Вторая половина книги

Или, скажем, появление (в фильме Тарковского) «гостьи» Гибаряна. В романе она весьма экзотична:

«Из глубины коридора неторопливой, переваливающейся походкой шла огромная негритянка… На ней была только набедренная повязка, желтоватая, блестящая, словно сплетенная из соломы…»^[293]

Такая «гостья» не соответствовала замыслу Тарковского – какая еще полуголая чернокожая великанша могла бы прийти к «нашему кавказцу» из его прошлого? Так в экранизации появляется бледная русоволосая девушка, даже девочка-подросток, с колокольчиком:

«Кто-то шел босиком, как ему показалось. Крис замер. Это была девочка лет 12-ти, в короткой юбочке, рыжеволосая, стройная…»^[294]

Она проходит по коридору станции, глядя перед собой, помахивая колокольчиком и не замечая оторопевшего Криса. И тут сразу вспоминается произведение, с отрывка из которого я начал этот очерк, – «Падение дома Ашеров» Эдгара По:

«Пока он говорил это, леди Маделина (так ее звали) прошла по отдаленной части покоя и, не заметив моего присутствия, скрылась»^[295].

Славой Жижек по поводу «чудовищной Афродиты», являющейся Гибаряну, пишет:

«Разница между Хэри, являющейся Кельвину, и «чудовищной Афродитой», являющейся Гибаряну, одному из коллег Кельвина по космическому кораблю (в романе, а не в фильме – в фильме Тарковский заменил ее невинной светловолосой девушкой), в том, что призрак Гибаряна принадлежит не воспоминаниям о «реальной жизни», а чистой фантазии... Не выдержав столкновения с этим первобытным материнским фантазматическим призраком, Гибарян умирает от стыда»^[296].

Отсылка к «Падению дома Ашеров» в фильме представляется мне неслучайной: ведь и Юри Ярвет, замечательный артист, играет не столько лемовского доктора Снаута, сколько несчастного, запуганного Родерика Ашера:

«В поведении моего друга меня сразу поразила некая непоследовательность – некий алогизм; и я скоро понял, что проистекал он от многих слабых и тщетных попыток унять постоянную дрожь – крайнее нервное возбуждение…

…Он очень страдал от болезненной обостренности чувств… свет, даже самый тусклый, терзал ему глаза…

Я понял, что он во власти ненормальной разновидности страха…»^[297]

Будем справедливы: сам Лем, сознательно или нет, подчеркивает это сходство:

«Снаут смотрел на меня, сощурившись, будто от яркого света. Груша выпала у него из рук и запрыгала по полу, как мячик. Из нее вылилось немного прозрачной жидкости. В лице у Снаута не было ни кровинки. Я был слишком растерян и не мог произнести ни слова. Молчаливая сцена продолжалась до тех пор, пока его страх каким-то странным образом не передался и мне… Он съежился в кресле…»^[298]

Но и сознательного цитирования рассказа Эдгара По, скорее всего, не было: все та же готическая природа романа потребовала в фильме образы, более характерные для этого жанра, нежели те, которые придумал сам Лем. Визуализация готики потребовала замены неуместной для европейской традиции экзотической чернокожей «Великой Матери-Богини» (а Жижек именно ее имеет в виду) на тоненькую, хрупкую болезненную девочку с колокольчиком. Девочку-призрак, приходящую из детства...

То, что «гости» приходят во сне, в романе объясняется тем, что Солярис исследует подсознание обитателей станции именно ночью, когда сознание спит, и образы, существующие в подсознании, – ярче. Но ведь и в готической литературе привидения приходят ночью! Правда, объяснения уже иные: ночь – время, «когда … пробуждаются силы зла»^[299]…

^]«Тяжелый стон, вырвавшийся как будто из стесненной сильным отчаяньем груди, его внезапно пробудил. Он открыл глаза и при свете огня, еще не погасшего в камине, увидел подле себя Дашу. Вид ее очень его удивил, но его еще более поразило ее одеяние…»^[300

Это из классической «готики». А вот из «Солярис»:

«Открыв глаза, я решил, что спал всего несколько минут. <…> Напротив койки, у наполовину закрытого иллюминатора, в лучах красного солнца кто-то сидел на стуле. Это была Хэри, в летнем платье, босая, нога на ногу, темные волосы зачесаны назад, тонкая ткань подчеркивала фигуру…»^[301]

Они приходят по ночам.

«Гости».

Призраки станции «Солярис»

Дары Солярис

Если вспомнить экранизацию «Солярис» С. Содерберга, мы увидим в деталях еще больше отличий от романа. Например, история Снаута (в фильме он носит более американское имя Сноу) «расшифрована» (на самом деле, придумана) Содербергом как эффектный, чисто «готический» ход в «готическом» же фильме: история двойника, убивающего оригинал, давно стала одной из мифологем американского искусства – от Эдгара По («Вильям Вильсон») до Рэя Брэдбери («Корпорация “Марионетки”»). Тем более что в подобных историях уже стало традиционным слегка поддразнивать зрителя и читателя: так кто кого убил? Оригинал – двойника или двойник – оригинала?

Казалось бы, уж эта ситуация, этот ход никакого отношения к роману не имеет. Казалось бы.

Но…

«– Ты не Гибарян.

– Извини. А кто же? Может быть, твое сновидение?

– Нет. Ты кукла. Но ты об этом не знаешь.

– А ты знаешь, кто ты?»^[302]

В самом деле: ведь роман построен таким образом, что читатель не знает, все ли герои – люди. Может быть, настоящий человек – это Крис Кельвин, рассказчик, «благородный путешественник» – в терминах готического канона. Хотя и о нем автор выражает сомнение – устами «гостьи» Хэри:

«– Хэри? – медленно повторила она еще раз.– Но... я... не Хэри. Кто я?.. Хэри? А ты, ты?!

Неожиданно ее глаза расширились, засветились, слабая изумленная улыбка озарила ее лицо.

– Может, ты тоже? Крис! Может, ты тоже?!»^[303]

Таким образом, и тема двойников, которыми Некто пытается заменить подлинных людей, тоже задана Лемом. Просто в фильме Содерберга это сделано более явно, не так завуалированно, не так двусмысленно, как сделал Лем. Замечу, что как раз двусмысленность, неявность, неопределенность пугающих событий характерна, опять-таки, для готической прозы. Но, повторяю, экранизация позволяет лучше (хотя и упрощенней) осознать внутренний смысл литературной основы – при том, что сам Лем так не считал. Американскую экранизацию он назвал «идиотской», а о русской заметил: «Это было хорошее кино, но это не был Лем»^[304].

Так о чем же все-таки писал Лем? Однажды он ответил: «О том, что среди звезд нас ждет Неведомое». Формулировка столь же расплывчатая, сколь и красивая. А что такое Неведомое? Непознанное? Непознаваемое?

Тема Контакта – это ведь тема контакта не только человека с иным разумом, но и иного разума – с человеком. Героям романа кажется, что разумный океан Солярис жесток – бесцеремонно вторгается в психику человека, в подсознание, в воспоминания. Но ведь и люди по отношению к нему столь же жестоки! Ради исследования облучают непонятную планету жестким излучением. Кстати, именно после этого в романе начинают происходить странные и страшные события – появление на земной станции «гостей». «Облучение» океана (океанши) жестким излучением, по сути, – аналог изнасилования. И тогда «гости», включая Хэри, – результат этого преступного акта, своего рода выкидыш…