Рассказ

— А разыщу-ка я эти самые архивы, пока вы будете заняты делами, — решила Сильвия. — И посчитаю точно, которым из Ременцелей станет Илай. Не для того чтобы он хвастался, конечно, — просто из интереса. — Как тебе будет угодно, — согласился доктор. — Так и будет! Я люблю подобные вещи, хоть ты и ворчишь. Сильвия ожидала, что муж, по своему обыкновению, вскипит, но этого не случилось. Ей нравилось поддразнивать его, намекая на разницу в происхождении, и она частенько заканчивала споры словами:…

В бешенстве закрыли мы подушкой устье фонографа, набросали сверху одеяла и плотные покрывала, дабы заглушить этот гнусный голос. Все было тщетно! Сквозь кляп, сквозь толстую шерсть, голос глухо, но сентенциозно хрипел: –  Кого не восхитят успехи нашего века? Любезные дамы по фамилии Гоувейас в смятения и отчаянии обмотали головы шалью. Мы удрали на кухню, но и там был слышен удушенный, харкающий голос: –  Кого не восхитят успехи нашего века? Мы в ужасе выбежали на улицу. Было раннее…

— М-да, — сказал Кузюкин, переполняясь чувствами. — Существуют, падлы!.. С тех пор пришелец стал их навещать каждый вечер. Однажды принес свою еду. Степан с женой стали пробовать. — Вроде, похоже на сыр какой-то ненашенский… — Что ты! Это же прямо как хомус! Помнишь, в Египте ели? Кусок отложили. Пришла теща — угостили. Впились глазами с двух сторон: — Ну как? Теща побледнела: — Что это вы на меня так уставились? Что это вы мне подсунули?.. Ударилась в истерику, еле успокоили,…

- Нет, не надо, пожалуйста, отпустите меня. Я ничего не сделала.             Меня подняли на ноги и отпустили. Вокруг стояли эти мужчины, сурово глядя на меня. Передо мной стоял тот, кто поймал меня. - Кто ты?- спросил он. - Меня зовут Лина,- от ужаса я назвалась сокращенным именем. Но исправляться не стала, подумают, что солгала. - Нет, я спросил КТО ты? А не твое имя. - Что значит, кто? А кто вы? - Оборотни. Теперь твоя очередь.…

- Ты в порядке?- отвлекшись от своих мыслей, замечаю, что Рикар внимательно смотрит на меня. - Да, я просто задумалась. - О чем? - Вам не понравится. - Если об убийстве Джозефа, то не нужно, он опозорил себя сегодня. - Нет, не об этом. - А о чем?- мягкий вопросительный взгляд напротив давал мне надежду, что все не так уж плохо. По крайней мере, я никогда не видела, чтобы Рикар вел себя так еще с кем-то. С остальными он строгий учитель по боевым искусствам. Может, рискнуть и открыться…

Готовясь к экзаменам в вузы, мы по-прежнему занимаемся втроем, и старательный, усидчивый Сережа теперь особенно помогает нам, но наши совместные прогулки прекратились сами собой. Зато мы с Лилей, уже тайком от Сергея, встречаемся почти каждый вечер, и любимым местом наших встреч становится Стрелка. Да! Сколько взволнованных, ярких часов, таких, что никогда уже не повторятся, вспоминается здесь, у этих львов!.. Спасибо вам, львы! Вы слышали все, что мы с Лилей сказали друг другу, — и никому никогда…

– Нет. Не сварила ещё. – Но крайней мере, китайский? – Китайский. – Булки свежие? Васса Макаровна расхохоталась. – Что за вопросы, и каким строгим тоном!.. Нет, чёрствые! – А масло и сливки? – Самые свежие! Успокойтесь наконец. Он пошёл возле неё и глядел на её круглые плечи, белую шею, свежее розовое ухо, скрытое до половины в тёмно-каштановых волосах, густых и тяжёлых, крепкий белый подбородок и румяные щёки, и всё думал: «Нет, непременно надо жениться!» Илья Кузьмич был не…

Он полюбил её незаметно; и когда однажды пришлось ему уехать из Тихого на неделю, он так тосковал, сердце его так рвалось к Раечке, что он удивился, радостный испуг охватил его. Но он не посмел ей сказать об этом. Первая любовь робка. А Раечка любила его? Может быть. Глаза её нередко с лаской останавливались на нём. Отчего бы и не полюбить его? Ему было всего двадцать два года, плешь ещё не образовалась на голове, он ещё не ожирел, мечтал о деятельности на пользу общую, умел говорить, когда одушевится,…

Первый разговор был совсем странный и опалил её как молнией, Вместо «нет», она отвечала «да», потому что растерялась, опьянев от радостного страха. Тогда шумели деревья, старые, престарые как и эти, и огромное солнце, низко лёжа на пурпурном облаке, казалось, ласково смотрело сквозь листву беседки. Руки нежно сплетались с руками… Отчего тот миг не стал вечностью? Потом было много счастья, острого и бесстыдного, но блаженство уже не повторилось. Занкевич женат. Однако же, он звал её с собой. Блаженство…

Павел Осипович вежливо постучал в дверь номера и, на крик: «Войдите», – показался во всем блеске своей модной визитной пары. «Чего еще надо этому ослу?» – подумал Румянцев, вспомнив, что он должен в табачную лавочку. – А! – с принужденной любезностью протянул он. – Здравствуйте, милейший! Как ваше здоровье? – Он приподнялся и пошел навстречу гостю. – Мое здоровье – слава богу! – отвечал Перушкин, – слава богу, я здоров вообще и в частности. Я очень даже здоров, Петр Гаврилыч! – со смехом заключил…

– Отправляюсь завтракать… Живу близко, на Живодерке. Сделайте честь, ко мне хоть на пять минут. Позвольте представиться: Корнил Саввич Втуненко. По происхождению – малоросс, автор повести исторического характера: «Василий Темный»… [4] Прошу! Эй, на Живодерку, пятнадцать копеек! Вышневолоцкий хотел сначала отказаться, но вспомнил, что действительно когда-то в детстве читал «Василия Темного», и решил заехать к Корнилу Саввичу из благодарности и из любопытства. 4 Василий Темный (Василий II,…

Кибитка остановилась. Невольно вздохнула молодая женщина, оставшись одна в комнате почтовой станции. Из окна виднелся всё тот же собор, незыблемый как скала. II Станционный смотритель вежливо вошёл в комнату и, поглаживая седенькие височки, сказал: – Сударыня, позвольте узнать – вы не Лизавета Павловна Лоскотина? – Да. – Ваш дедушка был моим благодетелем, воспитал меня и в люди вывел, да и покойная маменька ваша, Нина Сергеевна, царствие ей небесное, не оставляла меня своими благодеяниями.…

В нём точно в жидком зеркале отражались облака. Бледная ива одиноко стояла на том берегу. Даль исчезала в солнечном сиянии. За тёмной полоской леса горел крест колокольни. Худенькие крачки хрипло стонали вверху, рея на своих больших белых крыльях и кидая на оранжевый песок мягкие бегущие тени. Бронзовые тела девочек барахтались в воде. Настенька громко кричала, назначая пункты, до куда плыть. Тогда все, с разбега, бросались в озеро и, пыхтя и фыркая, плыли как лягушки, учащённо мотая направо и…

Это был дом дворянского собрания. По случаю масленицы здесь давали бал-маскарад. Танцы уже были в полном разгаре, и музыка гремела. Юный жандармский адъютант, потрясая серебряным аксельбантом, кричал исступлённым голосом команду красным, голубым, чёрным и пёстрым домино, которые спутались и бестолково перепархивали с места на место. Мужчины улыбались и семенили ногами. Зал обдал Раковича особенною бальною атмосферою. Три люстры спускались с высокого потолка как три огненные венца. Молодой человек…

«Турист», – мысленно ответили мы на свой вопрос. – О, да! – молвил он. – Вы не ошибаетесь! Я – путешественник! Всю жизнь путешествую я, а живу я страшно долго. Вечный Жид – ребёнок, едва родившийся, в сравнении со мною. Я – Время. Он улыбнулся, и, конечно, только наше странное состояние позволило нам отнестись к словам незнакомца если не с доверием, то во всяком случае равнодушно. А у некоторых мелькнула даже мысль: «Что ж, возможно». – Это факт, а не одна возможность, – произнёс незнакомец. –…

Сам Ракович тоже не походил на делового человека: изящный вицмундир, безукоризненное бельё, перчатки, лицо совсем мальчишеское. Чёрные волосы на голове были густые и вились. Бледные щёки, красные губы, белая шея, большие глаза, сиявшие и беспокойно загоравшиеся от непрерывного наплыва каких-то мыслей, которые, впрочем, так же скоро проходили, как и появлялись, нос, слегка вздёрнутый и чувственный, рост выше среднего, длинная талия, узкие плечи, узкие руки, – такова была наружность Раковича. …

– Что ты! Только одно пальто… мокрое! – пробасил Сергеев и, обращаясь к Марье Ивановне, плечи которой тряслись от смеха, сказал. – Заходил… да не застал… – Ещё бы – вечером! Мы вас к обеду ждали… А потом мне нужно было… уйти… вы не могли застать… – Удивительно, право! – начал Сергеев. – Что такое? – Да так! Слышал ваш смех… вон там… перед вашим приходом! Лицо Марьи Ивановны вспыхнуло, и даже лоб её покраснел. – Неправда! – воскликнула Марья Ивановна, хватаясь за газету. – Вам представилось……

Пётр Аникич сел. «Маленькому» человеку особенно неприятно ожидание в большой красивой комнате, где всё тебе чуждо, и каждая вещь точно смотрит на тебя с пренебрежением. Петру Аникичу десять минут показались часом. Уж не забыли ли, что сегодня урок? Или, пожалуй, взяли другого учителя? В пятьдесят лет трудно соперничать с молодыми людьми, с приезжими студентами, семинаристами и даже с гимназистами. Пётр Аникич соображал это и задумчиво смотрел на свои потёртые пуговицы. Раздались лёгкие шаги.…

Надежда Власьевна хлопнула дверью и стала наряжаться. Через четверть часа она вышла, шумя юбками, распространяя кругом запах одеколона; на её шляпке волновалось пожелтевшее страусово перо. Не глядя на мужа, с самым строгим лицом прошла она мимо него. Он не двинулся, не сказал: «Подожди, и я с тобой!» – а молча курил и окончательно раздражил тем Надежду Власьевну. Издали, со стороны сада всё доносились звуки музыки. Надежда Власьевна обогнула угол и исчезла, и Виктор Потапыч остался один. …

Ворон зажал узел в правой лапе и начал подниматься к Луне. Он летел очень медленно, очень осторожно, стараясь не разбудить маленькую девочку. Дочь алхимика возносилась в люльке и видела странные сны: будто она плывет в лодке по ночной реке, минуя множества маяков. Это Ворон пролетал мимо звезд, служащих фонарями на дороге от Земли к Луне. Иногда ей снилось, что она качается на качелях и видит в отдалении блистающую реку. Это Ворон, утомившись, перекладывал ношу из правой лапы в левую, а хрустальные…