунов узнал свой новый адрес.
Начал обивать пороги военкомата. Военком уступил. Мобилизовал. В Джалал-Абаде подполковник, перелистав документы, сурово спросил:
— Какой дурак вас призвал?
— Майор…
Подполковник кивнул сидевшему напротив младшему лейтенанту:
— Пишите: за мобилизацию специалиста угольной промышленности горвоенкому объявить выговор. Возместить за его счет рядовому необученному Тригунову расходы на проезд в Джалал-Абад и обратно, выплатить командировочные, заработок за дни езды туда-сюда, квартирные. А вы, — скрипнув портупеей, повернулся к Тригунову подполковник, — через сорок восемь часов должны быть на прежнем месте. На своем фронте. Угольном. Сутки просрочки — дезертирство.
Тригунов возвратился на рудник. Военком встретил его едкой насмешкой:
— Навоевался? Получи вознаграждение…
Тригунов расписался в платежной ведомости, но денег не взял.
— Может, и выговор примешь на свой счет? — съязвил майор. Потом отошел. — Так мне и надо. Против мальчишки не устоял. Ну, да ладно… — Посмотрел на часы: — В пятнадцать ноль-ноль доложишь по телефону, что приступил к работе.
Но место Тригунова оказалось уже занятым. Управляющий рудником вызвал к себе заведующего отделом кадров.
— Помниться, вы докладывали, что штаб горноспасательных частей Средней Азии и Казахстана просил укрепить его подразделение специалистами, имеющими опыт подземной работы?
— Так, — подтвердил заведующий отделом.
— Вот и направьте горного техника Тригунова в горноспасательный взвод.
И стал Роман горноспасателем.
Вдыхая густой, насыщенный пылинками воздух, Тригунов споро шел по уже очищенному от угля откаточному штреку, и ему казалось, что находится он не в горной, проведенной глубоко под землей выработке, а в бескрайней степи, над которой несколько суток, не стихая, буйствовал суховей, поднял в небо тучи пыли и теперь она медленно струилась наземь. Обращенную к лаве поверхность крепи покрывала толстая кора из спрессованных, как бы спекшихся угольных крупинок. По плотности этой корки Тригунов попробовал прикинуть силу выброса и скорость перемещения по штреку пылевого облака. И то, и другое, по его умозрительному заключению, выражалось большими числами. На противоположной от лавы стороне крепи пыль лежала пышным ноздреватым налетом — осела свободно, без воздействия ударной волны. Штрек был словно бы выкрашен густым раствором сажи и даже наметанный глаз Тригунова еле различил, что бока штрека имеют два оттенка. От почвы до нечеткой, расплывчатой линии они были дегтярными, как бы покрытыми тонкой пленкой масла, выше нее — аспидными, расцвеченными тусклой искрой. До этой линии доходил откос выброшенного
угля.Тригунов шел почти неслышно — шаги глушила подушка пыли. Подземная база обосновалась в бывшей насосной камере, сейчас пустовавшей. Ее освещал подвешенный у кровли прожектор. Тригунов остановился в двух шагах от освещенного круга. Из полутьмы ему хорошо были видны респираторщики резервного отделения, разместившиеся на сколоченной из обаполов скамье. Командир отделения, положив на колено блокнот, записывал, наверное, результаты замера состава атмосферы.
Замыкающий сидел у телефона. Два респираторщика с наушниками шахтофонов на касках, видимо, следили за работающими отделениями. Фельдшер проверял надежность упаковки в полиэтиленовую пленку перевязочных материалов, медикаментов, инструментария. Рядом, на невысоком помосте, лежали оживляющие аппараты, носилки, одеяла в прозрачных чехлах, фуфайки, баллон с газированной водой, запас инструмента, разных приборов и приспособлений для поисков пострадавших и оказания им неотложной помощи.
Тригунов, щурясь, переступил черту, разделявшую свет и сумрак. Капырин вскочил, сделал шаг навстречу.
— Товарищ командир отряда, — пожалуй, слишком громко и поспешно стал докладывать он.
— Сигналов не поступало? — нетерпеливо остановил его Тригунов.
— Не отзываются, товарищ командир, — упавшим голосом, будто виноватый в том, что на все его запросы не последовало ни одного отзвука, ответил Капырин.
Тригунов задумался. Впереди мерцали огоньки — бригада Хлобнева разбирала завал у погрузочного пункта лавы. Справа, в трех шагах от командира отряда, круто вверх уходила «печь», ведущая на просек. В нем работало отделение Манича, получившее задание обойти этот завал сверху и выбиться в опережение откаточного штрека, где, как утверждала книга нарядов, должны находиться Комарников, Чепель, Тихоничкин. Немного дальше, с левой руки, зияло устье «падающей печи». Она спускалась на подножный штрек, который тот же завал обходил снизу и так же должен был вывести в опережение. Подножный проходило отделение Кавунка, усиленное членами шахтной горноспасательной команды. Там же находился Гришанов. Тригунов повернул вправо и направился вверх, к Маничу. На просек он возлагал большие надежды. «Если, — рассуждал Тригунов, — удастся прорезать лаву, то просеком в опережение откаточного мы попадем в два раза быстрее, чем подножным штреком».
Он поднимался бросками, с остановками. Тригунов, конечно, не знал, что около трех суток назад, не по какой-то соседней — именно по этой самой выработке в лаву прошли Марина, Ермак, Пантелей Макарович; что на том месте, где «печь» выходит на просек, и где встретил его Манич, Марина ожидала отставших от нее забойщиков. Но он твердо знал: они, эти трое, там, в лаве, и их надо спасти. Тяжело дыша после крутого подъема, Тригунов присел на штабелек рудничных стоек. В забое загрохотал отбойный молоток.
— Кто орудует?
— Репьев, товарищ командир, — ответил Манич.
— Старается?
— Одержимый какой-то. На пожар выезжали, на затопление, на загазирование — вроде бы ничего такого за ним не замечал. А тут — как сказился. Лезет очертя голову…
— Это поправимо. Главное — не трус.
Репьев лежал на боку, упираясь в крепь ногой. Плечом он давил на отбойный молоток, в который вместо пики был вставлен «башмак», надетый на торец «кола» — узкой обрезной доски-пятидесятки. Плотно пригнанные друг к другу «колья» образовывали надежный щит. Под его прикрытием Тригунов решил перейти забитую выброшенным углем, уходившую вверх под углом шестьдесят пять градусов лаву. Ширина ее затрамбованного углем рабочего пространства всего семь-восемь метров, и если бы удалось его, это пространство, перерезать — можно было бы выйти в продолжавшийся за ним просек и пробраться на откаточный штрек к Комарникову, Чепелю, Тихоничкину.
«Кол» изгибался и вибрировал. Тригунов опустился на корточки около Репьева и молча наблюдал за ним. Репьев забил «кол» до отказа, тут же откинулся назад, взял другой «кол», завел заостренный его конец за стойку, на тупой надел «башмак» — и снова налег на отбойный молоток.
Движения Репьева были точны, экономны, но порой в них прорывалась суетливость. Она-то и насторожила Тригунова. Он осторожно положил на плечо Репьева руку. Тот нервно стряхнул ее и еще сильнее надавил на рукоятку молотка. Тригунов пережал шланг. Молоток захлебнулся. Репьев вскочил на колени, выкрикнул: «Воздуху!..» И лишь тогда заметил, что перед ним командир отряда. Но и после этого взгляд его какое-то время оставался отрешенным. И эта отрешенность Репьева тоже не осталась не замеченной.