Проза

Да, ему трудновато сравниться с другими заливановскими парнями, особенно с Гошкой Сивобородовым. Гоху не зря считают здесь вожаком. У Гохи лицо мужественное, как у борца, походка сдержанная, словно у охотника, и чуб с дегтяным отливом. И дружки выглядят не хуже — одни прозвища что стоят: Сохатый, Эфиоп, Мастеринга… Антон же заработал странную кличку — Мысля! Разве таким подступишься к Зинке, бойкой соседке по бараку? Она Гохе в глаза смотрит и рада всякой его выходке. Задумавшись, Антон споткнулся…

  Приземлился государь на землю. А там его уж и князь встречает с распростертыми объятиями (вы бы на его месте так даже лешего встречали, если б тот мог бы народ успокоить или хотя бы разогнать). За князем – два богатыря. Славными молодцами их не назовешь: один в руках баранью ногу держит, другой – бутылку с напитком (о, напиток этот – отдельная история!). Животы у обоих – огромные, головы – махусенькие. В общем, сразу видно – князевы сыновья.   – Государь! Спаситель ты мой! – затараторил князь.…

Луисито сказал брату на прощание: — Передай остальным, что я практически живу в городе. Отличные ребята, Рафаэль и кордовец Флорес очень скоро стали его закадычными друзьями. Рафаэль сказал ему: — Жаль, что ты не приехал на прошлой неделе. В итальянском землячестве показывали водную пантомиму. Умереть можно было со смеху. Кордовец добавил: — Для пантомимы установили резервуар с водой, а над ним перекинули доски. Затем появился фокусник и попросил выйти желающего. Из зала поднялся человек,…

– Вот только безденежье наше! – сказал он вслух, и по его лицу пробежала гримаска озабоченности. – Вы богато живете, – заметил Гарволин. – Чай, здорово денег просаживаете. – Что делать. Нельзя же нам жить как-нибудь. Ведь мы не какие-нибудь… мещане. – Эх вы, барская спесь! Хмаров надменно усмехнулся. – Однако, прощай, – сказал он. – Мне тут подождать надо. Гимназисты остановились на площадке сада. Гарволин вздохнул и угрюмо глянул в сторону. – Шаньку Самсонову ждешь? – спросил он искусственным…

В это время скрипнула стремянка, приставленная к печи, и по ней спустилась на пол тетка Липистина. — Ты уж здесь! — всплеснула она руками. — А я только видела во сне, будто била нашу Нинку маленькую. Она как будто бегает по двору босиком, а я поймала ее за косички и давай бутузить. Так била, так била — спасу нет. Потом проснулась, думаю, Саша, верно, должен подъехать. Когда бьешь во сне — это уж точно к гостю. А что проснулась? Щи мои, слышу, закипели… — А пес лаял — не слыхали? — рассмеялся…

комиссар Порцио — интеллектуал, страж порядка солидный Олля — полицейский Манкузо, Ло Пепе, Пинотти, Сантини — прочие полицейские Карло Хамелеон по прозвищу Немечек — репортер газеты «Демократ» Главный Тормозила — начальник Хамелеона Брюнетка Касатка — королева ночной жизни Джорджо — вышибала Чинция Аистиха — медсестра клиники Святой Урсулы Оресте Белый Медведь — санитар клиники Святой Урсулы Джильберто Филин — главный врач клиники Святой Урсулы Серджо…

ВОЛОДЯ Наступило лето, холодное и мокрое. Мало даже на лето похожее. Но выбирать, как всегда, не приходилось. Никто и не выбирал. Володя тоже не выбирал. Совсем недавно, в конце мая, умер его брат Сашка. Причина его смерти была никому неизвестна. Володя не понимал, что с Сашкой случилось. Но он, тем не менее, часто думал о том, что такое холодное лето точно не понравилось бы Сашке. Который умер недавно совсем молодым. МОЛЧАНИЕ ТАТЬЯНЫ-МАРИНЫ Отчего…

Ему хотелось красиво написать, вроде песни «Синие воротники», чтобы ребята запомнили его слова и повторяли их в подобных случаях, когда нужно идти на смерть за Отчизну. Но красиво не получалось… Да, отец! А здорово было бы еще махнуть с отцом в Батуми, а там удрать от него — в горы, в Махинджаури! Девушка-армянка служила там на метеостанции, и он как будто случайно встречал ее каждый вечер, когда она шла записывать показания приборов. Она звала его Никохайос — Николай по-армянски, а он ее просто…

Она постарела, эта дорога, белая, покатая, всего лишь месяц назад проложенная по степи, — еще видны были плотные, срезанные края обочин. Она преждевременно постарела за эти семнадцать дней, когда ежеминутно приходилось дрожать под грузными корпусами машин. Я вспомнил о Бой-Страхе и пожалел, что его нет со мной. Какую речь он произнес бы теперь, только один раз взглянув на эту дорогу! Он рассказал бы о ее характере, наклонностях и недостатках. Он бы нюхал ее, трогал руками. Он бы ругал ее, и она…

Чуть поодаль от них на боку лежит Джигангир Мубаракшин. Он только прислушивался к общему разговору, не вмешиваясь в него: во-первых, здесь он самый молодой, а во-вторых, о чем он мог рассказать, если все время жил в городе. Правда, еще мальчиком побывал он с матерью в Таканышском районе, в гостях у дедушки. Ему запомнилось, как по тихим деревенским улицам прошли ребята с гармонью, а на заре пели петухи. Но все это по сравнению с услышанным показалось ему таким незначительным, что рассказывать об…

2. В 1934 году Мозамбик был португальской колонией, наполненной великим одиночеством и населенной странными, невероятными, случайными людьми. В ней было что-то от рассказов Конрада, может быть, беспокойство, униженность и тайная грусть. Я сошел с корабля в Лоуренсу-Маркише [4]  четыре года назад, имея в кармане свеженький диплом выпускника факультета политических и колониальных наук и фамилию, заставлявшую правительственных чиновников почтительно склонять головы. В моей памяти еще не изгладилась,…

Тем не менее Камилла Клодель до сих пор с нами. Даже не очень любя такое трудное для восприятия искусство, как скульптура, нельзя избежать сопоставления работ Камиллы с заслонившим их творчеством Родена, нельзя не натолкнуться на чудо: преображение “Мыслителя” в “Мысль” — светоносный земной знак того вольного духа, можно даже сказать — след того дикого зверя, каким явилась Камилла Клодель во французскую скульптуру XIX века. С этой молодой женщиной в искусство ваяния вторглось чувство — туманное,…

Мать хотела что-то сказать, но лишь слабо пошевелила губами. Настя схватила со стула платье и, на ходу надевая его, выскочила на улицу. Рассвет только начинался. До больницы было три километра и она босиком стремительно побежала. Не помня себя, заскочила в приемную. Там никого не было. Она побежала по коридору, на ходу открывая двери, в надежде увидеть дежурного врача. Но его не было. Стремительно поднялась на второй этаж, там было безлюдно. Вновь спустилась на первый этаж и растерянно посмотрела…

— В две шеренги становись! — скомандовал сержант. — А вы после завтрака зайдите ко мне! «Зайти так зайти», — подумал Ярда и встал на свое место в строю. После зарядки он направился к казарме. Только теперь у него появилось время осмотреть свое новое жилище. Это была неуютная комнатушка с видом из окна на пологий лесистый склон. Все казалось странным и незнакомым. Сначала Ярда заправил койку, подогнул углы одеяла точно по линейке, сделал манжеты у белой простыни ровно на ширину ладони, как их…

Генеральша утром на Смоленский: в ряд, на место привычное. Стоит, через руку шаль перекинув или штаны генеральские — мужичьё толчётся вперёд-назад, щупает, молочница бидоном пустым в бок пнёт, шаль дёрнет: приценится, начнёт торговаться, узелок зубами развяжет, пять косых замусоленных вынет, — вечером возвращается генеральша довольная, обвешанная: печку в ковчеге растопит, пшена наболтает, набухает пшено, отогреются пары, пойдёт муха шпанская верещать. Всех по паре, один мистер Джекобс, носатый,…

— Для тебя, Шумилоф, скоро отгремит колокольчик. Стенбек против твоей фамилии уже поставил букву «Р». Соображаешь? Венке вывалился из кормушки, привинтил колпачок к фляге. Круглая рыжая голова его чуть склонилась. — Почему ты молчал о брате? Значит, не все рассказал мне о своем прошлом?.. Иди и подумай, что ты еще можешь сообщить. — Нет у меня брата, есть сестра Анюта. — Знаю, знаю. Иди… Нет, постой. — Венке приблизился, дохнул запахом водки. — После занятий пойдешь к Стенбеку. И не противоречь! —…

— Мика, а почему ты все-таки решила издать эту книжку? Глаза у нее азартно блеснули, и она ответила, не задумываясь: — Интересно! Надеюсь, и вам хоть что-то в этой книжке будет интересно. Леонид Жуховицкий Леонид Жуховицкий Рассказы Чужой вагон Давно уже, лет десять назад, познакомился я в Москве с компанией лилипуток. Вообще-то были они обыкновенные девчонки, десятиклассницы. А лилипутками я прозвал их сам для себя за малый возраст. Они, все шестеро, учились…

Здесь же я понемногу превращаюсь, несмотря на присутствие человеческих теней, время от времени попадающихся мне на дороге, в Робинзона Крузо, в отшельника. Помнишь, как мы с тобой читали тот приводящий в трепет пассаж про Робинзона, когда он, направляясь однажды к своей лодке, вдруг в изумлении обнаружил на прибрежном песке след босой человеческой ноги? Он замер, словно ослепленный, словно пораженный молнией — thunder truck, — как будто перед ним возникло привидение. Прислушался, огляделся, но ничего…

Дзинь, дзинь, — не унимался аппарат. Женщина нехотя сняла трубку с подставки и ответила. В душе она знала, что столь ранний звонок не принесёт ей ничего хорошего. — Алло, — робко сказала в трубку, едва поднесла её к уху, затем повторила более уверенно: — Алло! Тишина на том конце провода угнетала, казалось, словно собеседник раздумывает, стоит ли начинать разговор. — Говорите! — настойчиво проговорила женщина. — Аня? — приглушённый и, словно не верящий, голос мужа. — Да, Серёжа, это…

Семен. Как чего, братец мой! убьет. Прохор. Ничего. На войне ежели – вестимо убьет; а в лесу он ничего, потому отощает. В лесу что он ест? Есть ему нечего… Ягода… Ягодой, али корешком каким ни на есть сыт не будешь. Ну, и отощал человек, – силу, значит, забрать не может. Опять же и ружья этого при ем нету. Антон. А ты в лесу его захватил? Прохор. В лесу; опричь лесу ему жить негде. Шел я тогда на покос, только что солнышко встало: смотрю, голова, а он сидит…