Рассказ

Моя новая подруга — собрание редкостей, ходячая кунсткамера. В ней замечательно все, начиная от даты рождения — 31 декабря. У кого еще получится родиться в новогоднюю ночь? У таких везунчиков, как Жерафля. Группа крови у нее самая редкая — четвертая отрицательная. Правда, я не знаю, хорошо это или плохо. Таких черных глаз, как у Лильки, в которых аж зрачков не различить, я тоже никогда не встречала. А волосы — русые. Опять редкое сочетание. Если бы Жерафлю нарекли Олей, Таней, Галей, в общем, что-нибудь…

- Ты чего? - А мама с папой приедут на Новый Год? – Егор снова шмыгнул носом. - Не знаю, - вздохнул брат. – Папа ведь на корабле. А корабль без капитана никуда не плавает. - А папа – точно капитан? Лерка в садике говорит, что капитаны в белое одеваются. А папа в зеленом уходил! - Так ведь папа, наверное, в Болотное море поплыл! – Осенило Мишку после тягостного минутного раздумья. – Болота-то – они ведь зеленого цвета! - Да? – Изумился Егор. - Ну да! – Уже с полной уверенностью подтвердил…

Я шагнула внутрь, навстречу таинственной жизни, заключенной по ту сторону. Проходя невидимую грань, я почувствовала, будто оказалась под струей воды, текущей ровно по линии, но она не намочила моей одежды и волос. С той стороны замок выглядел иначе – празднично и нарядно. Крепкие светлые стены и колонны, балкончик сиял огнями, во всех окнах горел яркий свет. Мрамор садовых скульптур снова стал белым. Вычищенный пруд был населен цветастыми рыбками, веселящимися в свете полной луны. Дорожка была…

– Яж, тебя бачил, бачил, а тебе нема. Где ж ты шляешься горемыка! – обхватив друга за плечи гуторил Михась. – Вчера сказали – можешь идти. – Я уж, неделю здесь мытарюсь. Уж, коль нашел тебя, вместе в Гомель поедем, там остатки нашего полка стоять. – Да, я… – Одет ты не шибко, – На ходу перебил Михась. – Пойдем-ка до складу, я приодену тебя. Там у меня две лошадки и телега. Забрав необходимые документы, старшина быстрой походкой направился к складу. Николай, не спеша, направился к телеге…

Самостоятельно я загремела в больницу на пятом году жизни. Из-за ангин. Я так часто болела ангиной, что могла просто не вылезать из постели. Стоило мне войти в комнату, где недавно открывали форточку – ангина начиналась безотлагательно. Меня показывали многим врачам, но все они не могли решить, как поступать дальше. Одни говорили, что необходимо своевременно ликвидировать такие злостные наросты, как гланды и аденоиды. Ведь они, говорили эти врачи, только привлекают бактерий и мешают ребенку дышать.…

Не получилось. Пока Ажедаф рассматривал в микроскопе клетки, меняя их приказами и наводками, Дору жарила стеклянную лапшу, кормила мелкозубов на заднем дворе, плела картины из веточек, а вечером заключала мужа, усталого и хрупкого, в кокон заботы. Однажды всё кончилось. Ни одному унопелану на всём Ясмафе, даже с невероятными способностями, не были подвластны тайны жизни в полной мере. Ажедаф знал это лучше других, но в одиночестве это не утешало профессора. Какой смысл в нём, Ажедафе, без второй…

– Ну, давай хотя бы сделаем звук потише, у меня болит голова и... – Почему ты это делаешь? – Что? – Говоришь о других вещах, когда я говорю о Поле. – Что бы ты хотел на обед? – Мама? – в голосе сына звучали слёзы, и она чуть было не сдалась, была почти готова повернуться к пустому месту рядом с Билли, чтобы сказать что-нибудь ласковое, почти готова была отправиться на кухню за молоком. Она знала, что ей было бы не трудно включиться в эту игру. Она уже это делала. И, порою, ловила себя на…

любила, но цветок этот на Наташу особенное впечатление производил. Она даже побаивалась его малость: могучий такой, листья огромные, пестрые, все рыжеватыми волосками покрыты, точно щеки у мужика. Черешки мясистые, сочные — просто ноги. Бегония эта, особенно вечером, больше на животное какое походила, чем на растение. За землей для своего чуда Наташа специально в лес ездила. Дерна в горшок добавила, песка (как подсказали), холила, лелеяла. Но однажды бегония заболела сильно и совсем уж…

На Кокосовых островах случилось то, чего боялась Мира. Оставив Кристель в аэропорту, Эрик улетел с деньгами, а его сообщник в Уэст-Айленде сдал "террористку" в Интерпол... Фобос вытащил Кристель из тюрьмы и спрятал ее с сестрой в замке. Видя, как раздавлена предательством любимого ее подруга, Марджи решила отплатить Куолену за то, что он сделал. Он не должен был остаться безнаказанным... Седрик снова использовал магический экран, и Марджи увидела Куолена в фешенебельном токийском отеле, благодушного…

Ммм… Парень любит походы, это круто. В своем последнем походе я чуть не сорвалась со скалы. Лучше бы сорвалась, все равно нет смысла в жизни. Ставлю паре снимков лайк, не знаю, зачем. Просто так. Я могу это сделать и я делаю. Какой-то абсурд, идиотизм, вместе взятые. Закрываю страницу, может вообще ее удалить? Копаюсь в коде, сегодня это html, хоть как-то отвлекает от этих навязчивых мыслей. Вспоминаю про транки в тот момент, когда приходит уведомление. Молодой конструктор хочет добавить…

Вскоре Агнес с матерью, в сопровождении небольшой свиты, отправилась на богомолье в монастырь Св. Анны. Много было переговорено в дороге, и не без слёз... Да еще волнение от встречи с Алессандро мешало Агнес погрузиться в молитвенную сосредоточенность. Но вид древних соборов устыдил ее мирские мысли, трепетное смирение наполнило душу, и вся она отдалась молитве. И по возвращении старалась сохранить то благодатное умиротворение, отогнать мечтания, в которых ощущался непростительный грех. Алессандро,…

Безголовый Джек задумчиво топтался на огороде. По традиции, его горящая "голова" очень ненадежно крепилась к туловищу (если вообще крепилась), дабы сподручнее было пугать прохожих. Но на таком небывалом ветру удержать её на плечах более получаса было практически невозможно. И вот почти всю праздничную ночь старина Джек был вынужден время от времени штурмовать местный огородик. Там, ползая на четвереньках и проклиная свою нелегкую долю, он пытался на ощупь отличить добротную тыкву от какого-нибудь…

В общем, он довольствовался разгадыванием судоку в своей комнате, и делал это вполне успешно, за исключением головоломок уровня повышенной, даже бессмысленной, сложности. Но если какой-либо навык не имеет смысла, значит, можно не чувствовать себя глупым, даже если не владеешь им. Ему казались дураками те, кто эти судоку печатал. Я имею в виду, а значит, и он тоже: вы ведь потому читаете трудную книгу, что она вас чему-нибудь учит. Но представляете себе книгу бессмысленную? Это значит, вы не можете…

Документы были выписаны, и через день Григорий вышел из самолёта, опустившегося на московском аэродроме. Он решил лететь и дальше, до Свердловска или Новосибирска, а там уж добираться до Кедровки любыми путями. «Всё равно, — думал он, — сколько ни летать, коня не миновать», ибо в Кедровку никакой дороги, кроме просёлочной, на было... Григорий прошёл к диспетчеру московского аэропорта и спросил, есть ли самолёт на Свердловск. — Нет, — ответил диспетчер, — и в ближайшие два дня туда рейсовых машин…

Мы приветствуем Джонни зелеными и синими воздушными шарами. Многие пьют шампанское, но никто не решается первым разрезать глазированный торт. - Выглядит очень вкусно! - заявляет Шейла, изо всех сил стараясь казаться такой же, как все. -  Навались, народ! - призывает Большой Босс и топает к столу, чтобы наполнить свою тарелку. Я не хочу торта. Я пробираюсь мимо выстроившихся в очередь людей к Джонни. Я вижу, что он кажется растерянным. - Как ты? – спрашиваю я. - Чувствую себя немного…

— Терпеть не могу этих тварей… Стал процеживать воду через материю. Головастики шевелились в тряпке. — Штук тридцать малявок, — сказал плотник, собрал головастиков в консервную банку, плеснув туда воды. — Отнесу их обратно. — Зачем? — Пусть живут. — Да выбросьте вы их, — досадливо сказал Борис Федорович. — Нет, отнесу. Мы-то чем лучше их? — Плотник засмеялся. Его было не прошибить. Стряхнул куртку и понес банку с головастиками на канаву. Вернувшись, вытащил из плотницкой сумки нож,…

Жизнь теперь пошла у них такая, какая всегда булькает на пятнадцати квадратных метрах, если там обитает четверо. Если к бабе Кате по–старой привычке заваливался пьяный слесарюга, Константин изгонял шалопая, и опечаленная женщина- мать посылала отпрыска в гастроном за поллитровкой, — нервы лечить. Вика не работала. В доме стоял густой смрад плохо отстиранных пеленок и неперестилавшихся с Нового года постелей. Редких денег едва хватало на водку да на селедку. Ежедневные возлияния осточертели интеллигентной…

— Какой? — подхватил я. Но Щербаков положил мне на плечо руку: «Потерпи. Сейчас некогда. Служба». А вечером мы пили в пограничной столовой чай, и Щербаков выкладывал мне самую настоящую пограничную историю, которую я, как запомнил, пересказываю вам. ВОТ КАКОЙ ПАХОМОВ! Ранним летним утром Пахомов отправился в наряд. Следом за ним — шаг в шаг — ступал младший наряда и ворчал на скучную погоду. Могла бы она — летом-то — быть и получше! Солнце выглянуло только на минуту, тронуло…

Эта повесть, рассказанная с милым простосердечием, тронула доброго Мальзерба. Никогда он не чувствовал так живо всей своей славы. «Теперь я не удивляюсь, – подумал он, – отчего розы мои всегда так живы и свежи». – В благодарность за то, – сказал он молодой крестьянке, – что ты и подружки твои поливают мои розы, обещаюсь посещать эту беседку всякий день; она сделалась для меня вдвое любезнее, потому что всегда будет напоминать мне о вашей дружбе. – Я этому очень рада и с нынешнего дня буду пасти…

Обернувшись, Зинаида Викторовна сразу вернулась к оставленному белью. При этом она придала выражению своей физиономии самый постный вид. А чтобы глаза её не выдали, она и вскользь на соседку не взглянула, уделив всё внимание только белью и утюгу. В довершении же конспирации, голос которым она ответила пришедшей к ней соседке, был тоже постным: — Да мой дед пошёл в огород репу сеять. И не успела соседка поинтересоваться, тем, что сейчас услышала насчёт репы, как Зинаида Викторовна её опередила,…